Джон в очередной раз был подавлен осознанием несовершенства своих размышлений. С прискорбием ему приходилось признать, что весь его план изначально основывался на ложных предположениях, а самая значимая деталь, упоминание о которой всегда было у него перед глазами, вдруг смогла ускользнуть от его проницательного ума и с самого начала повела его приготовления по ложному следу! Да и что мог знать мистер Джон о предмете, бывшим объектом почитания людей совершенно другого мира и веры? Спросите любого из своих друзей – что такое Черный Камень? Правильного ответа не даст никто. Хотя, наверное, нет – кто-то скажет, что Черный Камень – это огромный черный куб в центре самой важной у мусульман мечети, вокруг которого они ходят кругами во время своего хаджа. Потому что именно эта картинка обычно мелькает в выпусках новостей в месяц Рамадан. Ну что ж, по крайней мере, это будет наиболее близкий ответ. Черный Камень действительно имеет отношение к самой главной мечети ислама – Масджид Аль-Харам, в центре которой стоит один из самых древних на Земле храмов – священная Кааба, или просто Куб. С давних времён этот камень был вделан в восточный угол Каабы, дома Бога. Мы достоверно ничего не знаем об этом осколке не то метеорита, не то вулканической породы – никто никогда не подвергал его научным исследованиям и пробам. И, наверное, он никогда и не будет подвергнут унизительным химическим анализам и кощунственным проверкам – ибо это будет оскорблением для почитаемой святыни, попыткой развенчать в её сущности атрибуты божественного. Но, чем бы он ни был, ему поклонялись ещё в те далекие времена, когда на Земле не было ни христиан, ни мусульман, ни иудеев. Этот камень, пришедший в мир ещё до Потопа, стал одним из свидетелей душевных исканий человека на его пути от язычества к религии. Поэтому в нём был заключён особый, понятный только просветлённой душе, смысл и назначение. Мы можем догадываться о его происхождении, но для мусульман оно и так очевидно. Ведь сам пророк Мухаммед сказал, что этот камень был послан Аллахом прямо из Рая! Поэтому прикосновение к нему стирает все грехи. Хотя другие считают, что камень был простым ориентиром, вделанным в угол Каабы для того, чтобы не сбиться со счёта во время семикратного обхода. Наверное, только поэт может дать ему правильное определение в таких строках: Он драгоценной яшмой был когда-то, Он был неизреченной белизны — Как цвет садов блаженного Джинната, Как горный снег в дни солнца и весны. Дух Гавриил для старца Авраама Его нашел среди песков и скал, И гении хранили двери храма, Где он жемчужной грудою сверкал. Но шли века — со всех концов вселенной К нему неслись молитвы, и рекой Текли во храм, далекий и священный, Сердца, обременённые тоской… Аллах! Аллах! Померк твой дар бесценный — Померк от слез и горести людской!32 То, о чём успел сказал Мансур, было лишь частью нелёгкой истории Черного Камня. Карматы, люди с безобразными лицами и не менее безобразными душами, осмелились напасть на Мекку, осквернить Каабу и похитить святыню.33 Тысячи паломников были убиты прямо у стен дома Бога, город разграблен, храмовые сокровища похищены, священный источник Зам-Зам завален мёртвыми телами, а Камень грубо выломан из святилища и на долгих двадцать лет скрыт от правоверных. Он мог быть навсегда потерян в то смутное время, когда авторитет и власть правителя признавались лишь условно, и никакой реальной силы у багдадских халифов не было уже несколько поколений. Несмотря на всеобщее возмущение, возникшее по исламскому миру после такого невиданного кощунства, не нашлось никакого способа вернуть Камень на место – для этого не было ни твёрдой решимости, ни достаточной силы. Карматы чувствовали себя полновластными хозяевами положения в своём Бахрейне, куда и был отправлен Хаджар Аль-Эсвад. Этой хорошо организованной и крепко сплоченной секте десятилетиями удавалось противостоять всем попыткам багдадских халифов положить конец их существованию. Как заноза, крепко засели они в разлагающемся теле халифата, причиняя ему острые и болезненные уколы при каждом движении. Правительственные войска, посылаемые по возможности на их усмирение, почти неизменно терпели поражение, и нередко угроза вторжения карматов заставляла в страхе замереть жителей Багдада. А священный Камень, олицетворяющий собой один из символов веры, оказался вдруг в логове самых отъявленных безбожников, отрицающих многие положения ислама и исповедующих крайне гнусные и невероятные для истинных мусульман вещи. Эти люди открыто занимались кровосмешением, отрицали Пророка, а сам Камень использовался ими как опора для ног в отхожем месте. Должно было пройти целых двадцать лет, прежде чем по настоятельному требованию правоверных святыня не была возвращена на своё место, при этом обстоятельства её возвращения были весьма загадочными… Однажды во время пятничной молитвы в одну из мечетей Ирака был подброшен мешок с семью осколками камня. В мешке была записка, в которой говорилось следующее: «По приказу мы его взяли – по приказу и возвращаем…» Другой, более достоверный источник, называет точное место находки – соборная мечеть в Куфе и всего лишь две части Камня. Богословы сразу же догадались, что перед ними похищенный двадцать лет назад Хаджар Аль-Эсвад. Обломки скрепили между собой железными гвоздями и отвезли в Мекку. Однако по внешнему виду трудно было определить подлинность камня. Разумеется, у него не было никакого, выражаясь современным языком, технического паспорта или даже более-менее внятного описания. Размеры, форма, вес – всё это довольно сильно расходилось по многочисленным свидетельствам, оставленным в разные времена. Говорят, что когда карматы увозили его из Мекки, под его тяжестью пало три верблюда. Сейчас же возвращённый камень был настолько мал, что всего один верблюд легко справился с ношей. Даже цвет его на самом деле был не истинно черным, как можно было бы предположить из названия, а скорее нечто вроде тёмных оттенков красного. Что, если карматы подбросили им просто булыжник с дороги? Нельзя было возвращать святыню на место, не убедившись в её подлинности. Но как это было сделать? Те, кто хранил образ камня в своей памяти, в последний раз видели его двадцать лет назад в целости и сохранности, вделанным в восточный угол Каабы, сейчас же предстояло опознать несколько различных осколков. Можно было прямо сказать, что не осталось уже людей, помнивших его настолько хорошо, чтобы быть уверенными без колебаний. Дабы развеять все сомнения, камень был подвергнут испытанию. Было доподлинно известно, что Хаджар Аль-Эсвад обладает одним удивительным свойством, отличающим его от других камней – настоящий Черный Камень не тонул в воде. Именно так, через погружение в воду, он и был признан настоящим и вновь занял своё место в Каабе, на этот раз уже собранным из отдельных частей. Но это была не последняя трещина, нанесённая ему человеком. Был ещё какой-то одержимый египтянин, ударивший его дубиной, но о том не осталось почти никаких упоминаний. Последний инцидент, связанный с камнем, произошёл в 1932 году, когда какой-то афганец пытался извлечь его из стен Каабы. До сих пор семь осколков Камня удерживает на месте большая серебряная оправа, огибающая угол Каабы и скрывающая в себе его большую часть, оставляя паломникам лишь небольшое отверстие для поцелуев и прикосновений. – Но зачем Аль-Мамуну понадобилось прятать Камень в пирамиде? Для чего? С какой целью? – Действительно – зачем? На первый взгляд это весьма сложный и неоднозначный вопрос! Какая причина могла бы заставить Повелителя правоверных, духовного лидера мусульманского мира, скрывать от этого самого мира один из символов его веры, защитником которой он был определён по происхождению? Но ответ вполне предсказуем и очевиден – Аль-Мамун спрятал Камень, чтобы избежать его осквернения в будущем, о котором он каким-то непонятным для нас образом знал или догадывался. Современники халифа неоднократно упоминали о его способности предвидеть будущее. Неизвестно, что давало ему такую способность и обладал ли он ею вообще, но, по странному совпадению, до похищения Камня карматами оставалось менее ста лет. Халиф не ошибся с выбором места. Такой тайник, как Великая Пирамида, во всех отношениях был надёжной гарантией сохранности Камня. Никто не стал бы искать его на виду у всех. Прошли бы сотни, даже тысячи лет, но Камень так бы и оставался под надёжной защитой. Все ищут сокровища, золото, бриллианты – и никому в голову не приходит мысль искать здесь что-то отличное от этого. Даже если кто-то случайно и расковыряет пробки, вряд ли он обратит внимание на какой-то там камень. В лучшем случае он будет навсегда утерян в кучах мусора вокруг пирамиды, но никогда не попадёт в недостойные руки. А именно это и было целью халифа. И, скорее всего, он не имел намерения навсегда спрятать Камень – возможно, лишь на некоторое время. Но Аллах знает лучше… И сегодня нам выпала честь снова держать его в руках! Насколько точно этот ответ Мансура смог объяснить загадку Камня – нам не известно. Но одно можно сказать уверенно – Аль-Мамун снискал себе репутацию халифа-еретика. Он заметно отличался от своих предшественников, большинство из которых всё время нахождения у власти были заняты привычными для властелина делами: военными походами, борьбой с внутренними и внешними врагами, а то и попросту пустыми развлечениями. Роль халифа34 как заместителя Пророка, руководителя мусульманской общины, со временем была как-то забыта, потеряла своё былое значение. Только паломничество к святым местам – хадж и война с неверными – джихад, оставались теми двумя обязанностями, по которым халифа и можно было отличить от любого другого самодержца той эпохи. Аль-Мамун отчасти вернул этому образу его исконное определение. Со своей новой религиозной доктриной он выступил как духовный реформатор, до того неизвестный среди мусульманских властелинов. Впервые в истории ислама он предпринял попытку государственного регулирования вопросов вероисповедания. Начатые им религиозные реформы были сложным и рискованным делом, вдвойне сложным и рискованным в стране, где ислам является основным регулятором всех сторон жизни государства и общества. Неудивительно, что такие реформы были крайне негативно восприняты сторонниками традиционализма. Но они были по-своему неизбежны, само время продиктовало их появление. Это было то время, когда вынесенная за пределы Аравии религия арабов уже ощутила на себе новые неизбежные воздействия. На плодородной почве Ирака появились первые противники ортодоксов, умеющие мыслить и спорить. Возникли прения между набожными и вольнодумцами, жаркие споры между догматиками и свободомыслящими. Скрытый в самой природе человека вопрос неизбежно готов был направить его разум на разъяснение самых сокровенных божественных тайн. Был ли создан Коран, ниспосланный последнему из Пророков, или же он существовал извечно? А если вдруг он был создан, то имеет ли право человек подвергнуть его содержание свободному толкованию и, возможно, изменению? Такие вопросы были немыслимы ранее, а вопрошавший должен был быть безумцем, играющим со смертью. Сейчас же такой открытый подход к самым сокровенным основам веры не только не преследовался, но и даже был возведён в ранг государственной политики. Отныне занять высокие государственные посты можно было только пройдя через испытание, где претендент должен был признать положение о сотворённости Корана. Также в первые годы своего правления Аль-Мамун намеревался осуществить ряд послаблений в отношении других религий, дать полную свободу вероисповедания и выбора церкви. «Любая община любого вероисповедания, пусть даже будет она состоять всего из десяти человек, имеет право избирать себе собственного духовного владыку, и халиф признает его…» – такое положение стало яркой противоположностью политике его отца, халифа Аль-Рашида, который в предшествующие годы ввёл унизительные для христиан знаки отличия в одежде и поведении. Но большинству населения халифата, особенно его восточной половине, мало были интересны такие сложные вопросы веры. Персы и арабы всё ещё никак не могли разобраться в своих собственных непростых отношениях, которые насчитывали уже пару сотен лет. И здесь стоит отметить такое глубокое заблуждение современности, как принятие мусульманского мира за единое сплочённое целое. Страны Персидского залива, Иран, Афганистан, Аравия, Сирия, Египет – всё это нам кажется логичным стройным рядом однородных элементов, связанных единой культурой, историей, расой и религией. Взять любого современного человека западной цивилизации, пусть даже с высшим образованием. Для него любой житель Востока – это безусловный араб на верблюде, с лампой Аладдина в руках и нефтяной вышкой на горизонте. Про другие крайности представления даже и говорить не хочется. Воспитанный в средствах массовой информации страх перед экстремизмом и фанатизмом отдельных радикальных группировок сделал своё дело – теперь этот собирательный образ араба держит в руках уже не волшебную лампу, а пояс со взрывчаткой, а то и контейнер с обогащённым ураном. Что за страна такая Ирак, большинство ещё более или менее сносно знает – спасибо Саддаму Хусейну. Но при случае могут и попутать с Ираном. Какая разница – ведь все арабы одинаковы! И неважно, что в Иране даже не говорят по-арабски. И живут там вообще не арабы. Если копнуть глубже, то и сами арабы могут так называться с большими оговорками – исторически на это название могут претендовать только доподлинные бедуины-верблюжатники. Те же обитатели Аравийского полуострова, жизнь которых была связана не с верблюдами, а с овцами, уже не считались истинными арабами. Но западному обывателю далеко до таких тонкостей, для него все арабы на одно лицо. Точно так же во времена холодной войны все жители Советского Союза представлялись на Западе как пьяные русские в валенках и с гармошкой, и не было среди них никаких казахов или украинцев, – все поголовно были русские и коммунисты. Такая однобокость восприятия мешает увидеть различия, уходящие своими корнями в далёкое прошлое. А таких различий более чем достаточно. Современный Дар Аль-Ислам так же полон проблем и противоречий, как и тысячу лет назад. Одни страны утопают в блистательной роскоши, другие кое-как сводят концы с концами. Саудовская Аравия и Иран глухо соперничают за право лидерства в регионе. Лидерства не только политико-экономического, но и религиозного. Это соперничество временами едва не доходит до открытых столкновений. Большинство населения Королевства – сунниты, в то время как в Иране преобладают шииты. Эти две противоборствующие ветви ислама с первых лет его существования серьёзно разошлись во взглядах на основную неразрешённую проблему этой религии – проблему власти. Даже арабский язык в каждой мусульманской стране свой собственный. Есть исконный литературный язык – тот самый, на котором пророку Мухаммеду был ниспослан Коран. Есть так называемый современный стандартный арабский – официальный язык документов и средств массовой информации. Но никто в обычной жизни не говорит на этих двух языках, вместо них в каждой стране есть свой диалект, порой настолько отличный от остальных, что попросту непонятен соседям. Так, например, жителю Эмиратов наверняка будет затруднительно понять большинство из сказанного жителем Ливии. Тысячу лет назад взаимопонимание также было большой проблемой. Хотя и успешно решаемой – своим успехом халифат Аббасидов во многом был обязан благотворному сотрудничеству лучших представителей двух народов: господ-арабов и завоёванных персов. Умеренные элементы с обеих сторон взаимно уравновешивали возникающие разногласия и напряжения, неизбежные между завоевателями и покорёнными, а с вершины власти за всем этим зорко следила фигура могущественного персидского визиря, оделённого всеми возможными полномочиями. Именно благодаря мудрому управлению персидских начальников удалось достигнуть завидного постоянства доходов и стабильности государства. Но не только политика и экономика, а также культура и наука ощутили на себе благотворное воздействие достигнутых веками плодов цивилизации. От древней персидской литературы обогатилась и поднялась на новую ступень арабская поэзия; её грубые, острые, как наконечники стрел строки, были сглажены мягкостью и изяществом персидского изложения. В свою очередь арабскому языку, этой своеобразной «латыни Востока», предстояло стать связующим мостом, перекинутым между разными народами и культурами огромного халифата. На его букве и слоге держался весь дух мусульманского мира. Как было метко сказано одним из выдающихся персов – «Я бы предпочёл быть обруганным на арабском, нежели восхвалённым на персидском…» Со временем можно было уверенно говорить не об арабской, а об исламской культуре. Или даже, если быть более точным, – то о сплаве множества воззрений и культур, излагаемых по-арабски. Но поэзия, науки и искусства были, как и следовало ожидать, более востребованы под сенью дворцов. Большинству же населения халифата для поддержания спокойствия и достижения целей управления необходима была крепкая и понятная пища для ума, объединяющая вера, общее цементирующее начало. А вот здесь как раз и не было никакого места для взаимного обогащения. Не могло быть и речи о том, чтобы взять что-либо из старинных языческих верований персов. А новой верой население Востока не очень-то и спешило проникнуться. Уже добрых две сотни лет эти земли были под властью арабов, а заметных стремлений к искреннему принятию новой религии покорённые народы так до сих пор и не проявили. Крайности догматического ислама шли вразрез с многовековыми убеждениями огнепоклонников, а простота положений религии арабов была в чём-то даже слишком примитивна для мистического и вольнодумного склада ума представителей индогерманской расы. Благодаря этому противлению, ислам стал подвергаться мощному воздействию традиционных верований Востока: зороастризма, буддизма, шаманских культов тюркских народов. Из этого кипящего котла духовных и философских течений стали появляться на редкость удивительные секты и их харизматичные лидеры, взять того же Муканну.35 В памяти ещё свежи были воспоминания о его чудесах, о том, как он каждую ночь запускал на небо вторую луну, такую же яркую и величественную, как и само творение Господа. Вот к чему склонялись сердца и души к востоку от Багдада, вот что могло заставить их по-настоящему переживать и верить – сотворённое чудо, свидетельство незримого величия и силы… А применять разом всю обременительную тяжесть ислама, пытаться насильно навязать его персам было бы в высшей степени опасно. Что могло бы склонить на сторону новой религии мистически настроенных персов? Таинственный Черный Камень, возникший из седой глубины веков, ниспосланный божественной волей с небес на землю, овеянный романтическими преданиями и легендами. Да, такой символ мог бы стать близким и понятным для них. Преподать его в нужном свете или наделить его ещё более значительными атрибутами. Добавить к его истории блеск величия самого большого сооружения на земле. Не об этом ли думал Аль-Мамун, замышляя на время скрыть Камень? Открыть пути для развития, для духовного обогащения – и в то же время крепко держаться основ веры – вот та нелёгкая задача, которую до него не приходилось решать никому! Аль-Мамун ощущал себя более персом, чем арабом, и действовал сообразно. Он, как никто другой, понимал всю важность сохранения этого зыбкого равновесия между двумя народами. Их обычаи и культура во многом соединились, оставалось только найти компромисс в вопросах веры. Многие из его персидского окружения только по виду признавали ислам. Так, например, его визирь – высшее должностное лицо в государстве после самого халифа – лишь незадолго до вступления в должность произнёс шахаду36, а каковы были его истинные убеждения, можно было и не сомневаться. Сам халиф, как глава правоверных, должен был всячески заботиться о деле укрепления веры, однако с его приходом к власти гонения и преследования еретиков заметно поубавились. Он также должен был догадываться, предчувствовать, что ему суждено стать последним исламским властелином, последним халифом, чьё имя всё ещё внушало страх на огромных территориях Востока. Те, кто наследуют его империю, уже не смогут совладать с этой силой, и великий халифат стремительно покатится вниз. Он понимал, что на его долю выпала нелёгкая участь быть тем последним, кто ещё мог бы удержать их мир на краю бездны, развернуть его в другом направлении, изменить ход истории. И он должен был понимать, что такое невозможно было сделать только блеском меча или звоном монеты. Времена менялись – и халифу требовались другие способы воздействия на умы правоверных. Он мог использовать Аль-Эсвад в качестве весомого аргумента, краеугольного камня в фундаменте обновлённой веры. Мы не можем знать точно того, что он задумал. Камень был спрятан, и нам остаётся только догадываться – почему. Внезапная смерть прервала его замыслы. Но если бы все начинания Аль-Мамуна осуществились, то, вполне возможно, сегодня мы могли бы иметь дело с совершенно другой религией по имени Ислам. А это означало бы появление совершенно другого современного мира. Только представьте себе всю глубину этой возможности! Джон тем временем всё ещё сомневался: – Но как могло получиться, что сейчас в Каабе находится не настоящий Камень, а только его часть или даже подделка? Когда могла произойти подмена? И каким образом? Ведь это же храм под открытым небом, который никогда не закрывается для посещений, там невозможно что-либо сделать незаметно, если я не ошибаюсь… – Невозможно для обычного человека, но вполне под силу для Повелителя правоверных. Халиф вполне мог подменить Камень в Каабе, у него была для этого такая возможность. Из истории нам известно, что в 823 году в Мекке случилось сильное наводнение, город почти полностью был разрушен селевыми потоками с гор. Пострадала и Кааба, которой требовался существенный ремонт. К тому времени уже был определён некий порядок проведения восстановительных работ на таком важном строительном объекте, как главный мусульманский храм. Чтобы не останавливать таваф – традиционный семикратный обход Каабы – вокруг здания ставились четыре столба, между которыми натягивались полотна ткани, скрывавшие храм из виду. И уже вокруг этой своеобразной имитации храма и совершались все ритуальные отправления. А то, что происходило за оградой, было надёжно скрыто от посторонних глаз. Я думаю, что именно в этот момент доверенным людям халифа и удалось заменить священный Камень. Могли быть и другие возможности. Многие считают, что он нанёс непоправимый ущерб делу ислама, поколебал самые основы веры, положил начало ереси и расколу. Но для меня этот человек прежде всего тот, кто осмелился бросить вызов. Кто был наделён даром осознать момент кризиса и смелостью для его преодоления… Всё в комнате замолкли. Взоры присутствующих были обращены к одному предмету. Перед ними на столе лежал осколок таинственного Камня, непостижимого в своей сущности. Для Саида, Мансура и других правоверных он был пришельцем из потустороннего мира, носителем какого-то глубинного принципа, неведомого ни по имени, ни по качествам, так как принцип этот был абсолютно непознаваем. Виктор с Джоном, хоть и не могли разделить этого настроения, также заворожено замерли, поражённые открывшейся им тайной. Они смотрели на невзрачный кусок темной породы, не в состоянии познать всей значимости его силы. Наконец, Джон тяжело вымолвил: – Так значит, это был не алмаз… – Именно так, Джон. Именно так. Иногда истинное сокровище может оказаться неприметным с виду тёмным осколком камня. – Но я не совсем понимаю, в чём состоит ваша цель сейчас. Что вы будете делать с этой частью Камня? – Неужели вы не понимаете? Я хочу вернуть Камень на его законное место в Запретной Мечети, вернуть его туда, где он когда-то упал с небес! – И для этого потребовалось проливать столько крови? Неужели это настолько важно? Разве не было другого пути сделать это? – Важно другое. Важно то, что сейчас в наших руках находится единственно достоверная часть Камня, сохранившаяся до наших дней! Сохранившаяся благодаря незыблемости пирамиды и предвидению Аль-Мамуна. А всё остальное вполне может оказаться фальшивкой. Обманом. И то, что сейчас находится под черными покрывалами Каабы и вот уже двенадцать веков почитается как одна из величайших реликвий в мировой истории, вполне может оказаться не тем, чем является на самом деле! Вы даже и представить себе не можете, какой это вызовет переворот во всём мире, какие у этого могут быть далеко идущие последствия! Всевышний вложил в наши руки оружие, сила которого невообразима! Используя Камень, мы сможем поднять наш мир к новым вершинам, вернуть утраченную справедливость и первозданную веру! Это как искра, которая даст начало пожару, это как камень в новом фундаменте веры! Мансур, казалось, не замечал ничего вокруг. Глаза его горели; видения грядущих перемен наполнили взгляд тревожным ожиданием и скрытой надеждой; тень высшего озарения легла на взволнованное лицо; простёртые вперед руки пытались обозначить вдали указание к неведомой цели. Было что-то одновременно и прекрасное, и зловещее в этом наполненном до предела материальной и духовной энергией образе; он одновременно и отторгал, и притягивал своей силой. Соратники Мансура, охваченные этим же чувством, смотрели на него с невероятным пониманием и восхищением. Достаточно было ему сейчас только дать команду – и любой из них без промедления бросился бы за него на верную гибель! Жизнь или смерть, проклятие или одобрение – всё это они готовы были принять, только бы принять это из его рук! Разумеется, не все из присутствующих были так же впечатлены словами Мансура. Для пленников они могли означать, пожалуй, только одно – что случись вдруг такая необходимость – и они без колебаний будут принесены в жертву этой всецело овладевшей им идее. Жизнь их ничем не была гарантирована с этой минуты, а осознание своей зависимости от неведомых планов Мансура не оставляло никакой надежды на благополучное спасение. Даже сильнее, чем ещё не так давно в заваленном взрывом туннеле, Виктор и Джон почувствовали свою беспомощность и обречённость. Внимание Виктора между тем привлёк Саид, который как-то незаметно отошёл в угол помещения и старался не выходить из скрывающей его тени. Пламенная речь брата отчего-то не смогла зажечь в его душе той искры сопереживания и поддержки, яростный огонь которой бушевал в сердцах остальных. Как ни странно, он не был так же, как и другие, наэлектризован его словами. Скорее наоборот – впервые за последнее время в его глазах можно было заметить какую-то растерянность и тень разочарования. Как будто бы он нашёл не то, что искал. Это внезапная перемена так резко контрастировала с недавним его поведением, что не заметить её было невозможно. – Полагаю, на этом стоит прекратить дальнейшие объяснения. Вы и так уже узнали достаточно, а посвящать вас в свои планы я не намерен. – Мансур снова превратился в сдержанного, дисциплинированного лидера вооружённой группы. – Да, кстати, мы не взрывали ваш туннель. И насчет полиции – я и сам не могу понять, откуда они могли появиться? Может, их навёл этот русский? Виктор понял, что речь идет о нём, и вздрогнул от неожиданности. Он, разумеется, не имел ни малейшего понятия о том, каким образом полиция появилась в подвале их дома. Джон также был уверен в его невиновности: – Нет, это невозможно, – Виктор всё время был рядом с нами. Но, мне кажется, я знаю, кто это мог сделать… Есть только одно объяснение. Кроме нас, о туннеле знал ещё один человек… Господин Секретарь В ночь, когда грабители пирамиды были вовсю заняты своим делом, на огромном расстоянии от Египта – да что там Египта! – почти за семьдесят миллионов километров от нашей планеты, на поверхности Марса, можно было различить едва заметную серебристую точку. Это был марсоход «Оппортьюнити», отправленный на изучение Красной планеты в 2003 году. Изрядно потрёпанный песчаными бурями и перепадами температуры, потерявший за время своих путешествий по Марсу большую часть работоспособности, он, тем не менее, продолжал неторопливо передвигаться от одного метеоритного кратера к другому. Вместо запланированных трёх месяцев работы, к превеликому удивлению создавших его ученых и инженеров, он перешагнул уже за пятилетний порог своей миссии…