Вся эта беготня по улицам вечернего Свердловска продолжалась от силы 5 минут, но, как видим, таинственный злоумышленник набегал за эти минуты на очень серьёзный приговор. Если бы, конечно, нашёлся кто-то, кто притащил негодяя в суд. План местности, изображающий маршрут погони за похитителем Бори Титова вечером 10 февраля 1939 г. Мастера сыска не знали, что на плане следует соблюдать ориентацию по сторонам света, поэтому север у них получился справа. Чтобы правильно понять картинку, её надо повернуть на 90° против часовой стрелки. Однако в этом месте начинаются всякие странности. По-видимому, Фаина Михайловна Гусинская подавала в территориальный отдел милиции заявление о попытке похищения сына. Более того, можно не сомневаться в том, что тогда же, зимой 1939 г., была установлена личность Семёна Ефимовича Иоэля и он был допрошен, по крайней мере, один раз. Тогда же представили рапорты о происшедшем постовой Щапин и участковый Лоскутов. Сразу поясним, что в те годы в советском праве не существовало понятия о таком этапе расследования, как дознание, критерии такой формы досудебного следствия стали оформляться в годы Великой Отечественной войны и первоначально относились сугубо к сфере военной контрразведки. Во второй половине 1930-х гг. по факту имевшего место противоправного действия в течение суток возбуждалось уголовное дело либо… не возбуждалось. Так вот, по факту похищения Бори Титова возбуждения уголовного дела не последовало. Более того, из милицейской картотеки исчезли все материалы, собранные в феврале 1939 г. по горячим следам. Исчезло вообще всё – даже рапорты Щапина и Лоскутова, хотя они должны были быть представлены по команде без всяких оговорок. Произошедшее было до такой степени неординарно, что милиционеры не могли не сообщить о случившемся руководству. Но – нет! – в милицейских архивах ничего не осталось. Скорее всего, похищение ребёнка попало в суточную сводку происшествий по городу, так что о нём узнали все – и начальник Управления НКВД по Свердловской области, и начальник Управления Рабоче-Крестьянской милиции, и начальник уголовного розыска, но никто не распорядился провести расследование. Пройдёт много длинных месяцев, произойдут трагические события, о которых нам ещё только предстоит рассказать, и в конце концов, прокуратура заинтересуется февральским инцидентом на улице Луначарского. И тогда-то выяснится, что никаких документов, связанных с ним, у свердловской милиции нет. Ну, то есть они были – да сплыли. Ситуация эта очень выразительно рисует нравы советской милиции. В советской стране правил план и отчётность по его выполнению. Данное обстоятельство влияло на все стороны жизни, в том числе и работу органов внутренних дел. Важно было своевременно отчитываться о разного рода «успехах» и «положительной динамике», и никого из руководителей не волновало, что многие из этих «успехов» существовали лишь на бумаге. Любая негативная информация позволяла перевести проблему в плоскость личных недостатков руководителя и превратить его в случае необходимости в объект нападок: если у вас происходит нечто плохое, то, стало быть, вы плохой руководитель и не справляетесь с ответственным поручением! Такая постановка дела побуждала начальников всех уровней скрывать любой негатив и всячески выпячивать заслуги и успехи, зачастую мнимые или сильно раздутые. К государственным праздникам, юбилеям и торжественным событиям, которых советские идеологи напридумывали огромное число, следовало рапортовать о новых победах и свершениях. И правоохранительные органы оказывались заложниками этой порочной системы. Одним из способов «улучшения статистики» являлся отказ в регистрации заявлений граждан, ведь если нет сообщения о криминальном деянии, то и самого криминального деяния как бы не существует. Соответственно, не нужно возиться с его расследованием, и оно не будет портить отчётность. Логика очень простая и непробиваемая: чем больше отклонить заявлений граждан, тем меньше будет беготни и тем лучше окажутся показатели. Главный талант сотрудников милиции заключался вовсе не в умении расследовать преступления, а в уклонении от лишней работы. О буднях советского уголовного розыска было снято множество душещипательных кино- и телефильмов, даже занятные сериалы вроде «Рождённая революцией» и «Место встречи изменить нельзя». Но когда отрешаешься от вымышленных сюжетов и персонажей и знакомишься с деталями реальных расследований, нет-нет, да и схватишься за голову – столь чудовищна пропасть между реальностью и художественной картинкой (чтобы не уклоняться сильно в эту сторону, автор отошлёт читателя к собственной книге, в которой обстоятельно рассмотрен данный феномен)[6]. Главная беда милицейского равнодушия вовсе не в том, что подобное поведение цинично и болезненно для потерпевших – хотя и это само по себе очень нехорошо. Перед нами проблема другого рода: незафиксированное преступление оказывается как бы непроизошедшим, оно не попадает в милицейскую статистику, что исключает его последующий анализ при расследовании других схожих преступлений. Поэтому когда преступник совершает в схожей манере второе-третье-пятое-десятое преступление (а предыдущие милицией не зарегистрированы), то с точки зрения запоздало начатого следствия очередной эпизод окажется лишь первым. Эта ошибка с определением первого эпизода будет чрезвычайно затруднять поиск преступника, поскольку именно в ходе первых попыток малоопытный ещё злоумышленник совершает наиболее серьёзные просчёты. Проще всего нарушителя закона ловить в начале его криминальной карьеры – эта аксиома справедлива для любых стран, эпох и видов преступлений. Если бы Евгений Валерианович Вершинин, ставший начальником свердловского уголовного розыска, проявил подлинный профессионализм и принципиальность и настоял-таки на необходимости расследования похищения Бори Титова, то в этом направлении его могли бы ожидать интересные открытия. Прежде всего, бросается в глаза географическая близость мест убийства Герды Грибановой в июле 1938 г. и похищения Бори Титова в феврале 1939 г. Между домами №19 по улице Первомайской и №109 по улице Луначарского по прямой всего-то 200 метров! С учётом огибания квартала – 250 метров, в условиях городской среды это совершеннейший пустяк. Изображение части Сталинского района Свердловска с указанием мест, связанных с нашим повествованием. Звёздочка * показывает местонахождение дома №19 по Первомайской улице, в котором проживала семья Грибановых, там в июле 1938 г. была убита 4-летняя Герда. Метка А показывает дом №109 по улице Луначарского, от которого был похищен Боря титов, а В – место у ограды Дворца пионеров, где был найден мальчик. Чёрный пунктир – маршрут движения похитителя и его преследователей по улицам города. Если бы свердловский областной УР проявил должное внимание к расследованию похищения Бори Титова, то эта книга, скорее всего, никогда бы не появилась, поскольку злоумышленника удалось бы разоблачить в кратчайшие сроки. Этого, однако, не произошло, никто из милицейских работников не стал ломать голову над пустяковым по их мнению происшествием, преступление объявили небывшим и все связанные с ним документы в феврале 1939 г. отправились в мусорную корзину. Следующий важный момент, который ни один вдумчивый следователь не оставил бы без внимания, заключён в очевидной схожести жертв обоих преступлений. Герда и Боря – это малолетние детишки, научившиеся говорить, но не умеющие читать и писать. Они беззащитны и несамостоятельны, но они не безнадзорны, это не бродяжки, выклянчивающие копеечку у прохожих. Это дети из благополучных в материальном отношении семей, они любимы родителями и опекаемы ими. Их виктимность, то есть риск стать жертвой случайного преступного посягательства, весьма и весьма низка. Тем не менее оба ребёнка оказались жертвами преступлений. Нельзя проигнорировать и то, откуда были похищены дети в обоих случаях. Герда Грибанова играла во дворе дома, в котором жила, буквально под окнами своей комнаты, в доме находился её дед, старшая сестра и многочисленные соседи. Боря Титов сидел в санках у порога дома, в котором проживал, рядом, всего в нескольких метрах находилась мать, оставившая малыша буквально на одну минуту. Можно сказать, что оба ребёнка находились в «зоне безопасности», в таком месте, в котором риск стать жертвой криминального посягательства любого рода минимален. Одно дело – схватить беззащитного ребёнка где-нибудь в лесу или на пустыре, и совсем другое – в городе, буквально на пороге своего дома. Город полон глаз, на улицах милицейские патрули, кроме них опасность представляют случайные прохожие, которые могут вмешаться, поднять шум и т.п. Опытный преступник принимает все эти соображения во внимание. Единственным значимым обстоятельством, игравшим на руку злоумышленнику, являлось тёмное время суток и отсутствие уличного освещения, но темнота не устраняла все риски. То, что преступник в обоих случаях решился на похищение детей, указывало, с одной стороны, на его крайнюю дерзость, а с другой – на малоопытность. Он сильно рисковал и действовал далеко не оптимально. Опытный похититель, скорее всего, избрал бы более хитроумную тактику и действовал бы более изощрённо. Интересную поведенческую черту представляло собой и удивительное упорство похитителя. С Борей Титовым он пробежал примерно 450 метров и в конечном счёте оторвался от погони. Убедившись, что за ним погналась мать ребёнка, он не только не бросил жертву, что представлялось бы логичным, с точки зрения любого разумного преступника, стремящегося минимизировать риск, но, напротив, взял малыша на руки и ускорил бег. При этом он миновал площадь Народной мести, которую всегда патрулировал милиционер. Но даже риск случайной встречи с постовым не лишил злоумышленника решимости довести задуманное до конца. Это просто какая-то одержимость, иной эпитет не приходит на ум! Вид Шарташской улицы в сторону Дворца пионеров. Фотография сделана в начале зимы 1939 г. Хорошо виден подъём к площади Народной мести. Забор у Дворца пионеров г.Свердловска, красная стрелка указывает место, где находился сугроб, в котором 10 февраля 1939 г. был найден плачущий мальчик. Фотография сделана в начале зимы 1939 г. Взаимное расположение объектов, связанных с нападениями на детей в 1938- нач.1939 гг.: 1- место проживания и убийства в июле 1938 г. Герды Грибановой; 2- место похищения в феврале 1939 г. Бори Титова; 3- место нападения в августе 1938 г. на Нину Плещеву. О последнем из упомянутых преступлений правоохранительные органы ничего не знали более года. Трудно сказать, понимал ли лейтенант Вершинин, что похищение Герды Грибановой и Бори Титова совершил один и тот же человек. Сейчас бы мы назвали такого преступника серийным убийцей, но в те годы этого словосочетания не существовало. Тем не менее начальник уголовного розыска, если только он был настоящим профессионалом и честным работником, должен был встревожиться и заняться сбором максимально полной информации о случившемся. Надлежащее проведение в феврале 1939 г. необходимой работы привело бы к тому, что дальнейшие события скорее всего приобрели бы иное течение, нежели это произошло в действительности. Тщательный опрос позволил бы отыскать ценных свидетелей, которые обязательно должны были что-то видеть и слышать. Достаточно вспомнить девочку, которая прибежала ко Дворцу пионеров и позвала на помощь постового Щапина. Она явно хорошо ориентировалась в обстановке и либо жила где-то неподалёку, либо не раз бывала во Дворце пионеров. Во всяком случае, её можно и нужно было отыскать! Она говорила, что видела похитителя, в отличие от матери похищенного мальчика и Семёна Иоэля, которые не смогли описать преступника и прямо заявили, что не смогут его опознать. Кроме таинственной девочки могли быть и иные свидетели. Уголовный розыск уже в феврале мог получить описание злоумышленника, и это серьёзно повлияло бы на будущие расследования. Помимо поиска свидетелей, своевременная и адекватная реакция уголовного розыска позволила бы обратить самое пристальное внимание на сбор данных о подозрительных инцидентах с детьми. Для такой работы ОУР обладал всеми необходимыми возможностями, в том числе и оперативными, то есть негласными. Эта работа, если бы только она была своевременно проведена, позволила бы уголовному розыску получить информацию ещё об одном происшествии с малолетним ребёнком, которое в феврале 1939 г. оставалось неизвестно правоохранительным органам. В августе или сентябре 1938 г., в то самое время, когда свердловские опера крутили «на сознанку» бедолаг Баранова и Кузнецова, в доме №12 по улице Анри Марти произошёл странный инцидент. Днём – примерно в полдень или чуть позже – пропала гулявшая во дворе 4-летняя Нина Плещева. Карта центральной части г. Свердловска с указанием мест нападений в июле 1938 г. на Герду Грибанову – 1, в феврале 1939 г. на Борю Титова – 2 и в конце лета 1938 г. на Нину Плещеву – 3. Дату последнего инцидента правоохранительные органы в точности установить не смогли, с большой задержкой стало известно, что произошёл он в конце лета 1938 г. или в начале осени того года. Далее будет объяснено в силу каких именно обстоятельств УР узнал об этом преступлении. Но поскольку сотрудники свердловского УР во время проводимого расследования ничего об этом преступлении не знали, то в последующих географических схемах адрес этот появляться не будет. Удалённость данного адреса – ул. Анри Марти, д. №12 – от двух других весьма относительна, менее 1,3 км. Выражаясь современным языком, все они находились в шаговой доступности. Кстати, совсем рядом с домом Плещевых располагалась большая общеобразовательная школа, работавшая в две смены (по адресу: ул. Якова Свердлова, д. №11а). Если бы УР в феврале 1939 г. взялся за расследование похищения Бори Титова, да при этом располагал бы информацией о происшествии с Ниной Плещевой, то шанс отыскать преступника был бы далеко не нулевой. К сожалению, мы опять вынуждены использовать сослагательное наклонение, поскольку события развивались совсем не так, как хотелось бы. Нам ещё предстоит не раз и не два сталкиваться с упущенными возможностями, незаданными вопросами, ленью, необразованностью и банальной профнепригодностью тех, кому в силу служебных обязанностей надлежало заниматься поимкой похитителя детей. Мать быстро спохватилась и стала искать дочку. Когда женщина осматривала двор, её внимание привлёк странный звук, шедший как будто бы из-под земли. Клавдии Плещевой пришлось затратить некоторое время на то, чтобы понять, в каком же направлении искать его источник. Стоны раздавались из сарая, расположенного рядом с домом. Часть незапертого сарая занимала выгородка 3,5 на 2,5 метра под стойло для лошади, перед которой стоял деревянный ящик с рубленым сеном, предназначенным на корм. В этом-то ящике, закопанная глубоко в сено, и лежала в полубессознательном состоянии маленькая Нина. Сверху на ящик была уложена тяжёлая лестница, из-под которой девочка при всём желании не смогла бы выбраться самостоятельно. Когда мать вытащила дочку из сена и попробовала поставить её на ноги, та стала заваливаться. То есть самостоятельно стоять девочка не могла. На шее Нины отчётливо просматривались синяки и осаднения кожи, было похоже, что это следы сдавливания руками. На подоле платья оказался кровавый кал, что соответствовало картине удушения, доведённой до второй стадии асфиксии, при которой происходит рефлекторное опорожнение мочевого пузыря и дефекация. Позднее, при осмотре девочки мать и бабушка обратили внимание на раскрытую половую щель, чего ранее не наблюдалось. По настоянию бабушки Фёдор Шелканогов, родной брат матери и дядя Нины, отправился в ближайший магазин и из него позвонил в железнодорожную поликлинику. Будучи железнодорожным рабочим, он имел право получать медицинскую помощь не по месту прописки, а в ведомственном медучреждении. Сообщив о травмировании члена семьи, он попросил прислать врача. Врач Владимир Александрович Ратнер в скором времени действительно явился, но только для того, чтобы обругать родственников Нины. Даже не выслушав толком рассказ матери, он категорично заявил, что девочку укусила корова и из-за таких пустяков незачем беспокоить врача! То, что у Плещевых не было в хозяйстве коров, его ничуть не смутило. В общем, врач приехал и уехал, так и не оказав девочке никакой помощи. Маленькая Нина была испугана и подавлена на протяжении трёх дней, но постепенно стресс прошёл и девочка разговорилась. Она рассказала о случившемся с нею следующее: во двор вошёл мальчик, который спросил, может ли Нина показать, где находится уборная. Простодушное дитя вызвалось показать незнакомцу искомую дощатую кабину, которая находилась как раз подле сарая. Девочка повела «мальчика» к уборной, но тот вдруг поднял её на руки и забежал в сарай, там бросил в короб с сеном и.., далее воспоминания обрывались, Нина не помнила ни душения, ни каких-то особенных прикосновений «мальчишки». По всей видимости, потеря сознания и травматический шок привели к амнезии – это довольно распространённое явление, и в нём нет ничего необычного. В милицию никто из родных Нины обращаться не стал. Поведение врача было до такой степени красноречиво, что маленькие люди побоялись столкнуться с подобным отношением людей в фуражках с малиновым околышем. Но кроме этого имелась и другая причина их нежелания иметь дело с товарищами из милиции. Дело заключалось в том, что Федор Гаврилович Шелканогов, брат Клавдии, в 1935 г. был осужден за хулиганство на шесть месяцев принудительных работ. Другими словами, он имел опыт общения со стражами порядка и категорически отговаривал мать и сестру от намерения написать заявление в местный отдел милиции. Во-первых, никто из милицейских ничем реально не поможет, а во-вторых, вас же самих и затаскают. Это магическое слово «затаскают» выражало всю степень недоверия простого советского человека к представителям правоохранительных органов. И определённые основания для такого недоверия у советских людей имелись. Чтобы убедиться в этом, достаточно вспомнить, как искали убийцу Герды Грибановой, – под подозрением оказались и родственники девочки, и соседи по дому, в общем, на кого взгляд падал, того доблестные милиционеры и хватали. Логика, конечно, была железобетонной, и к аргументации брата Клавдия Плещева прислушалась. В каком-то смысле органы внутренних дел оказались жертвой собственной репутации. Простые люди действительно избегали с ними связываться, и далее мы ещё не раз увидим подобное недоверчиво-опасливое отношение обывателей к советской милиции. Указанное обстоятельство, разумеется, играло на руку злоумышленнику, но вряд ли можно винить людей за то, что собственные судьбы их беспокоили больше, нежели разоблачение неизвестного им негодяя. В общем, в органы внутренних дел Клавдия Плещева не обратилась и, наверное, правильно поступила, поскольку никакого интереса её заявление там бы не вызвало. На примере похищения Бори Титова хорошо видно, как доблестная милиция спешила разобраться с преступным посягательством, точнее, никак вообще не спешила. И это очень печально, потому что при условии внимательного отношения к заявлениям граждан и должной работы с ними случившееся с 4-летней Ниной могло бы подкинуть сотрудникам уголовного розыска весьма ценную для размышлений и анализа информацию. Прежде всего, один только взгляд на карту заставил бы задуматься о возможной связи этого инцидента с убийством Герды Грибановой. Потому что расстояние от дома №12 по улице Анри Марти от места похищения Герды около 1,3 км. Сексуальные преступники совершают свои посягательства в комфортной для них области, география которой должна отвечать ряду критериев. Во-первых, злоумышленник должен знать этот район и неплохо в нём ориентироваться, а для этого он должен бывать там ранее. Скорее всего, он будет появляться в районе преступления и после совершения посягательства, а значит, существует какое-то благовидное объяснение этому, связанное с его работой, учебой, поездками к родным или друзьям и т.п. Место это должно быть удалено от его собственного дома на некое приемлемое для преступника расстояние. Как показывает следственная практика, время, затраченное сексуальным преступником на дорогу в одну сторону, не превышает обычно 40 минут. Понятно, что если человек перемещается на автомашине, то он успеет за это время преодолеть несколько десятков километров, но для пешехода или велосипедиста расстояние будет уже измеряться считанными километрами. Указанное правило нарушается очень редко и его нарушения обычно указывают на род занятий преступника – он проводит много времени в дороге, то есть работает экспедитором, водителем, часто катается по командировкам и пр. По мере того, как сексуальный преступник набирается опыта, он начинает действовать увереннее и смелее. Первоначальный размер зоны его активности увеличивается, преступник начинает совершать дальние вылазки, исследуя новые маршруты и территории. Он позволяет себе проводить больше времени в дороге, всё более отдаляясь от дома. В результате увеличения «транспортного плеча» возможности определить район проживания преступника снижаются. Именно поэтому очень важно правильно определить ранние криминальные эпизоды, связанные с активностью одного и того же преступника. Как видим, в случае свердловских нападений 1938-1939 гг. три первых эпизода оказались локализованы на сравнительно небольшой территории. Все три адреса принадлежали зоне ответственности 2-го отдела милиции и располагались компактно, в непосредственной близости друг от друга. Данное обстоятельство с большой долей вероятности указывало на то, что преступник местный, проживающий где-то неподалёку. Если бы только случившееся с Никой Плещевой стало известно уголовному розыску, то этот эпизод мог бы обогатить следствие (по крайней мере, потенциально) ещё одним интересным наблюдением. Девочка в своих рассказах о случившемся называла нападавшего «мальчиком», и это косвенно указывало на его юный возраст. Своего дядю Федора Шелканогова, которому в то время исполнилось 25 лет, Ника воспринимала именно как дядю, не в смысле родственных отношений, а именно возраста. Хотя девочка ещё не умела проводить точных возрастных градаций, она всё же сознавала заметную разницу между «дядей» и «мальчиком». К сожалению, ничего этого в свердловском уголовном розыске узнать так и не сумели ни в феврале, ни в марте, ни в апреле 1939 г. Собственно, никто из ответственных сотрудников и не ломал особенно голову из-за такого малозначительного пустяка, как появление в городе педофила. Евгений Валерианович Вершинин и его подчинённые жили всё это время в страшном напряжении, и источником этого напряжения являлись события совсем иного рода. В самом конце 1938 г., 30 декабря, был снят со своей должности и арестован первый секретарь Свердловского обкома ВКП(б) Константин Валухин. Это был выходец из системы госбезопасности, на свой высокий пост Константин Николаевич пришёл с должности начальника Управления НКВД по Омской области. Там он хорошо «почистил» всевозможных контрреволюционеров, шпионов и диверсантов, ему благоволили Сталин и Ежов. Пост первого секретаря Валухин занимал 8 месяцев, и вот теперь «зачистили» его самого! Было отчего пригорюниться. А 22 января 1939 г. по коридорам управления НКВД прокатилась весть, хотя и ожидаемая, но всё равно шокирующая – снят с должности и арестован начальник управления Михаил Викторов. Это предвещало катаклизмы в самом управлении – от увольнений и арестов, до самоубийств и расстрелов. Никто не знал, чем грозит кадровая чехарда, и никто не мог быть уверен в том, что в самом ближайшему будущем он не окажется в числе нового эшелона «контрреволюционеров», «диверсантов» и «вредителей». Очень ярко это состояние неопределённости и подавленности описал в своих мемуарах «Разведка и Кремль» Павел Судоплатов. В конце 1938 г. он оказался в схожей ситуации после того, как был арестован его непосредственный начальник Залман Исаевич Пассов, руководивший в НКВД иностранной разведкой. Процитируем этот фрагмент воспоминаний Судоплатова: «Партбюро в декабре 1938 г. приняло решение исключить меня из партии. Это решение должно было утвердить общее партийное собрание разведслужбы, назначенное на январь 1939 г., а пока я приходил на работу и сидел у себя в кабинете за столом, ничего не делая. Новые сотрудники не решались общаться со мной, боясь скомпрометировать себя.., чтобы чем-нибудь заняться, я решил пополнить свои знания и стал изучать дела из архива, ожидая решения своей участи. Я чувствовал себя подавленным. Жена также сильно тревожилась, понимая, что над нами нависла серьёзная угроза. Мы были уверены, что на нас уже есть компромат, сфабрикованный и выбитый во время следствия у наших друзей… Когда арестовывали наших друзей, все мы думали, что произошла ошибка. Но с приходом Деканозова впервые поняли, что это не ошибки. Нет, то была целенаправленная политика. На руководящие должности назначались некомпетентные люди, которым можно было отдавать любые приказания. Впервые мы боялись за свою жизнь, оказавшись под угрозой уничтожения нас нашей же собственной системой. Именно тогда я начал размышлять над природой системы, которая приносит в жертву людей, служащих ей верой и правдой». Лучше не сказать. В то самое время, когда свердловский уголовный розыск пребывал в благостном неведении о появлении в городе серийного сексуального убийцы, народная молва уже разносила невнятные рассказы о ненормальном похитителе детей. Как это часто бывает в сплетнях, многое в них оказывалось искажено до неузнаваемости, преувеличено и лишено конкретики, но слухи уже обрели самостоятельную жизнь и распространялись, как волны по воде. Люди знали, что в столице Урала появился мрачный и очень опасный преступник. Кошмар подступал неотвратимо, хотя весной 1939 г. никто ещё не мог расслышать его беззвучную твёрдую поступь. Глава VI. Неотвратимая поступь кошмара Раиса Рахматуллина в день Международной солидарности трудящихся 1 мая 1939 г. очень хотела посмотреть на праздничные колонны, которые собирались у Дворца пионеров для последующего движения к главной площади Свердловска – Площади 1905 года. Семья Рахматуллиных проживала в доме №4 по улице Шевченко, расположенном на территории сада Уралпрофсовета, позади Дворца пионеров, на удалении от него около 100 м. Чтобы посмотреть на многочисленные колонны празднично одетых демонстрантов, необязательно было выходить на улицу, можно было пройти через сад и спокойно, без всякой толкотни, понаблюдать из-за ограды. Следует сразу пояснить, что дом, в котором проживала семья Рахматуллиных, являлся отнюдь не одиночным строением, помимо него в той части сада (в так называемом втором дворе) находились электроподстанция, оранжерея, летняя сцена и зоологический уголок с небольшими павильонами. Уже в 10 часов утра 4-летняя девочка была одета для прогулки. Но мама, разговаривавшая с пришедшей в гости сестрой, задержалась. Асия Рахматуллина разрешила дочке самостоятельно выйти в сад и погулять возле дома, строго-настрого запретив уходить на улицу – в городе уже долгое время ходили слухи о похищениях детей, и судьбу испытывать никто не хотел. Рая покивала в ответ на мамины предостережения, ладно-ладно, дескать, поняла и вышла из дома. Раиса, продолжая разговор со своей сестрой Софьей Десякшиной, стала собираться сама. Но минут через 10-15 в комнату ворвался Виктор Зайцев, сосед Рахматуллиных, с окровавленной Раисой на руках. Девочка была вся в крови, на лице её не было живого места. Рая Рахматуллина вместе с семьёй проживала на территории парка при Дворце пионеров г. Свердловска (другое его название, широко распространённое в те годы – парк Уралпрофсовета). Парк отделялся от улицы Шевченко высоким забором, посторонние с улицы на его территорию не заходили. Девочка – башкирка по национальности – не очень хорошо говорила по-русски и была боязлива, к незнакомым не шла. Мать выпустила её из поля зрения буквально на 5-10 минут и этого оказалось преступнику достаточно для нападения! Причём, преступник сумел прийти и уйти, оставшись незамеченным, просто мистика какая-то! Никто из жильцов коммунального дома не имел телефона, зато телефонный аппарат был установлен на вахте Дворца пионеров. Виктор помчался туда, сделал сообщение о ранении ребёнка, благодаря чему удалось быстро вызвать машину «скорой помощи». Раненую девочку и её мать доставили в институт травматологии, где Раечке оказали необходимую помощь и стабилизировали состояние. Немаловажным обстоятельством, непосредственно повлиявшим на последующие события, оказалось то, что преступление произошло в один из крупнейших коммунистических праздников. В такие дни правоохранительные органы демонстрировали повышенное внимание ко всем антиобщественным выходкам и уж тем более к тяжким преступлениям, поскольку их можно было расценить как имеющие политический подтекст. Поэтому случившееся с Раисой не могло остаться без самого пристрастного внимания милицейского начальства. Ещё не наступил полдень, а во Дворце пионеров, в доме №4 по улице Шевченко и в саду Уралпрофсовета деятельно работали бригады сотрудников уголовного розыска, занятые поиском улик и опросом потенциальных свидетелей.