Собственно, панно было практически закончено, но Катю что-то в нем не устраивало, чего-то такого здесь не хватало, какого-то последнего аккорда, что ли. Вот и сейчас, вбежав в мастерскую и включив яркий верхний свет, она тяжело вздохнула. Панно красовалось посреди комнаты, натянутое на специальную раму. На нем были два всадника, медленно едущие через ночной сад, точнее, всадник и всадница – прекрасный восточный принц в серебристой чалме и расшитом золотом наряде и красавица с миндалевидными глазами, томно поднятыми к небу. Арабские скакуны застыли, изогнув шеи и скосив глаза на седоков. Казалось, от панно исходит пряный аромат южной ночи, слышится пение соловья… Но чего-то все равно не хватало! Катерина схватилась за голову. Нужна была всего одна деталь, чтобы работа обрела законченный вид. Всего одна, но очень яркая деталь! Обведя взглядом мастерскую и не найдя совершенно ничего подходящего, Катя решилась на ужасное преступление. Она воровато огляделась по сторонам и прокралась в кабинет мужа. Собственно, красться не было никакой необходимости. Катин муж профессор Кряквин не услышал бы ничего, даже если бы она топала как слон и исполняла по пути обрядовые песни народов Севера, сопровождая их игрой на бубне. Профессор находился очень далеко, в другом полушарии, Катя даже не знала точно, на территории какого государства он может быть в эту минуту. Дело в том, что профессор занимался исследованием языков, традиций и верований африканских племен и в настоящее время кочевал по необозримым африканским просторам с племенем мгвангбе из племенного союза моси. Профессор очень понравился вождю, и его приняли в племя, что давало возможность написать новую главу в большой книге, над которой Кряквин работал последние годы. Муж ничего не сказал Кате заранее, просто поставил ее перед фактом в тот самый день, когда не вернулся из экспедиции в Африку. Вспомнив, как она читала его письмо в аэропорту, Катя закусила губу от обиды. Ладно, сейчас некогда об этом думать, у нее срочное дело. Муж строго-настрого запретил Кате что-нибудь трогать у себя в кабинете. Он много раз говорил, что в кабинете хранятся десятки шедевров африканских народных промыслов, представляющих большую научную ценность, но одержимая творческим жаром художница забыла о запретах. Она ворвалась в кабинет и застыла на пороге. Стены кабинета украшали многочисленные африканские маски, луки из рогов антилопы, колчаны со стрелами, боевые щиты из толстой и прочной шкуры гиппопотама, копья-ассегаи с широкими разукрашенными наконечниками. На столе красовались фигурки из черного дерева – удивительно изящно вырезанные изображения зверей, людей и фантастических чудовищ. На полу лежали шкуры экзотических животных. Все это профессор Кряквин привез из своих путешествий. Но Кате нужно было не это. Прямо с порога она устремилась к большому расписному сундуку, до краев наполненному разными африканскими безделушками. Она не сомневалась, что среди них отыщет что-то подходящее, что-то такое, что придаст ее панно окончательную завершенность. Чего только не было в сундуке профессора! Здесь лежало все то, что он еще не успел разобрать: глиняная и медная посуда, оловянные и серебряные браслеты, бусы и ожерелья, ножи с резными ручками из черного дерева и слоновой кости, украшения и головные уборы из перьев страуса и каких-то других экзотических птиц, фигурки африканских божков, удивительные музыкальные инструменты. Катя с любопытством взяла в руку глиняную свистульку в форме фантастического двухголового животного и осторожно дунула в нее. Вместо обычного свиста раздался леденящий душу вой, похожий на голодное завывание какого-то хищного зверя, и Катя в испуге отбросила свисток. Она перерывала содержимое сундука, не очень представляя, что именно надеется найти, но рассчитывая на свою интуицию художника. И когда там почти ничего не осталось, а рядом на полу выросла огромная яркая груда, Катя увидела то, что искала. Интуиция не подвела ее. На самом дне сундука лежали два крупных лиловых камня, испускающие удивительное живое сияние. Катя ахнула. Это было именно то, чего ей не хватало. Она схватила камни и бросилась в свою мастерскую. Мазнула камни специальным клеем, приложила их к верхней части панно, над головами всадников… Вот теперь было то, что надо! Камни как будто оживили всю композицию. Восточная ночь задышала, наполнилась птичьим щебетом и журчанием ручейка, арабские кони, казалось, переступили копытами и негромко фыркнули. В небе загорелись две удивительные лиловые звезды. Кажется, арабы называли их Мицар и Алькор, Катя не была в этом уверена, но красивые арабские названия удивительно подходили этим живым звездам. Несколько минут она любовалась своим панно. Теперь она была за него спокойна: работа удалась. Больше того, она не сомневалась, что это панно – лучшее ее произведение и станет главным экспонатом ее части выставки, а может быть, и украшением всей галереи. Она вспомнила, что устроила настоящий разгром в кабинете мужа, и бросилась обратно наводить порядок. Только глубокой ночью закончила все дела и отправилась спать, предварительно погасив свет в мастерской. В темноте две лиловые звезды на ее панно лучились странным, фантастическим светом… – И когда же открытие? – спросила Жанна, едва пригубив сухое вино. Она, как всегда, была за рулем и позволяла себе всего несколько глотков легкого спиртного. – Ой, девочки, – Катерина всплеснула руками, – через три дня! Сегодня, завтра, послезавтра, – она загибала пальцы, – и после-послезавтра в четыре часа выставка открывается! Я так волнуюсь, так волнуюсь, вы себе просто не представляете! – и Катерина сделала то самое, что она делала всегда, когда волновалась: начала усиленно есть. Надо сказать, что ела она не только когда волновалась и переживала. Катька ела, когда радовалась или боялась, скучала или веселилась. Она ела меньше только когда работала, оттого-то Жанна и рекомендовала ей работать побольше – и денег, мол, заработаешь, и похудеешь малость. Катерина привычно отговаривалась тем, что она творческая натура и не может работать по заказу. Подруги внимательно поглядели, как Катерина уничтожает четвертый кусок ветчины, заедая его маринованными огурцами и корейским салатом из бамбука, и дружно покачали головами. Потом Катька намазала булку неприлично толстым слоем масла, сверху положила здоровенный шмат красной рыбы и призадумалась, оглядывая стол. Жанна дернулась было, но Ирина придержала ее за руку. Катерина просветлела лицом, схватила веточку петрушки и всунула ее в бутерброд для красоты. Откусила огромный кусок, и на лице ее отразилось самое настоящее блаженство. Жанна с Ириной переглянулись и поняли, что, если они немедленно не вмешаются, будет поздно. – Катерина, остановись! – закричала Жанна. – На тебя же просто смотреть невозможно! Катька поскорее запихнула в рот остальной бутерброд. – Что ты как с голодного края! – вступила Ирина. – Это вы как цепные собаки! – разозлилась Катька, которой испортили все удовольствие. – Что вы на меня набросились? Знаете, как я работала все эти дни! По двенадцать часов в сутки! – Молодец, – Ирина решила разрядить обстановку, – не зря старалась. И сейчас нужно думать не о еде, а совершенно о другом. – Вот именно! – вступила Жанна. – Так что кончай расслабляться и есть. – Как это? – Катерина захлопала ресницами. – У меня еще торт есть, сейчас чай будем пить. – Забудь! – дуэтом приказали подруги. – Это почему же? – Когда Катерину лишали сладкого, она становилась очень агрессивной. – Слушай, посмотри на себя в зеркало! – не выдержала Жанна. – Ты что, собираешься в таком виде идти на выставку? Катька, да тебя лошади испугаются, не то что посетители! – Не совсем так, конечно, – Ирина решила несколько смягчить резкие слова, – но все же, Катюша, нужно что-то сделать с волосами. То, что у тебя на голове, прической считать никак нельзя. – Дикобраз после электрошока! – фыркнула Жанна. Катя обиженно заморгала, и Жанна слегка усовестилась. – Ладно, кофе у тебя есть? Сама заварю! – Как всякая армянская женщина, она очень трепетно относилась к изготовлению этого напитка и превращала сам процесс в священнодействие. Пока ее не было, Ирина проявила слабость и позволила Кате съесть кусок сыра. Правда, только один, и с большими дырками. Было слышно, как Жанка говорила на кухне по мобильному телефону. – Все устроено! – объявила она, внося поднос с чашками и джезвой. – С утра перед выставкой идешь к Марианне, она тебя пострижет и уложит, а перед этим я записала тебя к Танечке, косметологу. Она сделает массаж лица и омолаживающую маску, морщины разгладит. – У меня нет никаких морщин! – возмутилась Катя. – Это тебе так кажется, – усмехнулась Жанна. – Вообще-то нужно бы еще к визажисту… – Ой, не надо! – Катерина замахала руками. – Разрисуют меня, как стенку в лифте. – Пожалуй, и правда, – нерешительно протянула Ирина. – Только с бровями нужно что-то обязательно сделать. – А что брови? – встрепенулась Катя. – Это не брови, а две зубные щетки! – отрезала Жанна. – Причем изрядно облысевшие от долгого употребления. Ведь говорят же, что зубную щетку нужно менять не реже чем раз в три месяца, а брови… – Тоже менять? – испугалась Катя. – Выщипывать! И придавать форму! Косметолог Танечка оказалась полной улыбчивой женщиной. Она встретила Катю как дорогую гостью, немедленно уложила на кушетку и лишила возможности передвигаться. Катя только диву давалась, сколько времени, оказывается, можно заниматься ее лицом. Волшебница Танечка наносила разные кремы и разглаживала лицо клиентки ласковыми руками. В кабинете играла тихая музыка, и Катя понемногу стала задремывать. Очнулась она, когда Танечка, нанеся особенно толстый слой какой-то ароматной субстанции, замотала ее лицо прозрачной пленкой, какой в буфете оборачивают бутерброды, так что открытыми оставались только ноздри и рот. Танечка поглядела на свою работу, покачала головой и решительно заклеила еще и рот. Затем она вышла из кабинета, велев клиентке лежать тихо и не опускать подбородок. Куда уж его опускать, когда он тоже был намертво прихвачен слоем пленки. Катя моргнула глазами в знак того, что слышит, и тихонько задышала, покорившись судьбе. В комнате было тихо, даже музыка куда-то пропала. Кате было скучно за ширмой, но тут в кабинет кто-то вошел и окликнул Танечку. Поскольку та не отозвалась, дама вышла было, но сразу заскочила снова, и не одна, а с приятельницей. Обе дамы были так увлечены разговором, что им и в голову не пришло проверить, есть ли кто за ширмой. – Нет, ну ты представляешь? – кипятилась одна. – Это просто ни в какие ворота не лезет! Что она себе позволяет? Ведь до чего дошла – увела у Свиристицкой любовника прямо у всех на глазах! Это просто совершенно ни на что не похоже! – Это когда же? – заинтересовалась вторая дама. – Ой, да ты же ничего не знаешь! – спохватилась первая. – Ты же только вчера с Майорки! У Свиристицкой новый любовник – чудный мальчик из провинции, молодой и абсолютно неиспорченный. В общем, на той неделе Свиристицкая справляла свой непонятно какой день рождения в «Империале», и эта тоже туда приперлась. Главное, Свиристицкая сама ее пригласила! Праздник идет своим чередом, Свиристицкая, как обычно, в конце напивается в зюзю и начинает скандалить со своим бывшим мужем. – Баранкиным? – уточнила вторая собеседница. – Какой Баранкин? – оторопела первая. – Ты все перепутала! Баранкин – это первый муж Аньки Лапченок, а у мужа Свиристицкой фамилия какая-то деревянная… сейчас скажу… – Скамейкин! – радостно завопила другая дама. – Да нет же, вовсе не Скамейкин, а Коромыслов! Слушай, у меня такое чувство, что ты не две недели на Майорке загорала, а два года. Ничего не знаешь! Вторая дама пристыженно молчала. – В общем, пока Свиристицкая выясняла отношения со своим Коромысловым, эта притворилась, что выпила лишнего и буквально заставила Стасика, любовника Свиристицкой, отвезти себя домой. Когда все знают, что больше рюмки она никогда не выпьет, потому что всегда за рулем. Вот, а потом уж она Стасика так прибрала к рукам, что он на Свиристицкую и смотреть не захотел. Да я сама позавчера видела Стасика с этой! – Что они все в ней находят? – вздохнула вторая дама. – Смотреть же не на что – черная, худая, еще нос, как у вороны. – Да уж ясно, что не красоту! – возопила первая. – Знаешь, сколько денег при ее профессии можно огрести? А уж она-то, будь спокойна, каждого клиента ощиплет, как курочку! Катя за ширмой почувствовала смутное беспокойство и стала более внимательно вслушиваться в разговор. – Но Свиристицкая этого так не оставит, она мне сама говорила, – злилась более осведомленная дама. – Она задумала страшную месть. Подошлет к ней клиента и подловит эту стерву на черной наличке. А потом напустит на нее налоговую, у нее же там о-го-го какие связи! Если ее лицензии не лишат, то нервы точно потреплют, и денег придется отстегнуть. Будет знать, как чужих любовников отбивать! «Это же они о Жанке говорят! – осенило Катю. – Все сходится: она постоянно за рулем, потому не пьет совсем, любовников вечно меняет, причем предпочитает совсем молодых, и у нотариуса могут отнять лицензию! Опять же брюнетка, худая и с большим носом. Да еще она в этом салоне часто бывает, ее все знают!» Дамы посудачили еще немного и вышли, очень недовольные продолжительным отсутствием Танечки. Катерина решительно спустила ноги с кушетки, намереваясь найти телефон и немедленно позвонить Жанне, предупредить, чтобы была осторожнее, но ее благим намерениям не суждено было осуществиться. В комнату стремительно вошел невысокий молодой человек в розовом халатике и ласково спросил: – Лапочка, это вашу голову просили привести в порядок? Катя неуверенно кивнула. – Чудненько! – обрадовался молодой человек. – У меня как раз есть свободное время. И вам, лапочка, как я погляжу, здесь делать нечего, так что совместим приятное с полезным, – он деликатно хихикнул. Катерина, подталкиваемая мягкими, но настойчивыми руками молодого человека, послушно дала себя увести в другую комнату. Там были зеркало во всю стену и вертящееся парикмахерское кресло. Молодой человек разлохматил и без того встрепанные Катины волосы и критически оглядел ее со всех сторон. – Та-ак, – пропел он. – Лапочка, здесь есть над чем поработать. Думаю, прежде всего нужно изменить цвет. Катя пыталась сказать, что цвет как раз нужно оставить как есть, а волосы просто подстричь и уложить, но проклятая пленка намертво прилипла к губам, так что она могла издавать только нечленораздельное мычание. Молодой человек замотал ее простыней, теперь руки тоже оказались накрепко прижаты к телу, и Катя не могла объясняться даже жестами. Двигаясь вокруг пленницы на носочках и слегка пританцовывая, мастер что-то делал с ее волосами: надевал какие-то штуки на отдельные пряди, что-то смешивал и толок в фарфоровой ступке, потом разбавлял все это странной жидкостью из большой непрозрачной бутыли, наливал в три разные мисочки и намазывал их содержимым Катины волосы. Бедная жертва парикмахерского искусства отчаялась что-то понять в этих манипуляциях и покорилась судьбе. – Девочкой своей ты меня назови! – звонко напевал мастер. – А потом обними, а потом обмани…