— Так или этак!.. Или она пойдёт вместе с ним рука об руку, или… он себе не представлял ясно этого второго «или». Но, во всяком случае, и ему самому и графине Джулии оно не обещало ничего хорошего… И когда Кегич с помощником редактора откланялись, покинув белоколонный читальный зал, Вовка поднялся к себе. Вернее, не к себе, а к графине. Тронул первую наружную дверь — открыта. Другая — тоже. Криволуцкий быстро, без всяких предупреждений, вошёл. Так быстро, что склонившаяся над письменным столиком Ирма не успела сунуть в ящик, выдвинутый второпях, какие-то бумаги. И она прикрыла их обеими руками. И словно вспугнутый человеком хищный зверёк, эластичный и гибкий, обернулась на Вовку с какой-то вызывающей и вместе трусливой злобою в своих восточных глазах. Того и гляди, ощетинившись, бросится и начнёт царапаться и кусаться. И при этом почти обнаженная, потому что было жарко, душно и нежный шёлк цветного кимоно лишь подчёркивал её наготу. И забыв недавнее «ты», забыв еще не успевшие отгореть безумства, она бросила ему: — Как вы смели войти не постучавшись? Что это за манера! Я не жена вам и не содержанка. Я вправе иметь… и наконец… Она осеклась, пораженная невозмутимостью Вовки. Он стоял, скрестив на груди руки, и не сводил с графини пристального взгляда ассирийских глаз своих. — И наконец… — она еще раз осеклась и, закусив губы, смотрела на него растерянно-гневная. — Вы кончили? — невозмутимо спросил он. — Кончила и еще раз повторяю… Вы не смели врываться ко мне! — Даже в том случае, если, руководимый тёплым и хорошим чувством к вам, я хотел предупредить вас о грозящем аресте, а может быть, и перспективах еще посерьезнее?.. — Я не понимаю вас. Вы говорите вздор, — передернув плечами, с которых сползла ткань кимоно, попробовала Ирма насильственно усмехнуться. — Сейчас поймете! Он плотно прикрыл обе двери и вновь стоял перед Ирмою, скрестивши руки. — Сейчас поймете. Вы слишком умная и ловкая женщина, чтоб после того, что я вам скажу, играть со мною в прятки. Давайте начистоту. Я никогда не был предателем! Наоборот. Несколько минут назад ко мне влетал один журналист с покорнейшей просьбою посодействовать его розыскам. А ищет он ни более ни менее, как даму с золотым мешочком и с египетскими папиросами необычайной крепости… Поняли?.. — Решительно ничего не понимаю, — лгала Ирма и всем своим телом, и недоуменным движением рук, и глазами. — Графиня Ирма Чечени, вы плохая актриса. Сара Бернар, вся с ног до головы фальшивая, и она искренней вас… Но вернемся к этому журналисту. Я сразу понял, что речь идет о вас, но дал ему уклончивый ответ. — Ничего не понимаю… Папиросы, золотой мешочек… — Сейчас поймете, на этот раз, надеюсь уже окончательно. Улики сгущаются вокруг вас неотразимые. Половины довольно, чтоб из этого удобного номера с ванной и прочими благами комфорта вы перекочевали в помещение с четырьмя голыми стенами и решеткой в окне. Да-да! Я нисколько не преувеличиваю… И мне нравится тот искренний испуг, который я поймал наконец в вашем взгляде. Нравится! Посмотрим теперь, что принесло бы вам лишение свободы? Конец! Крушение всех планов! Прощай шифрованная переписка с Флугом! Прощай свобода и ночные экскурсии в меблированные комнаты «Сан-Ремо»! Словом, смерть заживо и никакой пользы тем, для кого вы так хлопочете и стараетесь. — Но ведь это ужасно! — вырвалось у неё. — Ужасно!.. Однако есть выход. — Какой? — живо спросила Ирма. — Переход на службу к другим лицам. Переход, о котором ваши прежние сообщники и знать не будут. А если и догадаются, — много воды утечёт! И поверьте, что эти новые люди, о которых я говорю, никогда не потребуют от вас тех гнусностей, которыми опутали вас разные австрийские и германские проходимцы. Внешность останется без всяких изменений. Вы будете получать от них телеграммы, директивы. Но… все это должно проходить сквозь контроль… Пока не до подробностей. Важно ваше принципиальное согласие. — Но ведь это же измена? Вовка расхохотался. — Полноте, графиня! В ваших устах это звучит до того дико! Измена? Кому, во имя чего? Что, вы такая рьяная австро-венгерская патриотка? Или, исполняя приказания этого мерзавца Флуга, вы пламенеете всей душой к интересам разбойничьей германской политики? Вам хочется весело и богато жить. Это все! Деньги будут! А рубли это, кроны ли, марки — не все ли равно, в конце концов? — А если… если узнают. При одной этой мысли меня охватывает ужас… Эти люди не остановятся перед самой жестокой местью… Ни перед чем. — Вздор! Мы сумеем вас защитить. Этот демонический Флуг не так уже страшен, как хочет казаться. — Он хотел быть моим любовником. Но я оттолкнула его. — И отлично сделали! Представить вас хоть на мгновение в объятиях этого каторжника? Бр-р-р… Мороз по коже! Я беру вас под свою защиту, и мы еще потягаемся с этим господином. Итак, графиня?.. — Я право не знаю. Такой сумбур… и так это все… Изменив своей наполеоновской позе, Вовка рванулся к Джулии, обнял, целуя шею и грудь. — Вот видишь!.. Видишь, милая, давно бы так! И млея, вся извивалась под этими поцелуями, Ирма. — Мне самой было тяжело. Я сама томилась, сама хотела тебя… Но что-то между нами стояло… И потому я была такая чужая… А теперь… — Теперь мы будем вдвоём, и это даст нам такую силу!.. Через полчаса утомленная, зацелованная, вся пылающая красными пятнами, затихшая, покорная, графиня с кротостью ученицы, желающей получить хороший балл, отвечала на все вопросы Вовки. Потом они ушли вдвоём в «литературу», одну за другою читая расшифрованные Ирмою телеграммы. И Криволуцкий отказывался верить ушам и глазам — такие открывались перед ним чудовищные перспективы. И он дрожал весь, холодея от сознания громадной важности всех этих, посыпавшихся рогом изобилия откровений… Одно лишь скрыла от него Ирма. Не хватало духу сказать. Если скажет, он отвернется от неё с гадливым презрением. Это про Вебера, подкупленного ею убить майора Ненадовича. Слова замерзали на губах… Нет, ни за что не скажет. Открыться ему в этом было бы выше её сил… И когда она вспомнила нагло протянутую ей лапищу борца, этот потный окорок с бриллиантом на мизинце — ее в дрожь кинуло всю… Никогда, за всю свою жизнь, такую размеренную, чуждую ярких бушующих страстей, не ожидал никого с таким жгучим нетерпением Леонид Евгеньевич в этот вечер, как Вовку. Вовка предупредил его по телефону, что получил запас новостей исключительной, ошеломляющей важности. И вот Леонид Евгеньевич изнывал нетерпением, посматривал на часы, нервничал. Словом, делал все то, чего никогда не делал. Неожиданный, тем более неожиданный, что он все время подстерегал его, звонок ужалил Арканцева и проник в самое сердце. — Почему так поздно? — встретил он Вовку. — Господь с тобою! Условились в девять, а сейчас без десяти. Заперлись в кабинете. — Говори же, говори, что такое? — Я не знаю, с чего начать, голова идет кругом. — Не мучь же ты меня! — с мольбою вырвалось у Леонида Евгеньевича. Отрывисто, скачками, перепрыгивая с предмета на предмет, рассказал Вовка о приготовлениях Германии и Австрии к войне с нами через войну с Сербией, о готовившемся покушении в Сараево, об ультиматуме сербам, посланном Бертхольду кайзером. Арканцев слушал, бледный. В его лице, всегда розовом, кровинки не было. Вся отхлынула. И оба — и говорящий, и слушатель — гипнотизировали друг друга взаимным волнением, от которого холодели у них кончики пальцев. Арканцев опустился в изнеможении в кресло. — Какие драгоценные сведения! Какие неисчислимые выгоды — знать заранее весь этот дьявольский план, чтоб соответствующим образом подготовиться… — Вот еще телеграммы… — Постой… Дай привыкнуть сначала к этому. Мне кажется, что я с ума схожу. И мой череп сдавлен каким-то железным обручем. Вовка, ты сам не подозреваешь, Вовка, всей громадности услуги, которую ты оказал! — Напрасно так думаешь, — обиделся Вовка. — Я не умаляю значения… — Нет, умаляешь! Я опытней тебя и грамотней в этом отношении. Но я сам теряюсь и не могу охватить во всём объеме… И вдруг Арканцев закрыл глаза, и Вовке почудилось, что он мгновенно уснул. Так прошла минута-другая. Арканцев резким движением встал, выпрямился, и опять это был розовый, спокойно-уверенный в себе и решительный Леонид Евгеньевич. — Дай сюда телеграммы! Марш назад в отель, и к одиннадцати часам ты будешь здесь вместе с нею. Мы поужинаем втроём. И за стаканом вина я наведу на те вопросы, которые ускользнули от тебя. Ступай! Я должен остаться один. Жду вас минута в минуту. Необходимо решительно действовать! Каждый лишний час дорог… В этом залог успеха!.. 4. Дорогая книга Вовка испарился. Леонид Евгеньевич кликнул Герасима: — Позвоните в телефон, пусть привезут к нам от «Кюба» к двенадцати часам холодный ужин. — На сколько персон, ваше превосходительство?.. — Для троих… Закуска… Зернистой икры во льду, балык, свежих огурцов… Потом — холодная пулярка с провансалем…