Я вошел в тесную мрачную кабинку и задернул за собой штору. Меня окутал запах старой древесины, но я уловил еще какой-то слабый аромат. Аромат, напоминавший о природе, ветре и воде. Сев на жесткий деревянный стул, я посмотрел на затемненную плетеную ширму передо мной, зная, что другая сторона кабинки пустовала. Священники вернулись к своим повседневным обязанностям. Все было именно так, как мне нравилось. Я всегда исповедовался в одиночестве. Опершись локтями на колени, я склонил голову и сложил ладони вместе. Мышцы моих рук запылали от вынужденного напряжения. – Простите, Святой Отец, ибо я согрешил, – произнес я тихо, с трудом сглотнув. – Прошел месяц с момента моей последней исповеди. Я всегда остро осознавал, что без священника внимательнее прислушивался к своим чувствам. Хотите – верьте, хотите – нет, но порой оставаться один на один с собой давалось куда тяжелее. Мне не от кого было ждать прощения, кроме себя самого. – Знаю, что Вас здесь нет, – сказал я в пустоту. – Знаю, что слишком долго этим занимаюсь, чтобы искать оправдания, но… – Я умолк, подбирая слова. – Но у меня получается говорить только тогда, когда никто не слушает. Сделав глубокий вдох, я почувствовал, как мои оковы рушатся. – Наверное, мне просто необходимо озвучивать свои мысли. – Даже если я не получу дешевого покаяния, нисколько не унимавшего чувства вины. Я вдохнул аромат свежего бриза. Не знаю, откуда он исходил, но благодаря ему мне казалось, будто я в пещере, скрытый от чужих глаз и ушей. – В Вас я не нуждаюсь. Мне нужно лишь это место, – признался я. – Что со мной не так, почему мне нравится прятаться? Почему я так привязан к своим секретам? Не могу представить, чтобы у Дэймона были секреты. Он не хвастался своими грязными похождениями, но и не утаивал их. Уилл, еще один член нашей стаи, никогда не действовал без подстраховки, поэтому кто-нибудь всегда был осведомлен о его планах. А Майкл, капитан нашей команды и мой ближайший друг, скрывал от окружающих только то, в чем не мог признаться даже себе. Но я точно знал, кто я такой. И всеми силами старался никому не показывать свое истинное лицо. – Мне нравится лгать родителям, – едва слышно прошептал я. – Нравится, что они не знают, чем я занимался вчера, или на прошлой неделе, или чем буду заниматься сегодня. Мне нравится, что никто не догадывается, насколько я люблю одиночество. Люблю драться и посещать приватные комнаты в клубах… – Я замолчал, погрузившись в размышления и вспоминая месяц, прошедший с момента моей последней исповеди, и все те ночи, когда пытался забыться. – Мои друзья оказывают на меня пагубное влияние, но я не против, – продолжил я. – И мне нравится наблюдать. Я сжал кулак, накрыв его второй ладонью, и выдавливал из себя слова. – Нравится наблюдать за людьми. Эту новую черту я обнаружил в себе недавно. – Я провел рукой по волосам, кончики которых были жесткими от геля для укладки. – Желание стать соучастником, почувствовать то же, что чувствуют они, это даже интереснее, чем непосредственное участие в процессе. – Подняв взгляд, я посмотрел на ширму, которую оставил слегка приоткрытой. – А еще мне нравится прятаться. Я не хочу, чтобы мои друзья думали, что знают меня настоящего, понятия не имею, почему. – Я задумчиво покачал головой. – Просто некоторыми вещами интереснее заниматься тайно. Опустив глаза, я вздохнул. – Но как бы я ни заводился, оставаясь незамеченным, из-за этого мне бывает одиноко. У меня ни с кем нет связи. Если посмотреть со стороны – это не совсем правда. Майкл, Уилл, Дэймон… Мы все в той или иной мере были слеплены из одного теста. Нам нравились безумные авантюры, мы жаждали кайфа, который получали только тогда, когда делали что-то запретное. Я любил аморальные занятия, так же сильно, как мои друзья. Но еще… Еще я любил уединение. Больше, чем мои друзья. Подавив стыд, я очнулся от своих мыслей. – В общем, я постоянно лгу. Так часто, что не сосчитать. Всем. – Помимо этого я большую часть времени злюсь на отца. Я упоминал имя Господа всуе около пятисот раз за последний месяц и занимался сексом вне брака, чтобы хоть как-то разнообразить монотонность каждой свободной минуты, поглощенной непристойными мыслями. – Покачав головой, я тихо засмеялся. – Кара меня не остановит, и я не намерен меняться, поэтому… Поэтому исповедоваться священнику бесполезно. Повторюсь, мне нравилось все делать неправильно. Хотя признаться в этом было приятно. По крайней мере, я осознавал, что занимался тем, чем не должен заниматься – и на этом стоит остановиться. Закрыв глаза, я прислонился спиной к стене и просто дышал в тишине. Черт, я не мог дождаться вечера. Мысли о катакомбах, или кладбище, или любом другом месте, в котором мы окажемся, пробуждали во мне голод. Моя маска, страх, погоня… Я сглотнул ком, образовавшийся в горле, и почувствовал, как тело начинает гореть. Где-то в церкви журчал фонтан, чей-то кашель разнесся эхом в стороне. Не знаю, чем займусь в первую очередь: разрушу что-нибудь, трахну кого-нибудь или подерусь с кем-нибудь, но мне хотелось этого прямо сейчас, а ведь еще даже не стемнело. Сегодня для меня будет самый запоминающийся день в году. – Есть легенда… – внезапно раздался чей-то голос. От неожиданности я вздрогнул и открыл глаза. Мое сердце рухнуло куда-то в желудок. – Что за черт? – воскликнул я, выпрямившись. – Кто здесь? Женский голос прозвучал совсем близко, с противоположного конца исповедальни. Я подскочил со стула, из-за чего ножки со скрипом проехались по мраморному полу. – Нет, пожалуйста, не надо, – взмолилась девушка, вероятно подозревая, что я намеревался распахнуть дверь кабинки священника. – Я не собиралась подслушивать, просто сидела тут, когда ты начал говорить. Я не проболтаюсь. Судя по голосу, она была юна, может, моя ровесница, и нервничала. Я уставился на разделявшую нас ширму и прорычал: – Ты все это время была здесь? – В голове всплыли все те откровения, которыми я только что поделился. – Какого черта? Кто ты такая? Я отдернул свою штору, а затем услышал, как ширма с ее стороны полностью открылась. – Пожалуйста, – попросила шепотом девушка. – Я хочу поговорить с тобой, но не смогу, если ты меня увидишь. Дай мне минуту. Всего одну минуту. Сжав челюсти, я остановился. Что она там делала, черт побери? Эта девчонка меня знала? – Ты сможешь меня увидеть. Только дай мне минуту. Отчего-то ее голос показался таким хрупким. Словно она была так же уязвима, как ваза, балансировавшая на самом краю кофейного столика. Несколько мгновений я неподвижно стоял на месте, взвешивая варианты: стоит ли мне поддаться любопытству и вытащить ее из кабинки или проявить снисходительность? Ладно. Всего одна минута, значит. – Есть легенда, – снова начала девушка, осознав, что я не собираюсь ничего предпринимать, – об отеле «Понтифик» в Меридиан-Сити. Тебе знакомо это место? Я смотрел сквозь ширму, с трудом различая во тьме ее силуэт. «Понтифик»? Эта громадина в отстойном районе на противоположном берегу реки, в которую напрасно вбухали миллионы долларов? Задернув штору, я снова сел на стул. – Кто ты? – Ходят слухи о двенадцатом этаже, – продолжила она, пропустив мой вопрос мимо ушей. – Он существует, но никто не может туда попасть. Ты слышал эту историю? Я слегка откинулся назад, хотя мое тело все еще было натянуто как струна в ожидании подвоха. – Нет. – Говорят, семья, которая владеет «Понтификом», спроектировала двенадцатый этаж в каждой построенной ею гостинице и использует его только для своих личных нужд. Это их фамильная резиденция во всех городах с такими отелями. Но другим гостям туда доступ закрыт. Лифт там не останавливается, а когда провели расследование, обнаружили, что это вообще невозможно. Весь этаж замурован. – Голос девушки стал ровнее, и я уловил в нем восторженные нотки. – И с лестницы тоже доступа нет. – Как же тогда члены семьи попадают на свой секретный этаж? – В том-то и вопрос, не так ли? – продолжила она. – Это тайна. Долгое время люди полагали, что это всего лишь миф, придуманный владельцами и служащими, чтобы подогреть интерес к отелю. – Девушка сделала паузу. Я услышал, как она вдохнула. – Но потом гости начали замечать ее. – Ее? – Танцующую женщину. – Танцующую? – повторил я. Внезапно у меня начал просыпаться интерес. Секретный этаж? Потайной ход? Женщина-призрак? Мне показалось, что девушка кивнула. – После полуночи, когда практически все гости уютно устраиваются в своих номерах и здание, погруженное в тишину, окутывает ночная мгла, люди говорят, что видят ее… – тихо произнесла незнакомка. По голосу стало понятно, что она улыбается. – Одинокую балерину, танцующую под тоскливую колыбельную в мрачном, залитом лунным светом бальном зале. Я наблюдал за движениями ее губ. Девушка была скрыта в тени, однако я смутно различал ее очертания. – Другая история гласит, что балерина до сих пор танцует на балконе двенадцатого этажа, – продолжила она. – Постояльцы сверху видят ее из своих окон. Легкий дождь, капли которого сверкают в свете уличных фонарей, танцует вместе с ней, пока она кружится и взмывает в воздух. С годами слухи, предположения и вопросы накапливались… Эта девушка не регистрируется ни при заселении, ни при отъезде, прячется днем и танцует ночью. – Ее голос затих до шепота, отчего волоски на моих руках встали дыбом. – Всегда одна, всегда скрывается. Это не могло быть правдой, но я отчасти хотел поверить в эту историю. Что-то вроде охоты за сокровищами. Женщина скрывается и прячется от всего мира. Прямо у всех под носом. – Почему ты мне все это рассказываешь? – Потому что она все еще там, – ответила девушка. – Прячется на потайном этаже. Одна. По крайней мере, мне нравится в это верить. Секреты и загадки делают жизнь интереснее, так ведь? Я улыбнулся, наклонившись вперед и вновь облокотившись на колени. – Да. Она коснулась пальцами ширмы. Я наконец-то увидел хоть что-то. Ее тонкое запястье, кончики пальцев, короткие ногти. – Мне нравятся твои секреты, – выдохнула незнакомка. – Ты ведь никому не вредишь, храня все в тайне, правда? Аромат морского бриза окутал меня, и я понял, откуда он исходил. Это ее я почуял, едва переступив порог исповедальни. Она уже была здесь. – Ты часто слушаешь исповеди других людей? – спросил я, отчасти забавляясь.