Однолет – толковый опер, нетривиально мыслящий и хваткий, с повадками хорошо обученной норной собаки. «Вижу цель – не вижу препятствий» – это как раз про него. Но все эти качества проявлялись исключительно в работе, а в частной жизни применения себе не находили. Убери профессиональную составляющую – и что останется от Паши Однолета? Неуверенный в себе молодой человек, застенчивый и нежный; мягкий как воск. А местами (там, где на интеллектуальных пустошах цветут рэп-баттлы и арт-хаусы) – даже глуповатый. Словом, именно тот типаж, который на дух не выносят современные девушки, не в меру независимые и самодостаточные. «Не в меру» – на взгляд Брагина, конечно. И еще нескольких, солидарных с ним, старых козлов вроде Вяткина. Хотя Вяткин выражается радикальнее: феминистки херовы. И Джанго – типичная феминистка: все в ней – от повадок до манеры общения с коллегами-мужчинами – вопиет об этом. Так что несчастному Паше, если учесть еще и разницу в возрасте, вообще ничего не светило. Кроме разве что быть раздавленным катком всепоглощающей Джанго-иронии. Вяткин предрек эту катастрофу еще в первый день знакомства Джангировой с Однолетом – а она все не случалась и не случалась. Каток явно пробуксовывал. Отчасти потому, подозревал Брагин, что Паша отнесся к теориям Джанго не просто с почтением. Он, единственный из всех, стал их фанатичным сторонником. И что бы ни лила ему в уши спец по маньякам – все воспринималось на ура. Сам Брагин был далек и от вяткинской ненависти, и от Пашиного поклонения, но воспринял появление нового члена команды с энтузиазмом – а ну как Джанго нащупает что-то такое, что недоступно обычным работникам правоохранительных органов? Пусть и на уровне теории, а уж следственная группа попытается воплотить теорию в жизнь. Вдруг что-то прояснится? Но ничего так и не прояснилось, не помогли ни теория, ни бесконечные выезды в поля. А ведь уже были опрошены десятки, если не сотни людей и проведены консультации с целым рядом специалистов. И в героях на сегодняшний день ходили только Гарик Пасхавер и эксперт-криминалист Ряпич. Они-то, в отличие от остальных, извлекли максимум из того скудного материала, который попал им в руки. Особенно злился по этому поводу неистовый Вяткин, всячески намекая на то, что последние достижения науки делают работу экспертов чем-то вроде увеселительной прогулки на яхте вдоль берегов Французской Ривьеры. Отправил данные на обработку в лабораторию, и знай сиди себе в шезлонге на корме, поплевывай да потягивай свой мартини. А вот у оперов не получается присоединиться к этому празднику жизни от слова «совсем». У них, бедолаг, не Ривьера, а непролазные болота в пойме реки Васюган. И в болотах этих остается только стоять раком в мутной жиже и наобум нашаривать руками версии. Без всякой надежды на успех. Брагин ценил соленую вяткинскую образность, но тут вынужден был признать: капитан перегибает палку – и сильно. Впрочем, Гриша и сам понимал, что не прав, и потому недовольство высказывал тихо, трагическим шепотом. Да и недоволен он был прежде всего собой. Все остальное – производные от его самоедства. А не жрать себя не получается: каждая новая улика, которая в любом другом деле могла бы стать прорывом, лишь приводит следствие к очередному логическому тупику. Но это логика следствия, которое вот уже несколько месяцев остается в дураках, и Альтисту совершенно необязательно о ней заботиться. Он заботится о своей собственной. И, с его точки зрения, эта логика наверняка безупречна и вполне себе объясняет странность, которую заметили все – и почти сразу, – но никто так и не смог объяснить, чем она вызвана. Хотя предположения были самые разные, да. Теперь Брагин хотел выслушать предположения Джанго. Лучшим местом для подобной беседы стал бы кабинет, где группа Брагина еженедельно проводила мозговой штурм – со всеми выкладками, фотографиями и наглядными схемами. Но Джанго выбрала небольшую кофейню возле «Европа-Сити» – пафосного жилого комплекса, в котором она снимала квартиру. Не ведомственную – ведомству такую не потянуть, а уж об отдельно взятом госслужащем Брагине и говорить не приходится. Зато Елене Викторовне Джангировой – в самый раз. Кофейня называлась «Забыли сахар». – Вы не против? – догадалась спросить Джанго, когда они уже уселись за столик у окна. – Обычно я здесь завтракаю. Вегетарианская кухня, низкокалорийные десерты. Милое место. «Милое место» нисколько не вдохновило Брагина. Все здесь было устроено с претензией на минималистический скандинавский стиль: конусовидные железные лампы, свисающие с потолка, легкие столы (даже локти на такие лишний раз не поставишь) и пластиковые стулья разной модификации, оптом закупленные в «Икее». Хорошо еще, что Джанго не поволокла его к высоким барным – их Брагин терпеть не мог: сидишь, как птица на жердочке, и зад то и дело норовит сползти. Народу в кафе было немного, в основном молодняк. Влюбленные парочки, несколько серьезных молодых людей с ноутбуками и несколько девичьих компаний. Брагин вдруг подумал, что Ольга Трегубова, Аяна Уласова и та неизвестная девушка тоже могли проводить время в таких вот компаниях. И наверняка проводили. Громко смеялись, обсуждали парней или что-нибудь более серьезное вроде покупки кроссовок, обменивались фотографиями в вайбере или вотсапе. Где в это время был Альтист? Сидел с ноутбуком через пару столов или просто пил кофе? – Нет. – Что? – не понял Брагин. – Вы слишком часто рефлексируете, это мешает делу. Да пошла ты. – Вот сейчас. Думаете об этих девушках. – Джанго не спрашивала – утверждала. – Думаете, что они вот так же могли сидеть в кафе. В компании других, которым чуть больше повезло. Чуть больше повезло. Так это называется. Так это называют. Московские психологини с апломбом и железобетонной уверенностью, что питерским недотепам можно доверить только дела о краже носков в общественной бане. А туда, где все построено на психологии, пусть и извращенной, им лучше не соваться. Брагин неожиданно разозлился на свою новую коллегу – впервые за их недолгое знакомство. Хотя обычно не питал враждебности к хорошеньким женщинам, что бы они ни отчебучивали. А Джанго была хорошенькая. Или даже красивая – светловолосая, светлоглазая, с тонко прописанными чертами лица. Похожа на актрису, которые обычно играют подружек главных героев в голливудских блокбастерах. Стрелять с двух рук они не умеют, но обладают чувством юмора и иногда выдают симпатичные шутки. Запоминающиеся. – Молодые девушки всегда сидят в кафе с подружками. Не могут не сидеть. Так они устроены. – Девушки устроены по-разному, – сказала Джанго. – Я вот терпеть не могла все эти компании. И потом… Мы ничего не знаем о третьей жертве. Но у первых двух были явные проблемы с общением. – У вас тоже? – не удержался Брагин. Надо же хоть чем-то ответить на высокомерное обвинение в рефлексии. – Конечно. Синдром одиночки – мой первый диагноз. Полуофициальный. Откинувшись на спинку стула, Джанго рассмеялась. – Есть будете? – На работе перекусил, – соврал Брагин. Она помахала рукой официантке: «готова сделать заказ», и уже через пять минут (надо отдать должное «Сахару», здесь обслуживали довольно быстро) перед ней стояли крохотные миски с невнятными хлопьями, крохотные стеклянные стаканчики с застывшим десертом и блюдца с разноцветными круглыми шариками в обсыпке, похожими на тефтельки. Джанго взяла одну из тефтелек и, прежде чем отправить в рот, повертела в пальцах: – Сыроедческие конфеты. Вкусно, кстати. Не хотите попробовать? – Какие, простите? – Сыроедческие. Клюква – шисо – фисташка. Знать бы еще, что такое шисо, подумал Брагин, и Джанго снова прочла его мысли. – Японская разновидность мяты. – Ну, обалдеть. – Если бы здесь был капитан Вяткин, он выразился бы намного крепче. – А нельзя было так и сказать – «мята»? Шисо какое-то придумали. Ну, хоть с хлопьями-то все нормально? – Это не совсем хлопья. Гранола. – По-японски? Гранола-сан? – Вас раздражают названия? Бросьте, Сергей Валентинович. Вы не целевая аудитория этого кафе. С первого дня знакомства Джанго была подчеркнуто вежлива со всеми, даже к своему ненавистнику Вяткину обращалась исключительно по имени-отчеству. Но это была никакая не вежливость – изощренное, высоколобое и оттого не всяким считываемое хамство. Чего только стоила ее фраза «Мне кажется, ваш дебилизм передается воздушно-капельным путем, Григорий Федорович». И что-то там еще про марлевые повязки. – У Уласовой – полторы тысячи подписчиков в Инстаграме, тысяча сто на Ютьюбе. Как вам такая целевая аудитория? – мрачно произнес Брагин. – Слезы по нынешним временам. – Но всяко не говорит о трудностях с общением. – Да ни о чем это вообще не говорит. – Джанго вскрыла баночку с десертом. – Глупо полагаться на опосредованную связь, она только искажает картину. У вас есть аккаунт в соцсетях? – Нет, – честно признался Брагин. – У меня и времени-то нет на подобную лабуду. Правда, есть несколько профессиональных пабликов, на которые я подписан. – Сколько их? – Штук десять-двенадцать. На самом деле – три. И зачем только он соврал? – Негусто. – Мне хватает. – У среднестатистического пользователя Сети пабликов наберется никак не меньше полусотни. Часто – больше. Это создает иллюзию многовариантности альтернативных мнений и свободы выбора. Одна точка зрения, как и множество этих точек, – всего лишь повод. Приглашение – к самого разного рода манипуляциям. К тому же подавляющее большинство блогеров взаимозаменяемы. Насколько я поняла, вторая жертва – Уласова – вела трэвел-блог с уклоном в эзотерику? – В последний год – нерегулярно. – Сколько таких блогов в Сети? Миллионы. Если один исч

Вы прочитали книгу в ознакомительном фрагменте. Купить недорого с доставкой можно здесь.