Вдруг — о волшебное превращение! С трансформаторской быстротою исчез восторженный любитель, и перед Вовкою был уже холодный, корректный чиновник, с душою, застегнутой на все пуговки. Леонид Евгеньевич вперил в Криволуцкого свой «фарфоровый» взгляд: — Что-нибудь новое?.. Какие-нибудь факты?.. — Взгляни… Вовка протянул ему конверт, из которого Ленька вынул одиннадцать фотографических снимков. — Было двенадцать. Но последний испорчен… — Да-да. Узнаю. «Огнедышащий Дракон». Кто снимал?.. — Представь, графиня Тригона. — Как они очутились у тебя? — Вообрази, до курьёзного просто. Случай! Надо тебе сказать, я имею удовольствие жить по соседству в одном коридоре с этой адски соблазнительной дамой. Мы с нею познакомились у княгини Долгошеевой. Ты знаешь, я не фат и не люблю хвастать, но, кажется, я произвёл на нее впечатление… В её взгляде я угадывал нечто большее, ну, ты меня понимаешь… А когда под столом наши колени касались, она не спешила отодвинуть их. Я тоже не спешил… и, что это было за электричество!.. От этих прикосновений… — Послушай, мой друг, нельзя ли сократить этот эротический элемент? Ближе к делу! — Я и так совсем близко. Но нельзя же так презирать описательную сторону… Вечером, третьего дня, я вышел погулять. Эти коридоры созданы для прогулки… Широкие, уютные, обилие воздуха… Вижу — дверь её приоткрыта и ключ торчит… У нас такие массивные бронированные ключи вроде камергерских. Но, чёрт побери, с прусским орлом!.. Дай, думаю, загляну. Она ведь звала меня к себе… Стучу раз — никакого ответа. Два — то же самое. Три — молчок… Тогда я решил войти. Может быть, не слышит или отдыхает. Вхожу. Салончик освещен. Заглянул в спальню — пусто… И уже на обратном пути увидел на письменном столе «кодак». Представь, так и дернуло меня что-то… Дай, посмотрю… Раскрыл… Вижу — в гнезде катушка с пленками. Я ведь сам любительствую… Пленки не девственно-чистые, а уже использованные… Сам не знаю, как и почему, — это было сильнее меня, — схватил катушку в карман и никем не замеченный вышел… Повезло… Я начинаю входить во вкус. Но вот! На другой день я поехал к одному приятелю фотографу и, взяв с него слово хранить молчание, заказал эти самые отпечатки… Доволен ты мною? — Доволен… Теперь любопытно было бы знать, с ведома ли Агапеева сфотографирован был «Дракон»? Во всяком случае, у них и тени подозрения не должно быть, что за ними следят и подозревают. Понимаешь? Эта графиня — слишком крупный игрок, и эти снимки для неё — мелочь. Это лишь подтверждение, что она шпионка… Твоя задача проследить ее на чем-нибудь значительном, большом, что открыло бы нам новые горизонты… Кстати, уехал этот гримирующийся под англичанина господин? — Уехал. — Ну вот. Теперь ты должен действовать осмотрительно, тонко. Я сам пока брожу впотьмах, но инстинкт подсказывает мне, что мы накануне какой-то грандиозной авантюры… И если это тот самый гастролёр, которого Вильгельм посылал на «Пантеру»?.. — На «Пантеру»? — с удивлением переспросил Криволуцкий, округлив свои ассирийские глаза. — Если ты интересовался политикой, ты должен помнить знаменитый агадирский инцидент… Вильгельм послал к марокканским берегам броненосец «Пантера»… Что и как — это долго рассказывать. Но суть в том, что с его стороны это был провокационный трюк… У Агадира стоял англо-французский флот. Вильгельм желал убедиться, существует ли между Францией и Англией тайный оборонительный договор. Ему хотелось довести предполагаемых союзников до белого каления, чтобы почувствовать, будут ли они действовать солидарно… И в то же время он командировал некоего Флуга на «Пантеру» передать командующему броненосцем словесное приказание: ни под каким видом не открывать огня и, если бы его открыли первые англо-французы, уходить на всех парах прочь. Уходить, поступившись воинским самолюбием. Он натягивал пружину до последней степени, но не хотел, чтобы она лопнула. Я полагаю, что немец Флуг и англичанин Прэн — одно и то же лицо… Ты что сейчас делаешь? Я завтракаю дома. Оставайся. Криволуцкий завтракал у Леньки и просидел до пяти часов. Потом гулял и вернулся к себе в отель вечером. На лестнице он встретил Агапеева, нагруженного двумя папками. — Вас куда несёт, «король воздуха»? — Спешу… по делу… Внизу Агапеева ждал мотор. За час перед этим его вызвал к телефону мужской голос, назвавшийся полковником Шепетовским. В воздухоплавательных кругах это было крупное имя. И Агапеев был рад случаю познакомиться с этим человеком. «Я сейчас на Крестовском у… — полковник назвал одно высокопоставленное лицо. — Он очень интересуется техническими подробностями вашего изобретения. Это принесёт вам большую пользу. Соберите все чертежи и будьте готовы, а я пришлю за вами автомобиль… Спросите мотор с Крестовского… До скорого свиданья. Буду рад познакомиться лично». Агапеев потребовал через швейцара: — Мотор с Крестовского?.. Подкатила большая черная машина с шофёром в гоночных громадных очках, закрывающих всю верхнюю половину лица. Швейцар захлопнул дверцу. Агапеев очутился в просторном купе, и машина гудя помчалась в теплую вечернюю мглу… 16. Неприятное пробуждение Агапеев дымил папиросой, откинувшись на мягкую спинку. Шумная жизнь вечернего города убегала мимо зеркальных стёкол. И это мелькающее движение, отражающиеся огни, улыбки, пешеходы, встречные моторы и коляски, молодые красивые лица — все это вместе с мягким сумеречным дыханием установившегося мая так манило к себе! Досада, что мотор закрыт наглухо, да и вряд ли вообще раскрывается. И хорошо, что внутри темно и не сидишь, как напоказ. Пробовал Агапеев опустить окна. Пусть хоть струйка свежего воздуха ворвется. Нет, не открываются. Словно запаяны. И он курил и мечтал. Хорошо! Все так удобно складывается. Ему давно говорили, что Шепетовский желает узнать его поближе. Интересуется им. А этот молодой полковник — большая сила, и от него зависит многое. Что ж, тем лучше!.. Можно будет через него получить место начальника одной из воздухоплавательных школ… И тогда… Агапеев сам не мог себе ясно представить, что именно будет тогда… Но сквозь облако папиросного дыма, реявшего в купе, он увидел близко, до жуткого близко, влажные, как вынутый из воды коралл, губы княжны, увидел зеленоватые глаза с японским приподнятым к вискам, разрезом. И тут же другие губы, не такие свежие, но, чёрт знает, какой притаился в них опыт!.. А эти глаза, с тяжелыми веками… Обе, и та и другая, манили… Он опомнился, когда весь Каменноостровский остался уже позади с его ровным торцом и плавный бег машины сменился подбрасыванием на ухабах скверной булыжной мостовой. Это была глухая, вымершая набережная вдоль широкой, спокойной реки. Золотистые и багровые отсветы скользили по её ровному застывшему зеркалу. Агапеев даже не сразу вспомнил, какая это набережная. Их так много на островах, и все они так похожи, в конце концов, друг на друга… Машина с разгону стала. По инерции Агапеева так и швырнуло всего вперёд. Соскочили вниз папки. Он хотел их наладить в прежний порядок, но стремительно раскрылась и захлопнулась дверца и рядом с Агапеевым очутился кто-то. Положительно — «кто-то». Агапеев не мог разглядеть своего нежданно-негаданно свалившегося спутника. «Спутник» быстро нажал одну кнопку, другую. На окнах опустились глухие решетки. Автомобиль мчался — он уже мчался — средь кромешной тьмы. Сначала растерявшийся Агапеев стал рваться, пытаясь распахнуть дверцу, звать на помощь. Но сильные пальцы схватили его за руку, а голос невидимого спутника бросил ему угрожающее из чёрного, как сажа, мрака: — Если вы двигаетесь или кричите, я вас тотчас же застрелю. Прошу сидеть смирно и не волноваться… Спутник с усилием говорил по-русски… Видно, что этот язык — не родной ему. — На каком основании?.. Как вы смеете?.. Кто вы такой? — пытался протестовать Агапеев. — Не все ли равно вам? Называйте меня Иксом. — У меня нет знакомых с фамилией Икс. Если это шутка, то глупая и грубая! Я прошу вас освободить меня от вашего общества… Я спешу, меня ждут. — Это не шутка. И затем — вас никто не ждет… Машина, гудя и содрогаясь, подпрыгивая на ухабах, вихрем летела. И судя по безмолвию сирены, путь был совершенно свободен. Агапеев, похолодевший, забился в угол, подальше от этого страшного человека с револьвером. И он слышал запах сильных, сладковатых духов. Казалось, неведомый спутник весь был пропитан ими. Тоска, тягучая тоска, чем-то вязким холодным наполнила все существо Агапеева. И кружилась голова, и тошнило. И он не знал, от чего? От страха, животного страха перед тем, что случилось, или от этих сладких, пряных духов? Вступить в борьбу, схватить бандита за горло? Какой смысл? Он безоружен, а у того револьвер, и — шансы далеко не равные. Крутой поворот машины, протяжный стон сирены — и опять безумный бег в слепое пространство. И растёт, ширится тоска в груди… Неужели конец? И он уже не вернется и не увидит больше… Никого не увидит! Как глупо очутился он в этой ловушке. Вместо Шепетовского с ним говорил кто-то другой — в этом теперь никакого сомнения. Кому он понадобился и зачем? Агапеев терялся в догадках. А спутник, там у себя, завозился над чем-то. Агапеев услышал оттуда: — Опустите руки… Одно движение — и я дам вам пулю! И тотчас же что-то мокрое, липкое громадным пластырем залепило Агапееву все лицо. И стало еще темнее, и дышать было нечем… Какие-то обрывки потухающего сознания… Несколько судорожных движений, слабых, скованных снотворной истомою, и он провалился куда-то и летел, летел без конца… И погас последний трепетный луч… Светало. Над рекою клубится туман… Застилая даль, тихо и тягуче ползли жемчужно-белёсые клочья хаотическим хороводом каких-то косматых призраков… Просыпались деревья, влажные, напоенные росою, и где-то в гуще листвы несмело, еще спросонок, слышалось одинокое щебетание. На скамейке, под приземистой липою лежал молодой человек, бледный, хорошо одетый, слишком хорошо для бесприютного бродяги, ночующего под открытым небом. У изголовья — смятый котелок. Случайно смятый. Он весь был новенький и дорогой. И странно, как у мёртвого, развернулись носками ноги в жёлтых щегольских ботинках. Развернулись и как-то деревянно застыли. Бледный молодой человек завозился. И ему стоило усилия разомкнуть склеившиеся веки. И слабость во всем теле, как будто четверней переехало его, и дурной вкус во рту, и противный сладковатый запах… Через минуту молодой человек сидел на скамейке, а в голове и ногах была тяжесть. И еще не придя в себя, не понимая, где он и что с ним, озирался птичьими глазами. А мысль работала, мучительно работала, желая вспомнить… Свежо. Прохватывала дрожь. Он повёл плечами, съежился, застегнул пальто. Взгляд блуждал. Он вспомнил и сладкий запах духов, и угрозу, и еще запах, тяжелый, дурманящий, неприятный. И — больше ничего… Дальше — пробуждение на этой скамейке. И до того все было нелепо, кошмарно, мелькнула даже мысль, не сон ли все это? Увы, не сон. Спеша, он встретил на лестнице Криволуцкого. Захлопнулась дверца мотора. Он хотел опустить окна, а потом, потом уже где-то далеко, в глуши ворвался к нему этот надушенный бандит. Человек без лица. Человек-фантом. Папки, чертежи, все это исчезло. Его ограбили самым предательским, самым наглым образом. И он даже не знал кто! Это не простые бандиты. Золотые часы, бумажник с довольно крупною суммою — все это на месте. Ничто не пропало.