Посвящается Ширли, моей музе В могиле не опасен суд молвы, Но там не обнимаются, увы![1] Эндрю Марвелл «К стыдливой возлюбленной», 1681 г. Alan Bradley THE GRAVE'S A FINE AND PRIVATE PLACE Впервые опубликовано Delacorte Press, New York, NY под названием «The Grave's а Fine and Private Place». Печатается с разрешения автора при содействии литературных агентств The Bukowski Agency Ltd., Toronto и The Van Lear Agency LLC. Перевод с английского Елены Измайловой Перевод стихотворений Михаила Савченко Copyright © 2018 by Alan Bradley © Измайлова Е.Г., перевод, 2018 © ООО «Издательство АСТ», 2019 Глава 1 Я возлежу на смертном одре. Снова. Я сделала все возможное, лишь бы выжить, но этого оказалось недостаточно. Есть пределы человеческим возможностям. Охваченная горькими воспоминаниями, я отвернулась лицом к стене. На Рождество неожиданно умер отец, и мы быстро поняли, что оставшуюся после него пустоту ничем нельзя заполнить. Он был клеем, который держал всех нас вместе, и когда он умер, сестры и я, даже в лучшие времена не бывшие друзьями, превратились в смертельных врагов. Каждая из нас, отчаянно стремясь захватить власть, получить хоть какой-то контроль над распадающейся жизнью, все время конфликтовала с остальными. С одинаковой легкостью мы бросались словами и посудой. И неважно, кто пострадает. Когда наша семья оказалась на грани развала, из Лондона приехала тетушка Фелисити, дабы примирить нас. По крайней мере, она так объявила. На случай если мы забыли, нам быстро напомнили тот факт, что наша дражайшая тетушка, как милостиво гласит Книга общих молитв, является женщиной, следующей стремлениям и порывам своего сердца. Иными словами, это упрямая старуха, деспот и тиран. Тетушка Фелисити заявила, что Букшоу следует немедленно продать, несмотря на то, что он принадлежит мне и я могу распоряжаться им по своему усмотрению. Фели должна как можно скорее выйти замуж за Дитера Шранца, как только закончится траур. Даффи нужно отправить в Оксфорд изучать английскую филологию. – Кто знает, может, когда-нибудь ты станешь одаренной преподавательницей, – заметила тетушка Фелисити, после чего Даффи швырнула в камин чашку и блюдце и вылетела из гостиной. «Злиться бессмысленно, – ледяным голосом объявила тетушка Фелисити. – Приступы гнева только создают новые проблемы и не решают имеющиеся». Что касается меня, я вместе с кузиной Ундиной должна поехать в Лондон к тетушке Фелисити, пока она не решит, что с нами делать. Я уверена, что меня захотят отослать в очередное место, где я должна буду продолжить учебу, прерванную, когда меня исключили из женской академии мисс Бодикот в Канаде. Но как же Доггер и миссис Мюллет? Что с ними будет? – Их уволят и назначат им небольшую пенсию в зависимости от выслуги лет, – объявила тетушка Фелисити. – Уверена, они оба будут очень благодарны. От Доггера просто отмахнутся, назначив пенсию? Немыслимо. Доггер отдал нам почти всю жизнь: сначала отцу, потом матери, сестрам и мне. Я представила, как он в поношенном пиджаке сидит на деревянной скамейке где-то у реки и просит милостыню у проходящих мимо туристов, время от времени фотографирующих его, чтобы показывать потом своим придурковатым родственникам. Доггер заслуживает лучшего. А миссис Мюллет? Ей придется готовить незнакомцам, она зачахнет и умрет, и виноваты будем мы. Наши жизненные перспективы выглядели крайне мрачно. Потом, в начале февраля, все стало еще хуже. Умер король Георг VI, приятный человек, который когда-то приветливо болтал со мной у нас в гостиной, как будто я его дочь; и с его смертью весь народ, все жители стран Содружества, а может быть, и весь мир, погрузились в уныние вместе с нами. А я? Как же Флавия де Люс? Погибну, решила я. Лучше свести счеты с жизнью, чем гнить в Лондоне, на кишащей голубями площади, в унылом доме тетушки, которая дорожит «Юнион Джеком» больше, чем своей собственной плотью и кровью. Опытный эксперт в ядах, я точно знала, что надо сделать. Никакого цианида, нет уж, увольте! Я слишком хорошо знаю симптомы: головокружение, слабость, жжение в горле и желудке, потом паралич блуждающего нерва, затрудненное дыхание, холодный пот, слабеющий пульс, паралич всего тела, давящая боль в сердце, слюнотечение… Мне кажется, именно слюнотечение заставило меня отказаться от цианида. Какая уважающая себя юная леди захочет, чтобы ее труп был обнаружен в луже слюны? Есть более легкие способы воспарить в кущи небесные. Так что вот, лежу я на смертном одре, мне тепло и хорошо, я полуприкрыла глаза и напоследок рассматриваю отвратительные обои – горчичные с красными пятнами. Скоро я усну, и все они никогда в жизни не поймут, отчего я умерла. Как я хорошо все продумала! «Они пожалеют, – подумала я. – Они пожалеют». Но нет! Я не должна почить вот так. Это неподходящее выражение лица, слишком простое. С такими лицами умирают заурядные молочницы и продавщицы спичек. Смерть Флавии де Люс требует чего-то более возвышенного: переступая порог смерти, я должна думать о чем-то великом и благородном. Но о чем? Религия – слишком обыденно. Возможно, я могла бы, например, погрузиться в размышления об особенных электронных связях диборана (B2H6) или о еще не установленных валентностях моногидрата трихлороэтиленплатината (II) калия. Да, именно! Рай распахнет передо мной двери. Когда я ступлю на порог, огромные хрустальные ангелы, поблескивающие морозными всполохами, скажут: «Хорошая работа, де Люс».