Мы не знаем, как провёл свою первую ночь в неволе Владимир Винничевский: удалось ли ему заснуть? О чём он думал, вытянувшись на шконке? Чего ждал от будущего? Но известно, что в следственном изоляторе Управления РКМ арестант содержался в условиях относительного для столь невесёлого места комфорта – его поместили в одиночную камеру, хорошо кормили, рядом с камерой поставили отдельный пост, на котором дежурили одетые в форму конвойных опера уголовного розыска. Последние выполняли двоякую роль – с одной стороны, личным присутствием обеспечивали безопасность Винничевского, а с другой, призваны были внимательно следить за высказываниями и пожеланиями арестанта, и если тот пожелает передать кому-то какое-то сообщение (устное или письменное – неважно), пообещать в этом деле помочь. Но даже самая долгая ночь с неизбежностью заканчивается, и утро нового дня сулило Владимиру много хлопот и массу впечатлений. Утро 25 октября началось с «выводки» Винничевского по местам, связанным с преступлениями, о которых тот столь обстоятельно рассказывал накануне. В эту поездку помимо конвойного взвода в форме и дюжины оперативников уголовного розыска в штатском вместе с арестантом отправились начальник Управления РКМ Урусов, начальник ОУР Вершинин и главный прокурорский начальник – исполняющий обязанности облпрокурора Кабаков. Первым местом, с осмотра которого начался следственный эксперимент, явился барак №1 на площади Коммунаров, возле которого преступник увидел и похитил 12 сентября Вову Петрова. После этого Винничевский, согласно протоколу «повёл далее по дороге к мыловаренному заводу, где и показал место убийства мальчика Петрова». Адрес проживания жертвы и место совершения преступления соответствовали имевшемуся следственному материалу. После этого все участники следственного эксперимента направились в район ВИЗа, где арестованный «после долгих отысканий» (так в протоколе) указал на дом №22 по улице Плеханова, возле которого он 2 октября познакомился с Тасей Морозовой. Винничевский восстановил маршрут движения с жертвой, отвёл сопровождающих к грубо сколоченному сортиру возле дома №20 по улице Первомайской в районе ВИЗа (это не та Первомайская, на которой жил сам убийца!) и заявил, что сбросил тело девочки в выгребную яму под ним. Опасаясь, что тело не утонет и будет быстро обнаружено, он снял с жертвы шубку и шаль, которые выбросил неподалёку в палисадник возле одного из домов. Точный адрес этого дома он не знал, но смог указать его. Оказалось, что это дом №1 по улице Финских Коммунаров. Сотрудники милиции тут же постучали в дом и осведомились у хозяйки (некоей Кадочниковой), известно ли ей что-либо об обнаружении детских вещей в палисаде перед окнами? Оказалось, что сама Кадочникова и отыскала некоторое время назад ношеную детскую шубку и шаль, которые тут же и выдала сотрудникам правоохранительных органов. Таким образом, эта важная деталь в показаниях Винничевского получила полное подтверждение. Далее путь участников следственного эксперимента лежал к Дворцу пионеров, точнее, к улице Шевченко, что проходила позади прилегавшего к Дворцу сада. Подойдя к забору, огораживавшему сад, Винничевский прошёл в калитку и далее показал, как, увидев 1 мая 1939 г. гулявшую в одиночестве Раю Рахматуллину, увёл её к дощатой уборной в дальней части двора и там нанёс девочке ранения. После этого арестант привёл сопровождавшую его колонну милиционеров к дому №109 по улице Луначарского и сообщил, что именно отсюда в феврале 1939 г. похитил мальчика на санках. Винничевский показал путь своего бегства сначала к улице Шарташской, потом по этой улице к фасаду Дворца пионеров, рассказал о погоне матери и о том, как бросил ребёнка в сугроб у забора, огораживавшего сад у Дворца. Речь шла о похищении Бори Титова, о котором накануне Винничевский не сказал ни слова. Что побудило его дополнить свои показания новым эпизодом – непонятно, никаких видимых причин для этого не существовало. Более того, сам этот эпизод оставался неизвестен тем должностным лицам, что занимались расследованием похищений и убийств детей. В экспертизе профессора Устинова, текст которой тот вручил лейтенанту Брагилевскому 20 октября, то есть менее чем за неделю до описываемых событий, об инциденте с Борей Титовым нет ни слова. Как вариант, можно предположить, что Винничевского что-то напугало или сильно встревожило уже во время «выводки», может, кто-то из милицейских начальников сказал что-то грозное или весомое настолько, что арестант струхнул и решил таким образом вызвать расположение к себе. Данное предположение чисто умозрительное, оно не имеет никаких фактических оснований. Непонятно, что могло подвигнуть Винничевского на абсолютно лишнюю в его положении откровенность, но именно после его рассказа о случившемся документы об инциденте с Борей Титовым по приказу руководителя свердловской милиции Урусова стали восстанавливать в авральном порядке. В последующие дни были допрошены свидетели, мать похищенного мальчика, а причастные к событиям февраля милиционеры написали рапорты. Все эти документы были собраны, подшиты к следственным материалам, в которых благополучно сохранились до наших дней. Куда же подевались оригинальные, датированные февралём 1939 г. документы – неизвестно. Уже в конце этого весьма затянувшегося действа Володя Винничевский привёл сопровождавшую его многочисленную группу к дому №70 по улице Мамина-Сибиряка и сообщил, что именно во дворе этого дома он в первых числах января 1939 г. попытался убить маленького мальчика. Довести задуманное до конца ему помешало появление двух мужчин, он бросил ребёнка и ушёл. Об этом эпизоде, как и прочих, кроме похищения Бори Титова, он упоминал на допросе накануне вечером. В тот же самый день состоялся осмотр выгребной ямы у дома №20 по улице Первомайской в районе ВИЗа, куда Винничевский, по его словам, сбросил тело последней жертвы. Выгребные ямы под уличными уборными делались весьма вместительными – на 5-8 кубометров – и очищались вручную один-два раза в год. Занимались этим неприятным ремеслом особые бригады ассенизаторов, которые вычёрпывали фекалии вручную специальными ковшами с длинными рукоятками и на приспособленных соответствующим образом телегах с цистернами вывозили в места сброса нечистот на окраинах города. Понятно, что на телеге невозможно было за один раз вывезти несколько кубометров нечистот, поэтому очистка даже одной выгребной ямы требовала нескольких ходок и растягивалась на целый день. В данном случае подобная технология не годилась. Было решено привлечь пожарных, которые имели в своём распоряжении лестницы, багры, брезент и воду для обмывания извлечённого из фекалий тела. Всю необходимую работу проделал личный состав 7-й городской пожарной команды под руководством её начальника Белозерова. Тело нашли путём прощупывания выгребной ямы баграми, извлекли на поверхность и обдали водой. В составленном по окончании этой операции акте найденное тело описано так: «Труп женского пола одет в серые трусы, синего цвета рубашку, коричневые чулки, жёлтые ботинки. В правой руке рукавичка жёлтого цвета, которая после обливания водой направлена в морг». Хотя район был оцеплен милицейскими патрулями для исключения наплыва зевак, скрыть от жильцов близлежащих домов происходившее было невозможно. Понятно, что действия милиции по извлечению детского трупа из выгребной ямы потрясли горожан и дали богатейшую пищу для разного рода домыслов, пересудов и обсуждений. С середины лета в Свердловске и без того говорили об исчезновениях и убийствах детей, а тут – такое! Власти замалчивали всякую негативную информацию, но даже в сталинскую эпоху её утаивание было возможно лишь до известного предела, попытка выйти за который приводила к эффекту прямо обратному. Свердловск полнился слухами независимо от властных потуг, поскольку сам образ жизни горожан, проводивших время в переполненных коммунальных домах и квартирах, бесконечных очередях, в пригородных «рабочих поездах» и общественном транспорте, в цехах заводов и на стройках с огромным числом работников, способствовал постоянным контактам людей малознакомых или незнакомых вовсе. Социологи называют такого рода контакты горизонтальными связями. В урбанизированной скученности населения исключить их было невозможно. Во время мимолётных разговоров горожане неизбежно повторяли сплетни и генерировали новые. Закрытость расследования лишь усиливала ощущение мрачной таинственности происходящих в городе преступлений, и бравурный тон радиопередач и газетных передовиц не мог помочь это ощущение преодолеть. Люди словно жили в двух реальностях, не связанных между собою: официальная была радостна и лучезарна, бытовая – мрачна и безысходна. В этот же самый день, 25 октября, сотрудники уголовного розыска пришли в дом Винничевских. Для родителей арестованного это, должно быть, явилось по-настоящему страшным ударом – ещё с утра они переживали о судьбе сына, думая, что тот стал жертвой преступления, а к обеду узнали, что он сам является несомненным убийцей, пойман с поличным и даёт признательные показания. Было тут отчего схватиться за голову! Семья Винничевских занимала квартиру №4 в доме №21 по улице Первомайской, по соседству с тем самым домом №19, в котором проживала убитая в июле 1938 г. Герда Грибанова. Употребление слова «квартира» вводить в заблуждение не должно – это была комната площадью 18 метров с высотой потолка два метра. Упомянутые детали достоверно известны из жилищной переписи 1932 г., когда эта «квартира» уже была занята Винничевскими. То есть речь идёт об обычной комнате в типично советской «коммуналке». Строение по адресу Первомайская, 21 физически состояло из двух отдельно стоящих деревянных зданий – собственно жилого дома общей площадью 123 м2 (из них жилой 97 м2) и флигеля площадью 69 м2 (из них жилой – 61 м2). И там, и там были прописаны по 17 жильцов, то есть всего 34 человека. Нельзя сказать, что жильё Винничевских было как-то особенно убого – нет, всё вполне в духе того аскетичного и небогатого времени. Самая маленькая «квартирка» имела площадь 15 м2, самая большая – 30 м2, площадь остальных колебалась в районе 20-21 м2. Всего же на 9 семей приходилось 12 комнат. Как несложно догадаться, Владимир спал в той же комнате, что и родители, имел свою кровать. Если приезжал на постой кто-то из родни, то спать приходилось на «полатях». Трудно понять, что представляли из себя «полати» в комнате с высотой потолков два метра, видимо, это было нечто вроде второго этажа под потолком, где могли лечь несколько человек. Эти детали кажутся нам немаловажными, поскольку позволяют составить объективное представление как о бытовой стороне жизни самого Винничевского, так и обустроенности среднего жителя предвоенного Свердловска. Итак, начальник 1-го отделения ОУР Лямин утром 25 октября 1939 г. быстренько оформил «Постановление о проведении обыска» по месту проживания обвиняемого Винничевского Владимира Георгиевича, на его основании выписал ордер, и целая орава милицейского руководства отправилась по адресу. Правда, с адресом товарищ Лямин ошибся, вместо дома №21 написал №31, но когда такие пустяки мешали работникам ведомства щита и меча? Всё равно эти постановления о назначении следственных действий в Советском Союзе отродясь никто не читал, а даже если и читал, то значения прочитанному не придавал. Какая разница, какой именно адрес обыскивать? Обыскивать всё равно будем тот, который нужен, а не тот, что в «Постановлении…» указан. Таковы они – суровые будни Рабоче-Крестьянской милиции и её уголовного розыска! Обыск проходил под личным руководством начальника Управления РКМ Урусова и участии начальника ОУР Вершинина и его подчинённых. Что же было изъято сотрудниками угро? Их внимание привлекли вещи, принадлежавшие арестованному Винничевскому: серый костюм в синюю полоску, старые чёрные брюки, лыжный костюм (рубашка и брюки) синего цвета, чёрные шевиотовые брюки, синяя рубашка с отложным воротником, сильно выгоревшая на солнце, голубые трусы, серая перчатка (без пары, на какую руку – в «Протоколе обыска» не указано), 3 пары ношеных ботинок – чёрные, жёлтой кожи и брезентовые, 9 фотокарточек Винничевского (по-видимому, все, имевшиеся в доме), отвёртка, перочинный нож с чёрной ручкой и двумя лезвиями, маленький перочинный с костяной накладкой на ручке, сапожный нож, грязная тряпка, оторванная от полотенца. Вот и всё! Как видим, никаких рубашек и штанов с подозрительными или замытыми пятнами, никаких тайных дневников с признаниями, ничего похожего на порнографические фотографии, ничего иного, потенциально компрометирующего, в доме ужасного убийцы отыскать не удалось. Да и с ножами оказалось негусто. Личные вещи Винничевского изъятые для обследования на наличие следов крови. Обувь Винничевского. Отвёртка, перочинный нож с чёрной ручкой и двумя лезвиями, маленький перочинный с костяной накладкой на ручке, сапожный нож. Все изъятые в ходе обыска вещи были отправлены на судебно-химическую экспертизу с целью поиска следов крови и спермы. Далее о результатах этих исследований будет сказано особо. В Отделе уголовного розыска областного Управления РКМ знали о проводимом в Нижнем Тагиле расследовании исчезновения Риты Фоминой. Поскольку возраст пропавшей девочки соответствовал возрасту жертв Винничевского, а расстояние от Свердловска до Нижнего Тагила можно было преодолеть поездом всего за 3 часа, то представлялось логичным предположить причастность арестанта и к этому случаю. 25 октября заместитель начальника ОУР областного Управления РКМ Крысин направил в адрес начальника Тагильского городского отдела милиции лейтенанта Синицкого спецсообщение следующего содержания: «Срочно. Секретно. В спецсообщении от 16/X-39 г. за №50/C Вами сообщалось об исчезновении ребёнка – 2-летней Маргариты Фоминой – дочери гр-ки Фоминой Софии Михайловны, причём указывалось, что имеется подозрение в хищении ребёнка Слобцовым Германом Ивановичем – сожителем Фоминой. Просим сообщить, в каком положении находится расследование данного дела…» На следующий день лейтенант Синицкий «спустил» это сообщение своему подчинённому, начальнику городского уголовного розыска, о чём свидетельствует резолюция на документе. Но события развивались столь стремительно, что тагильские товарищи ничего в Свердловск ответить не успели. Правильный ответ на загадку исчезновения Риты Фоминой в столице Урала узнали без них. В материалах дела нет свидетельств допроса Винничевского во второй половине дня 25 октября, то есть после следственного эксперимента с выездом на местность, но какой-то допрос или разговор без протокола всё же имел тогда место. Об этом можно говорить с абсолютной уверенностью, поскольку следующий допрос обвиняемого, проведённый во второй половине дня 26 октября, начался как раз с отсылки к нему. 26 октября вообще оказался днём чрезвычайно насыщенным. В течение суток следствие получило столько разноплановой информации, сколько никогда не получало ранее. Не станем, впрочем, забегать вперёд, а разберёмся со всеми событиями того дня по порядку. Допрос Винничевского старшим уполномоченным союзного уголовного розыска Брагилевским начался в 14:00, о чём в протоколе сделана соответствующая запись. Это первый случай, когда в следственных документах указано точное время, хотя при оформлении протокола любого допроса полагается указывать время его начала и окончания. Но из сотен протоколов – этот первый. Брагилевский сразу же взял быка за рога и потребовал от арестанта: «Расскажите об обстоятельствах, при которых Вами совершено убийство в г. Н.-Тагиле». То есть очевидно, что какой-то разговор на эту тему состоялся ранее и Винничевский сделал некое признание. Вот как его признание отражено протоколом (орфография документа сохранена): «Примерно в августе месяце 1939 г. я находился в Тагиле. В бараках недалеко от молочной увидел девочку лет 2-х, я дал конфетку и повёл по направлению к Вагонзаводу в парк. Там я положил её на землю, раздел догола и руками сдавил ей горло. Она умерла. Ранений ножом не наносил. После этого положил на труп сверху одежду и забросал хворостом». Собственноручно нарисованная Винничевским схема района похищения и убийства Риты Фоминой в г. Нижний Тагил. В Нижнем Тагиле проживал дядя обвиняемого, брат матери, Оленев Василий Алексеевич. Поездка, как попытался припомнить Винничевский, имела место с 20 по 30 июля, так что ему пришлось поправиться и сказать, что убийство маленькой девочки произошло не в августе, а в июле. В этом месте сразу же оговоримся, что со сроками этой поездки следствие полной ясности так и не добилось – все допрошенные называли разные даты. В конце концов, уголовный розыск склонился к тому, что Винничевский выехал из Свердловска в Нижний Тагил 2 или 3 августа и пробыл в гостях у дяди до 11 числа. Потом допрос перешёл в плоскость общего обсуждения мотивов нападений, причём Винничевский давал весьма сумбурные ответы, которые ответами, строго говоря, не являлись. Вот весьма выразительная выдержка из протокола: «Вопрос: Совершая убийство, Вы душили ребёнка, резали, раздевали и т.д. Что же Вам было необходимо для удовлетворения? Ответ: Самым важным для меня было удушение. Я удовлетворялся только тогда, когда душил. Вопрос: Почему же Вы наносили много других ранений? Ответ: У меня в половом органе появлялось напряжение. Я наносил ранения и резал труп для удовлетворения своего желания». Легко заметить, что одна фраза явно противоречит другой. Сначала Винничевский заявляет о том, что способен испытывать удовлетворение только от душения жертвы, а буквально через предложение утверждает, что наносил ножевые ранения и резал тела «для удовлетворения своего желания». Интересно, что ближе к концу допроса, коснувшись деталей похищения и попытки убийства Славика Волкова, последнего преступления Винничевского, обвиняемый заявил, что ножа с собою в тот день не имел. То есть он пошёл убивать, изначально не рассчитывая наносить раны ножом. Опять всплывает то же самое противоречие! Но Брагилевский, похоже, этого не заметил либо пропустил мимо ушей. Заслуживает упоминания следующая деталь, которую обвиняемый впоследствии подчёркивал не раз: «Выделение семени за все совершённые убийства происходило лишь 3 раза… В тех случаях, когда я резал, выделения семени не было». Отвечая на вопрос о продолжительности нападения, Винничевский заявил, что обычно укладывался в четыре минуты, лишь в случае с убийством Герды Грибановой ему пришлось затратить «минут 15». Если верить Винничевскому, никакой особой подготовки преступления не требовали, просто он чувствовал, что появляется сексуальное желание, и для него это являлось своеобразным индикатором готовности убивать. Ещё один любопытный фрагмент протокола допроса: «Вопрос: Вас не подозревали в убийстве Грибановой? Ответ: Нет. Вопрос: В доме, где Вы живёте, есть дети? Ответ: Да, есть. Двух с половиной и четырёх лет. (Речь о соседских детях, у самого Винничевского братьев и сестёр не было – прим. А. Р.) Вопрос: Как Вы к ним относились? Ответ: У меня не было желания совершить с ними такое преступление. Вопрос: Чем это объяснить? Ответ: Я их не трогал потому, чтобы меня не заподозрили в преступлении». Всё логично! Молодой человек вполне адекватен и способен мыслить перспективно, просчитывая наперёд последствия своих поступков. Не мог Брагилевский оставить без внимания и то обстоятельство, что с момента убийства Герды Грибановой в июле 1938 г. до следующей вылазки в январе 1939 г. прошло почти полгода. С точки зрения современных представлений о серийной сексуальной преступности можно сказать, что перерыв в 5-6 месяцев не является чрезмерным, многие известные преступники на протяжении длительного времени сохраняют активность на уровне 1-2 убийств в год. Но это вполне зрелые мужчины, как правило от 30 лет и старше. Для тех серийных преступников, что помоложе, такая размеренность нехарактерна, они более активны, предприимчивы и, если угодно, бесшабашны. А потому старший оперуполномоченный союзного угро задал вполне обоснованный вопрос: «Чем объяснить, что, совершив преступление в отношении Герды Грибановой, другое преступление Вы совершили через 6 месяцев?». И Винничевский невпопад ответил: «У меня не было желания. Я даже не пытался похитить ребёнка, хотя видел их много». Звучит как-то недостоверно, полгода не испытывать сексуального желания для 16-летнего гиперсексуального подростка – это как-то слишком завирально, но.., Брагилевский в эту тему не стал углубляться и перескочил совсем на другое. Ещё цитата: «Вопрос: Были ли в Вашей преступной деятельности случаи, когда у Вас отбирали похищенных Вами детей? Ответ: Нет. Вопрос: Чем объяснить, что Вы разбрасывали трупы в разных местах в окрестностях города? (Вопрос этот подразумевает до такой степени предсказуемый ответ, что нельзя не удивиться тому, зачем Брагилевский его вообще задал? – прим. А. Р.) Ответ: Я использовал ближайшие к месту похищения леса. Вопрос: Время года имело для Вас какое-либо значение? Ответ: Нет, время года значения не имело». После этого последовало ещё несколько хаотичных вопросов, которые, быть может, были призваны сбить допрашиваемого с толку, но на роль «вопросов с подвохом» никак не тянули. Вместо детального обсуждения тех многочисленных эпизодов, в которых Винничевский уже сознался, мы видим какие-то галопирующие скачки с темы на тему. Наконец, вроде бы Брагилевский решил подкинуть значимый вопросец, из тех, что явно были выписаны им перед началом допроса в числе первостепенно важных: «Вопрос: Чем объяснить, что Тасю Вы не повели в лес? (Речь о Таисии Морозовой, жертве похищения 2 октября – прим. А. Р.) Ответ: Я торопился домой, т.к. на улице уже темнело». Этот допрос, продолжавшийся 1 час 10 минут (время окончания согласно протоколу 15:10), оставляет довольно странное впечатление своей непоследовательностью и бесцельностью. Это разговор обо всём сразу и ни о чём конкретно. Но концовка его любопытна, строго говоря, это самый интересный момент документа. Итак, последняя цитата: «Вопрос: Вы помните места похищений и места убийств детей? Ответ: Помню хорошо, за исключением случая в Пионерском посёлке, когда девочку взял от дома. Плохо помню эту девочку и место, где я её оставил». Внимание! Перечитайте ответ Винничевского ещё раз! Он говорит об эпизоде, связанном с похищением Лиды Сурниной от дома №29 по улице Пионеров. На предыдущем допросе Винничевский неосторожно обмолвился, что место похищения находится недалеко от леса, что действительности никак не соответствовало – от этого дома до леса напрямую около 1,2 км! А похититель отправился к лесу отнюдь не напрямую, а сначала прошёл по улице Алексея Толстого 560 метров, при этом попал в поле зрения семьи Голиковых, мимо дома которых вёл девочку, и только после этого повернул к лесу – это ещё 1,3-1,4 км. Теперь от обвиняемого несётся новая порция чепухи – выясняется, что он не помнит жертву, не помнит адрес, где её похитил, и, наконец, не помнит место, где совершил убийство. Знаете, на что это похоже? На то, что Винничевский вообще не бывал в тот день в Пионерском посёлке, не похищал Лиду Сурнину и не уводил её в район железнодорожной станции «Аппаратная». И если мы вспомним, что многочисленные свидетели рассказывали о смуглом похитителе с чёрными длинными волосами и сотрудники уголовного розыска предъявляли им для опознания фотографию азербайджанца, то следует признать обоснованность такого предположения. В своём месте нам ещё предстоит разговор о свидетелях и опознаниях, мы внимательно присмотримся к любопытным деталям, но этот предварительный вывод следует запомнить уже сейчас. Разного рода мелочи и нестыковки будут постоянно нарушать стройную картину официальной версии, и надо будет не закрывать на них глаза, а внимательно запоминать.