– Заткнись. Зажмурившись, я мотаю головой, но Дэймон не отпускает меня. – Ты знаешь, кто я такой? – спрашивает он. Мое дыхание сбивается; я не хочу открывать глаза. Вдруг что-то касается моей щеки. Меня передергивает. – Не шевелись, а то он ужалит. Дыхание сбивается; я напрягаю каждую мышцу своего тела. – Пожалуйста, – молю я шепотом, боясь пошевелиться. Что-то гладкое, словно поверхность воды, опять касается меня. Боже, пожалуйста… – Посмотри на меня, – приказывает Дэймон. В легких заканчивается воздух; я не хочу, но все же открываю глаза. Передо мной извивается красно-черно-желтая лента. Содрогнувшись, я начинаю плакать. Он подносит змею к моему лицу. Ее язык скользит по коже. Я дышу так быстро, что грудная клетка поднимается и опускается чаще, чем бьется сердце. – Ш-ш-ш… – успокаивает меня Дэймон. Я заставляю себя взглянуть ему в глаза, и вдруг… Мое дыхание замедляется. Его глаза – теперь я вижу, что они почти черные, а не карие, – пронизывают и пленяют меня. – Посмотри на них, – требует он, повернув голову к окну, расположенному слева. Проследив за его взглядом, я медленно отворачиваюсь от змеи и вижу на улице мужчин в черном, двух парковщиков в белых жилетках, мужчину и женщину, вышедших из блестящей черной машины. – Когда я появляюсь, они отводят свои гребаные глаза, – шепчет Дэймон, глядя в окно. – Когда говорю с ними, их голоса дрожат. Никто даже не приводит своих жен и дочерей, если им известно, что я дома. Я растерянно сдвигаю брови. Кого он имеет в виду, слуг или гостей? – Я знаю про них все. Они делают то, что я хочу, и боятся того, что могу сделать, – продолжает он, а затем переводит взгляд на меня, – и это не купить ни за какие деньги. Между богатством и властью не всегда есть связь. Властным становится только тот, кому хватает смелости совершать поступки, на которые другие не способны. Дэймон обводит телом змеи мой рот. Охнув, я опять вздрагиваю. – У тебя со мной ничего общего, – тихо шипит он. – Ты – маленькое грязное ничтожество. Чья-то ошибка. Сделав шаг назад, он отпускает меня. Я быстро утираю ладонью слезы. Развернувшись, Дэймон садится в большое мягкое кресло и гладит свою змею. – Больше не позволяй своей матери приходить сюда, поняла? – предупреждает он, пристально глядя на меня. – Иначе я запру тебя в шкафу с Велесом. Подбежав к двери, я хватаюсь за ручку, но руки так сильно дрожат, что повернуть ее не получается. – Это не моя вина, – выпаливаю я, повернув голову к нему, – что мама меня родила. Зачем ты хочешь сделать мне больно? – В тебе нет ничего особенного, – отвечает Дэймон, подняв Велеса и глядя в его змеиные глаза, словно я – пустое место. – Мне хочется сделать больно многим людям. И, возможно, когда-нибудь получится… как только найду лучший способ избавиться от тела. Ухмыляясь одним уголком рта, он делает вид, будто шутит, но я сомневаюсь, что это шутка. – Я особенная. Моя учительница говорит, что я самая умная в классе. – Неважно, – Дэймон пожимает плечами. – Через пять лет ты будешь седлать члены на заднем сиденье машины за двадцать долларов, как твоя мамаша. Живот сводит; поперхнувшись, я начинаю кашлять. Как он может говорить подобные вещи?! – Дэймон? – раздается чей-то голос из домофона, висящего на стене возле двери. – Дэймон, твоя мать хочет тебя видеть, – говорит женщина, не дожидаясь ответа. – Она у себя в комнате. Повернув голову, я смотрю на него и хмурюсь, заметив каплю крови, стекающую по его пальцу. Внезапно змея снова кусает его. Я резко вздыхаю. Он слишком сильно сжимает ее. Зачем Дэймон это делает? Но он лишь смотрит перед собой тяжелым взглядом, полностью отдавшись своим мыслям. Он хоть слышал, что сказала женщина? – Дэймон? – окликаю я. Эта змея ведь не опасная, правда? Он бы не стал держать у себя в комнате ядовитое животное. Да что с ним такое? Наконец Дэймон поднимает глаза. – Проваливай. Господи, какой же он мерзкий! Распахнув дверь, я делаю шаг, а затем останавливаюсь, снова оборачиваюсь и говорю: – Кладбище. Вот как я избавилась бы от тела. Он поднимает взгляд, прищуривая глаза. Я пожимаю плечами, вздернув подбородок. – Я бы нашла свежую могилу. Так никто не поймет, что ее еще раз раскапывали. Скинула бы туда тело и закопала снова. Вот как бы я поступила. Отвернувшись от темных глаз Дэймона, я захлопываю за собой дверь. Дышать все еще тяжело, но теперь я хотя бы могу немного расправить плечи. Он просто невменяемый, к тому же противный и жестокий. Но почему Дэймон так странно повел себя после полученного через домофон сообщения? На долю секунды он даже показался мне таким одиноким. У него есть все. Почему он настолько зол на всех? Это я должна злиться. Я совсем одна. Отцу на меня плевать, а мама обижает меня и заставляет делать вещи, которые мне не нравятся. Дэймон не знает, каково это, страдать по-настоящему и иметь вескую причину для злости. Несколько минут спустя нас с матерью выпроваживают из дома (с пустыми руками, разумеется). Пока мы идем по подъездной дорожке, я оборачиваюсь в последний раз. Дэймон стоит у окна своей спальни и наблюдает за нами. Оранжевый огонек зажженной сигареты становится ярче, когда он затягивается. Я стараюсь удержать его взгляд как можно дольше, не в силах отвернуться, до тех пор, пока деревья не закрывают обзор. С ним не все в порядке. Этой ночью мне снится Дэймон. А через восемь дней, появившись на пороге моей матери, он вручает ей девять тысяч четыреста шестьдесят два доллара, часы «Ролекс» и какие-то серьги с изумрудами. И забирает меня к себе домой. Опершись локтями на согнутые колени, я провела губами по своим переплетенным пальцам. Воспоминания рассеялись. Мне тогда было двенадцать, и вот, одиннадцать лет спустя я до сих пор здесь. Все эти годы я провела в этом доме. Отец позволил мне остаться, потому что он редко отказывал своему сыну, однако моим законным опекуном сделали Марину. Чтобы Гэбриэлу не пришлось выполнять нудные обязанности – водить меня к врачам, если заболею, или разбираться с полицией, если когда-нибудь влипну в неприятности. Но я принадлежала Дэймону Торренсу. Поначалу я понятия не имела, зачем была нужна ему. А еще боялась, что со мной случится что-то плохое. И плохое случалось. Но брат всегда заботился обо мне. Он собрал все, что смог унести из дома, чтобы выкупить меня у матери, которая, если бы мы жили в идеальном мире, отказалась бы от подобного предложения. Однако деньги и туманная перспектива того, что в Тандер-Бэй моя жизнь сложится лучше, победили. Хотя главным аргументом все-таки стали деньги. Потрачены они были так же легко и молниеносно, как появились. За прошедшие годы она несколько раз пыталась меня вернуть, может, потому что сожалела о своем поступке или планировала выторговать побольше налички, но Дэймон получил то, что ему было нужно, и даже слушать ее отказался. И в пятнадцать, и в семнадцать, и в девятнадцать лет. Да я и не хотела, чтобы он слушал мою мать. Иногда все так странно складывается. Совершенно неожиданные люди становятся для тебя единственной надеждой, и ты держишься за них изо всех сил, потому что другого выбора нет. Иначе упадешь в бездну одиночества, отчаяния или страха. Он потянулся ко мне, и я потянулась к нему. За считаные дни после переезда в каморку на вершине башни, проводя час за часом под опекой Дэймона, я была очарована им. Я боготворила его и хотела быть похожей на него. Мы стали друг для друга настоящей семьей. Бросив взгляд на террариумы, я увидела Велеса и Кору Вторую, гревшихся под своими лампами. Я поднялась, подошла к комоду, открыла крышку, осторожно взяла Велеса и помогла ему обвить мою руку. Он уже должен был умереть. Кора умерла несколько лет назад, а Велес еще держался. Возможно, ради своего хозяина. Он лежал смирно, не шевелясь, и я погладила пальцами его чешуйчатую кожу. После первой встречи с Дэймоном я пошла в библиотеку и отыскала информацию о его змеях в Интернете. Велес оказался молочной змеей, Кора – маисовым полозом. Обе были совершенно безвредны и не ядовиты. Хотя Дэймон сказал правду. Любое животное кусается, если его спровоцировать. Глава 8 Бэнкс