— Считай, освободился, — ответил серьезно. — В чем дело? — Смотаемся в деревню? — попросила заискивающе, а он с готовностью кивнул и достал для меня шлем. — Нин, чего стряслось-то? — спросил тихо, склонившись надо мной громадой, загораживая от присутствующих. — Соседка уверяет, что моя мать — мать Инги, — всхлипнула чуть тихо. — Бред, — заявил уверенно. — Фотографий, где мама беременная, я не видела, — пожала плечами. — Хочу покопаться в бабкином доме, Светлана Львовна сказала, что мама там жила весь срок. — Нашла кого слушать, — фыркнул Гена, — у неё маразм уже лет пять. То Пашкой меня назовёт, как отца, то вообще не узнает. — А если правда? — нижняя губа задрожала, а он вздохнул и прижал к себе покрепче. — Даже если и так, это ничего не меняет. Родители тебя любили, а кто родил — какая разница? — Не меняет?! — взвизгнула на весь сервис, отстраняясь. — У меня сестру убили! — Дела… — почесал затылок Гена и подтолкнул к байку, — погнали. Помог мне сесть, порычал мотором и плавно тронулся, выезжая за ворота. Я с силой вцепилась в ручки, но вдруг так захотелось душевного тепла и я обняла друга, прижавшись к нему всем телом. Он выехал на шоссе и положил одну руку на мою, слегка сжав. Я чувствовала, как успокаиваюсь от глухого урчания байка и широкой Генкиной спины, в шлеме было даже уютно, а мелькающий пейзаж действовал умиротворяюще. В стареньком доме пахло сыростью, несмотря на жару, воздух был спертым, затхлым, полы были усеяны мышиным пометом, а на стенах по углам раскинулась паутина величественных масштабов. Воображение услужливо подсунуло картину полчища мышей и огромного паука с мохнатыми лапами, я передернула плечами, а Генка хмыкнул: — Трусиха. — Слышал про ограбления? — спросила, чтобы отвлечься. — Кто-то решил поглумиться, — хохотнул Гена. — Прикинь, до трусов раздели под дулом и отпустили с миром. Мужики ржут, впервые такой цирк. Ещё вроде квартирку одну обчистили, но это не у нас, ближе к центру. Там уже не так безобидно, с перестрелкой. Я замерла и медленно сглотнула, спросив: — Погибшие есть? — Да хер знает, но скорые, говорят, шныряли одна за одной. Если палить начали, по-любому кого-нибудь зацепило, к гадалке не ходи. Ну что, нашла альбом? — Да… — кивнула растеряно, держа его в руках. — Смотреть будешь? — Да, — опомнилась, начав его листать, но мыслями была довольно далеко. А что, если его убили? Руки мелко дрожали, на фотографии стало плевать, я быстро пересмотрела их, но на всех в основном была я в разном возрасте. — К черту! — рявкнула нервно, не выдержав. — Все потом, поехали, я покажу дорогу, — ухватила опешившего Генку за руку и потащила на выход. Закрыла дверь и мы под лай собак выехали из деревни. Дорогу я помнила смутно, пару раз мы свернули с шоссе не на ту просёлочную дорогу, но друг не злился, только смотрел с подозрением, но что конкретно подозревал было не ясно. Когда дом наконец-то был обнаружен, мы въехали через распахнутые ворота и остановились между двух машин. Я кинулась внутрь, на ходу снимая шлем. Дверь была незаперта, а на ступеньках я увидела размазанные капли крови. В доме их было ещё больше, на первом этаже сидели пятеро мужчин, троих из которых я уже видела. Они курили и переговаривались, у двоих были перемотаны бинтами торс и рука, я отмахнулась от клуб дыма, а из кухни вышел Коля и приветливо махнул мне рукой. — Привет, Нинель! — Нинель? — послышалось удивлённое со спины, я вздохнула и спросила нервно: — Где? — На втором, — ответил Коля, как-то странно посмотрев на меня. Я нахмурилась, не ожидая ничего хорошего, стрелой поднялась на второй этаж и распахнула дверь в ту комнату, в которой мы вместе провели ночь. Миронов лежал на кровати, по пояс накрытый простыней. Руки за головой, расслаблен, доволен. Я собралась кинуться к нему, вцепиться в него продолжающими дрожать руками, но тут дверь ванной распахнулась и вышла привлекательная брюнетка. Высокая, статная, со слегка надменным лицом. Я попятилась, а Миронов дернулся на кровати и сказал строго: — Стой где стоишь. Мои губы задрожали, я хлопнула дверью и напялила шлем, опустив зеркальный визор, чтобы скрыть хлынувшие из глаз слёзы. — Да твою мать! — проорал из-за двери, а я почти бегом спустилась вниз, пронеслась по первому этажу, задев Колю плечом, прыгнула на байк и нервно постучала Генке по руке. Он тут же рванул с места, а я стиснула зубы, вцепившись в его куртку, и рыдала в голос, заглушаемая ревом мотора. — Дура! — рявкнула с чувством, а Гена прокричал: — Что?! — Дура! — повторила, убрав руки с его куртки и вцепившись в ручки по обеим сторонам от сиденья. Гена начал притормаживать и вскоре остановился на обочине, сняв шлем. — Ничего не понял, — сказал виновато, разворачиваясь, а я подняла визор. — Теперь ещё больше не понял. Чего ревешь? Я слезла и сняла шлем, размазывая слёзы по лицу. Друг неловко топтался рядом и не знал, что ему предпринять, чтобы остановить вселенский потоп, а я сунула ему шлем и уткнулась в свои руки, продолжая реветь, содрогаясь всем телом. «Вот тебе и нежные чувства» — подумала зло, чувствуя себя последней идиоткой. «Вот и живи дальше» — усмехнулся кто-то злорадный внутри и стало ещё обиднее. Я заскулила жалобно и уткнулась в друга, ища поддержки, а он положил мне руку на спину и буркнул: — Жесть. — Я думала, его ранили или убили, а он с другой… — пробормотала сквозь слёзы, а Генка отозвался флегматично: — И ты найдёшь другого. — Не хочу другого, этого хочу, — надула я губы. — Коля предупреждал, а я не поверила… дура. — А этот — это кто? — спросил, слегка отстранившись. — Квартирант? — Он, — всхлипнула, вытерев слёзы. — Не самый лучший выбор. Там кровь во дворе… по его милости заварушка? — По моей, — скривилась, а у Гены полезли глаза на лоб. — Пояснишь? — спросил осторожно, а я махнула рукой: — Потом. Вернёмся в деревню? — Давай, — пожал плечами и вернул мне шлем. Через полчаса мы снова въехали в деревню, двигаясь тихим ходом и подняв всех собак. Одна попыталась ухватить меня за ногу, я взвизгнула, а из соседнего с бабушкиным домом вышла старушка с клюкой и потрясла ей в воздухе, взревев на всю округу: — Мухтар! Морда ты бесстыжая! Мухтар слегка присел, повесив уши, но продолжил поглядывать в мою сторону. Я слезла, сняла шлем и громко поздоровалась: — Баб Маш, здравствуйте! — Нина, деточка, ты? — ахнула старушка и устремилась к нам, подслеповато щурясь и сложив ладонь козырьком, защищаясь от палящего солнца. — Я, баб Маш, — улыбнулась, а она всплеснула руками: — Какая красавица выросла! А чего лицо красное? Надуло дорогой? Чёртова колесница, — и потыкала в байк палкой, а Гена нахмурился, обидевшись за верного друга. — Надуло, — кивнула согласно. — Пройдет. — Второй раз за день, — хитро прищурилась старуха, — случилось чего, аль продаёшь? — Да я это… — замямлила в ответ, а потом нашлась: — Утюг забыла выключить, пришлось вернуться домой. — А приехала чего? Столько лет не было… — Да решила вещи разобрать… мама тут жила, когда мной беременная ходила, думала, может, осталось чего. На память. — Это ты что-то путаешь, — удивилась соседка. — Как по молодости уехала, так только погостить на пару дней. — А я думала, тут… говорила на природе, а где ещё? — Может, у свекрови? — пожала та плечами. — Бабка твоя рассказывала, разругались они, не общались несколько лет, уж не знаю причину. — Так бабушка по папе давно уж умерла, — удивилась в ответ. — За несколько лет до моего рождения. — Да, но дом-то остался. Из соседней деревни он, папа твой. А дед плотником был, хороший у них дом, добротный, до сих пор небось стоит, чего ему будет? Вон Палны и то уцелел… хоть и без присмотра столько лет… я толко успеваю мальчишек от окон гонять, Мухтара на них травлю, сама-то только палкой грозить и могу…