— И на «ты». — Понял. — А во-вторых, Влад, я прошу тебя молчать. — В смысле? — Пока мы ехали, я прослушал три стихотворения Рембо, монолог Гамлета и какие-то неопознанные мною песенки. А собирался во время поездки подумать о грядущем допросе. Суржиков покраснел скулами. — Прошу прощения, это у меня… того… нервы. Вдруг не получится? — Получится. Но пока прошу помалкивать, смотреть и слушать очень внимательно. Договорились? Помощник кивнул, и они шагнули к увитой розами арке, входу на территорию клиники. Маг-медик, именем которого и была названа клиника, был ещё занят — впрочем, Алекс сознательно приехал чуть раньше, чтобы осмотреться. Что говорить, заведение впечатляло: большой светлый холл, невыносимой красоты и приветливости девушки у стойки справок и регистрации, уместно расставленные цветущие растения… — Скажите, Катерина, — Верещагин прочитал имя на табличке, стоящей на стойке перед медсестрой, — а кто из вас работал двадцать шестого? — Я и работала, — сказала смуглая брюнетка с длинной косой. — И господина Тропина видели? Расскажите, пожалуйста. — Да тут нечего рассказывать, — девушка сверкнула белоснежной улыбкой. — Пётр Степанович трижды приезжал консультироваться с господином Виталионом, третий раз как раз и был двадцать шестого. Собственно, на этот день было назначено глубокое обследование… ну, я воздержусь от подробностей, это врачебная тайна, — и она снова сверкнула зубами, от чего у Алекса по спине проскакали толпы ледяных мурашек. — Господин Тропин ждал приёма, стоял вон там у окна. Потом встрепенулся, будто кого-то увидел внизу, попросил перенести обследование на любой другой день и очень быстро ушёл. — У окна… А что у нас там под окном? — Сад непрерывного цветения. Он принадлежит нашей клинике, но общедоступен за небольшую, практически символическую плату. — Хорошо… Тогда так, Влад, спустись в сад и осмотри все под этим окном, площадью… ну, примерно квадрат пятнадцать на пятнадцать метров. — Что искать? — Всё, что не может иметь отношения к саду. Окурок, бумажку, камень, отличающийся от бордюра, ленту… Тьма его знает, что там может оказаться. — Может и ничего не оказаться, — глубокомысленно заметил Суржиков. — Да, но это тоже след. — Понял. Меня туда пустят без билета? — Да, конечно, — кивнула брюнетка. — Моя коллега вас проводит. Очаровательная блондинка проводила Владимира к неприметной двери, оказавшейся выходом на дорожку между клумбами. Отойдя шагов на десять, он поднял глаза и нашёл окно на третьем этаже, откуда ему помахал рукой Алекс. — Ага, пятнадцать метров, значит… — пробормотал себе под нос ученик сыщика и вытащил из кармана ветровки лист бумаги и карандаш. На листе он нарисовал квадрат сада, пометил дверь, через которую вышел и интересующее их окно, после чего отправился исследовать газоны, дорожки и клумбы. Тем временем Верещагина пригласили к мэтру Виталиону. Тот и в самом деле был эльфом, и Алексей похвалил себя за то, что отправил помощника исследовать сад: сталкивался он несколько раз с ситуациями, когда смешанная кровь вызывала сильную неприязнь. Эльфы особенно к этому были склоны… — Добрый день, — приветливо поздоровался хозяин кабинета. — Прошу вас, господин Верещагин, присаживайтесь. Может быть, хотите энергетического чаю или ключевой воды? — Спасибо, нет. Собственно, у меня всего несколько вопросов. Как вы знаете, энвинйатарэ Виталион, меня наняла жена господина Тропина… — Да-да, девочки мне рассказали. Ужас какой! — огорчение мага-медика казалось ненаигранным. Да и вряд ли он мог быть причастен к исчезновению сановного ботаника. — Конечно, всё, что я смогу, я расскажу! — Тогда, пожалуйста, о том, для чего господин Тропин должен быть прийти на приём двадцать шестого апреля. Эльф постучал пальцами по столу, поджал губы и ответил: — Пётр Степанович — наш постоянный пациент, я являюсь семейным врачом этой четы уже лет десять. Пару месяцев назад… точнее, в конце февраля, господин Тропин пожаловался на частые внезапные головокружения, быструю утомляемость, резь в глазах. Мы провели полное обследование и обнаружили… понимаете, он человек очень здоровый. Сердце, давление, все органы в значительно лучшем состоянии, чем можно было бы ожидать в таком возрасте. — Тут Верещагин сделал мысленную пометку, изучить поподробнее биографию пропавшего. — При глубинном изучении ауры я обнаружил пятна, указывающие на некие проблемы, не буду вас нагружать сложной терминологией, да? — Спасибо. — Ну, вот, — Виталион сложил длинные пальцы домиком. — Обследование показало затемнение в печени, совершенно непонятное. Лезть туда и брать пункцию я не решился, поэтому запросил в Заветной дубраве[1] амулет разработки наших специалистов-артефакторов, позволяющий, так сказать, послойно изучить интересующий нас участок… — Простите, энвинйатарэ Виталион, госпожа Джаванширова сообщила мне, что там была обнаружена некая «капсула». Маг-медик фыркнул. — Вполне возможно, что эта дама настояла на том, чтобы Пётр Степанович обратился куда-то ещё, к другому специалисту. Она упрекала меня в том, что я работаю слишком медленно, в то время как её супруг «страдает». Последнее слово он подчеркнул так настойчиво, что понятно стало: госпожу Джаванширову Виталион готов терпеть исключительно в качестве приложения к мужу. Выйдя в сад, Алекс не сразу заметил своего помощника: тот полулежал на траве под кустом, цветущим мохнатыми белыми кистями[2], и смотрел в небо. — Валяешься? — с усмешкой спросил работодатель. — «Уж лучше грешным быть, чем грешным слыть»[3], — процитировал актёр, легко вскакивая. — Задумался, прости. — Ну и как, удалось что-то найти? — Оглянись вокруг! — Суржиков широким жестом обвёл сад, по-прежнему безлюдный, и произнёс торжественно и напевно: — Любая бумажка или окурок, окажись они на этом безупречном газоне или одной из совершенных клумб, должны были бы просто самоиспепелиться! — То есть, ты ничего не нашёл? — Ну почему же? — ответил Владимир уже обычным голосом. — Вот посмотри на эту клумбу. Алекс взглянул на бархатно-пурпурные примулы: — Ну? — Один из цветков привял, будто его недавно посадили, и он ещё не успел прижиться. Можно предположить, что кто-то наступил на растение, и его пришлось заменить. Получается как раз то самое по срокам: два дня назад, двадцать шестого, наступили, вчера посадили новый кустик, и он ещё не прижился. — Неплохо, — кивнул Верещагин. — Есть о чём спросить здешнего садовника. Ещё что-то? — Ну, совсем мелочь, и к нашей проблеме может и не относиться… Вот на этой вишне, — он показал на буйно цветущее дерево, полностью усыпанное нежно-розовыми цветками, — сломана ветка, и место надлома свежее, даже ещё не обрезали. Алекс с новым интересом глянул на бывшего актёра: — Ничего не хочешь мне рассказать о своём прошлом? Легион, разведка или?… В ответ тот лишь просвистел несколько трелей, подражая какой-то птице и сказал: — «Каждый из нас сад, а садовник в нём — воля. Расти ли в нас салату, крапиве, иссопу или тмину…» — Ладно. Итак, нам нужен… кхм… садовник. Повелитель рассады и властелин деревьев и сам походил на старую, но ещё крепкую яблоню, с его коричневым морщинистым лицом и корявыми сильными пальцами. Да и говорил он немногим больше, чем яблоня. — Эта? Не вишня это, сакура. Вчера как раз зацвела, я и не углядел, что веточку поломали. — То есть, два дня назад дерево было ещё в бутонах, так? — Точно, — садовник вытащил из кармана фартука перчатки и надел. — Понятно. А вот здесь на клумбе… — Примула это, первоцвет, значит. — Вы ведь один цветок заменили, да? — влез в разговор Суржиков. — Ну, заменил. — А почему? Садовник тяжело вздохнул: — Да фря какая-то… натоптала, будто на паркете пляшет, сломала кустик. Пришлось покупать, у меня запаса-то не было. Алекс выделил главное: — Фря? — Ну, эта… на каблуках, юбки, считай, никакой нету, видимость одна… И одеколоном своим так залита, что я два часа потом чихал, а тут разве надо это? Тут надо цветы нюхать!