– Такая огромная глыба… Как вам удается заморозить ее в одно мгновение? Да еще и настолько равномерно, что блоки не только не трескаются, но и получаются совершенно однородными. Какую силу вы используете, чтобы отправлять их на орбиту? Все это находится за пределами не только нашего понимания, но даже воображения. – Это ерунда – ответил низкотемпературный художник. – В творческом процессе мы сплошь и рядом уничтожаем звезды! Но разве мы не договорились обсуждать только вопросы искусства? С точки зрения искусства между мной, создающим искусство своими методами, и вами, со своими лопатками и скребками для вырезания ледяных скульптур, не такая уж большая разница. – Попав на орбиту, ледяные блоки оказываются под прямым и сильным излучением солнца. Почему они не тают? – Я покрыл каждый ледяной блок слоем чрезвычайно тонкой, прозрачной, светофильтрующей мембраны. Она пропускает в лед только холодный свет, частоты которого не генерируют тепло. А все частоты, которые генерируют тепло, отражаются. Поэтому глыба льда не тает. Но на подобные вопросы я отвечаю в последний раз. Я не собираюсь отвлекаться от работы для разговора о таких скучных вещах. Или мы с этого момента обсуждаем только искусство, или вам лучше уйти. И мы уже не будем коллегами и друзьями. – В таком случае скажите, сколько льда вы намерены извлечь из океанов? Этот-то вопрос напрямую касается проблемы создания произведения. – Естественно, я возьму все, что есть. Я уже говорил вам о моем замысле; так вот, мне хотелось бы воплотить его идеально. Я предполагал взять лед со спутников Юпитера, если земных океанов окажется недостаточно, но это слишком хлопотно. Так что обойдусь тем, что есть. Ветер трепал волосы Янь Дуна. Он то и дело приглаживал их. От холода, царившего на этой высоте, его пробирала дрожь. – Искусство много значит для вас? – Искусство – это всё. – Но… но ведь в жизни есть что-то еще. Например, нам все еще приходится работать, чтобы выжить. Я – инженер Чанчуньского оптического института и искусству могу уделять лишь ограниченное свободное время. Голос низкотемпературного художника рокотал из глубины льда, и от вибрации подошвам ног Янь Дуна было щекотно. – Выжить… Ха! Это просто подгузник вашей младенческой цивилизации, который нужно сменить. Погодите немного, и жить для вас будет так же просто, как дышать. Мы уже забыли, что было такое время, когда нам требовалось прилагать усилия, чтобы выживать. – А как же социальные и политические отношения? – У зарождающихся цивилизаций всегда обнаруживается такая неприятная проблема, как существование отдельных личностей. Со временем отдельные личности сливаются в единое целое. И тогда уже нет ни общества, ни политики как таковых. – А как насчет науки? Ведь наука какая-то должна быть? Разве может цивилизация не стремиться понять Вселенную? – Этой ерундой тоже занимаются только совсем молоденькие цивилизации. Если немного покопаться, становится ясно все вплоть до малейших деталей. Вы скоро узнаете, что Вселенная настолько проста, что даже наука не нужна. – Итак, остается одно лишь искусство? – Да. Искусство остается для цивилизации единственным смыслом существования. – А вот для нас это вовсе не единственный смысл. Мы хотим выжить. Несколько миллиардов людей на этой планете, под нами, и еще больше представителей других видов хотят выжить. Вы же хотите высушить наши океаны, превратить нашу живую планету в бесплодную пустыню, обрекая нас всех на смерть от жажды. Из глубины льда поднялась волна смеха. И снова он щекоткой отозвался в подошвах ступней Янь Дуна. – Коллега, послушайте, как только бурный прилив моего творческого вдохновения немного стих, я обратился к вам, чтобы поговорить об искусстве. Но вы все время переводите разговор на ничего на значащие банальности. Я глубоко разочарован в вас. Стыдитесь! Я возвращаюсь к работе. – Да будут прокляты твои предки! – взорвался Янь Дун, потеряв наконец терпение, и пошел браниться на северо-восточном диалекте. – Это что, грубости? – безмятежно осведомился низкотемпературный художник. – У нашего вида одно и то же тело взрослеет и проходит эволюционный путь. Так что никаких предков нет. Что касается странного тона при общении с коллегой… Он засмеялся. – Я понимаю. Вы завидуете. У вас нет моих способностей. Вы способны создавать искусство только на уровне бактерий. – Но вы не так давно сказали, что, хотя мы используем в искусстве разные инструменты, но существенной разницы между нами нет. – Теперь я уже так не считаю. Сначала я решил, что встретил настоящего художника, но он оказался жалкой посредственностью, болтающей о высыхании океанов, экологической катастрофе и других мелочах, не имеющих ничего общего с искусством. Слишком плоско, слишком тривиально, знаете. Художники не могут быть настолько привержены банальности. – И все равно да будут прокляты ваши предки! – Как вам будет угодно. Я возвращаюсь к работе. Уходите. В тот же миг Янь Дун почувствовал, что стал тяжелее, и грузно сел на скользкий лед. Сверху налетел порыв ветра. Ледяная глыба снова начала подниматься. Он вскарабкался в вертолет, и машина с трудом переползла через ближайший край ледяной глыбы, чуть не разбившись из-за смерча, порожденного движением искусственного айсберга. Переговоры между человечеством и низкотемпературным художником закончились полной неудачей. Море сновидений Янь Дун стоял в белом мире. Почву под его ногами и окружающие крутые и коварные горы покрывал серебристо-белый плащ. Ему казалось, что он в заснеженных Гималаях. На самом деле он находился в их совершенной противоположности. Это было самое низкое место на Земле – Марианская впадина, являвшаяся когда-то самой глубокой частью Тихого океана. Белое вещество, покрывающее все вокруг, было не снегом, а минералами, которые когда-то делали воду соленой. Когда морская вода замерзала, эти минералы выделялись и откладывались на дне. Бывали места, где слой этих отложений достигал ста метров. За последние сто дней низкотемпературный художник полностью извел воду Мирового океана. Он переместил на орбиту даже ледники Антарктиды и Гренландии. А теперь он, милостиво забыв о размолвке, пригласил Янь Дуна посмотреть, как он будет завершать свою композицию. * * * В ущелье впереди лежала поверхность голубой воды. Синева была чистой и глубокой. Это казалось еще более трогательным среди множества белоснежных горных вершин. Последний океан на Земле был не больше озера Дяньчи в провинции Юньнань. Его давно уже не тревожили огромные волны, лишь легкая рябь морщила воду, как могло бы быть на каком-нибудь уединенном водоеме далеко в горах. Этот последний океан питали три реки – три случайно сохранившиеся великие реки, змеившиеся по просторам обнажившегося дна. Сегодня это были самые длинные реки на Земле. Но когда люди добрались сюда, они увидели всего лишь узкие ручейки. Янь Дун подошел к берегу океана. Остановился на краю белого пляжа. Опустил руку в чуть заметно колышущееся море. Вода была настолько насыщена солью, что волны казались густыми. Легкий ветерок сразу высушил руку Янь Дуна, одев ее в перчатку из белой соли. Воздух пронзил резкий визг, очень хорошо знакомый Янь Дуну. Это, разрывая воздух, скользил к земле низкотемпературный художник. Янь Дун почти сразу разглядел его в небе. Он пребывал все в той же форме ледяного шара, но, поскольку вернулся прямо из космоса и не успел долго полетать в атмосфере, был намного меньше, чем при первой встрече. Люди всевозможными способами следили за ледяными глыбами, выходящими на орбиту, пытаясь заметить, как космический скульптор покидает их, но пока безуспешно. Лишь после входа в атмосферу, когда вокруг него начинал образовываться непрерывно растущий ледяной шар, его можно было разглядеть и безошибочно определить его местоположение. Низкотемпературный художник не дал себе труда поприветствовать Янь Дуна. Ледяной шар упал в середину последнего океана, взметнув высокий водяной столб. И сразу же началось знакомое зрелище: облако белого тумана, распространяющегося из того места, где шлепнулся в воду космический пришелец. Белый туман быстро покрыл весь остаток океана. Вода с громким треском превращалась в лед. И снова туман рассеялся, обнажив замерзшую поверхность «океана». На сей раз – не так, как на протяжении всего долгого времени, – водоем застыл целиком. Там не осталось ни капли жидкой воды. И на льду сейчас не было замерзших волн. Она была гладкой, как зеркало. Все время, пока замерзало это ничтожное озерцо, Янь Дун ощущал, как в лицо тянет холодным ветерком. Последний замерзший кусочек океана начал подниматься. Сначала он осторожно оторвался от земли всего на несколько сантиметров. Между краем ледяного поля и белым соляным пляжем пробежала длинная черная щель, куда сразу же устремился воздух, заполняющий вновь созданное пространство. Соль, подхваченная поднявшимся ветром, засыпала ноги Янь Дуна. Подъем озера стремительно ускорялся. В мгновение ока последние капли океана оказались на весу. Столь быстрый подъем огромного предмета породил сильные, хаотичные порывы ветра. Вихрь взметнул в ущелье белый столб. Янь Дун выплюнул соль, попавшую ему в рот. Она оказалась вовсе не соленой, как он ожидал. Она была немыслимо горькой на вкус – точь-в-точь как реальность, с которой столкнулось человечество. Последний океан не был параллелепипедом. Его дно в точности повторяло контуры морского дна. Янь Дун провожал его глазами, пока он не превратился в маленькую точку света, которая растворилась в могучем ледяном кольце. С Земли оно виделось шириной примерно с Млечный Путь, пересекающий небо с востока на запад. В отличие от колец Урана и Нептуна кольцо не образовывало плоскости, перпендикулярной или параллельной поверхности Земли. Оно больше походило на состоящий из двухсот тысяч ледяных глыб широкий пояс света в космосе. И пояс этот полностью окружал Землю. С Земли можно было отчетливо разглядеть каждую глыбу льда. Даже форма была видна невооруженным глазом. Некоторые из них вращались, в то время как другие, казалось, висели неподвижно. Двести тысяч точек света, часть которых мерцала, часть нет, образовали величественную небесную реку, торжественно текущую по небу Земли. В течение суток яркость и цвет ледяного кольца то и дело поразительно менялись. Особенно впечатляющими эти перемены были на рассвете и закате. Тогда ледяное кольцо постепенно меняло цвет с оранжево-красного у самого горизонта на темно-красный, затем на темно-зеленый и темно-синий, являя собой нечто вроде радуги в космосе. В дневное время ледяное кольцо обретало ослепительный серебристый цвет и походило на фоне голубого неба на огромную алмазную реку, текущую по голубой равнине. А наиболее эффектным оно становилось, когда закрывало солнце, создавая затмение. Солнечный свет преломлялся в массивных ледяных глыбах, и в небесах начиналось странное и великолепное шоу фейерверков. Продолжительность затмения зависела от того, пересекало кольцо путь солнца или следовало параллельно ему. Так называемые параллельные затмения случались, когда солнце некоторое время следовало вдоль ледяного кольца. Каждый год случалось одно полное параллельное затмение – солнце от восхода до заката следовало над ледяным кольцом, и в этот день ледяное кольцо казалось поясом из серебряного пороха, выпущенного в небо, где яростно полыхал зажженный на восходе ослепительный огненный шар. Когда же солнце садилось на западе, зрелище было настолько великолепным, что мало кто мог найти слова, чтобы передать его. Пожалуй, точнее всего подходила незамысловатая фраза: «Сегодня Бог по небу прогулялся». И все же наиболее чарующее зрелище ледяное кольцо являло ночью. Оно было в два раза ярче полной луны. Его серебристый свет заливал всю Землю. Это выглядело так, будто все звезды Вселенной выстроились в ряд, чтобы торжественно пройтись по ночному небу. В отличие от Млечного Пути в этой могучей реке звезд можно было отчетливо разглядеть каждую звездочку строгой четырехугольной формы, и половина этих собранных в тугую ленту звезд мерцала. Мерцание ста тысяч звезд создавало рябь, которая вздымалась, как будто ее подгонял шторм, и из-за этого звездная река казалась разумным целым… Прорезав атмосферу резким визгом, низкотемпературный художник в последний раз вернулся из космоса. Над головой Янь Дуна повис ледяной шар, вокруг которого плотно сгустилось собственное кольцо из снежинок. – Я закончил. И что вы скажете? – спросил он. Янь Дун долго молчал, а потом выговорил всего два слова: – Я сдаюсь. Он действительно сдался. Однажды он смотрел на ледяное кольцо три дня и три ночи подряд, не ел и не пил все это время, пока не потерял сознание. Как только к нему вернулись силы, чтобы встать с постели, он вышел на улицу и снова стал рассматривать ледяное кольцо. Он чувствовал, что может смотреть на него вечно и все равно не насмотрится. От зрелища ледяного кольца он иногда впадал в растерянность, а иногда испытывал неописуемое счастье – то счастье, которое испытывает художник, встречаясь с высшей красотой. Он был полностью покорен этой необъятной красотой. Вся его душа растворилась в ней без остатка. – Признайтесь как художник художнику: теперь, когда смогли видеть и оценить такую работу, вы все еще рассчитываете соревноваться со мною? – спросил низкотемпературный художник. – Если честно – нет, – совершенно искренне ответил Янь Дун. – Так что вам остается лишь смотреть. Вы определенно не способны создать такую красоту. Вы слишком тривиальны. – Да. Я слишком тривиален. Мы слишком тривиальны. Ну а как иначе? Мы должны поддерживать свою жизнь, жизнь детей и жен. Янь Дун опустился на толстый слой соли, покрывавший землю, и в печали обхватил голову руками. Это была та глубокая печаль, которая возникает, когда художник видит красоту, которую не способен создать, когда он понимает, что никогда не сможет преодолеть свои ограничения. – А как насчет названия всего этого произведения? Может быть, назвать его… Кольцом мечты? Что скажете? Янь Дун ненадолго задумался и покачал головой. – Нет, оно порождено морем, вернее, создано из моря. Нам даже в снах не могло пригрезиться, что в море скрывается не только та красота, к которой мы привыкли, но еще и такая. Лучше будет назвать кольцо… Море сновидений. – Море сновидений… отлично, просто отлично. Так мы его и назовем: Море сновидений. Тут-то Янь Дун вспомнил о возложенной на него задаче. – Я хотел бы спросить: не могли бы вы, перед тем как расстанетесь с нами, вернуть Море сновидений в его прежнее состояние? Снова сделать его обычным морем? – Чтобы я самолично уничтожил свое произведение? Это же смешно! – В таком случае можно ли будет нам самим восстановить наши моря?