— Войюте, — произнесла она глядя на индейца. — Еда. Мгновение Черный Ястреб изучал индианку. Это была высокая женщина с глубоко посаженными черными глазами, с сединой в смоляных волосах, одетая в просторную белую рубаху, цветную юбку, какие носят женщины апачей, и расшитые бусами мокасины. Она изучающе оглядела Ястреба и придвинула поднос. — Йюта, — мягко, по-матерински, сказала она, — ешь. Черный Ястреб перевел взгляд на поднос, глаза его недоверчиво блеснули. — Ну, может, вы сумеете узнать, откуда он, — проронила Вероника, — я пеку пирог, и все сгорит, если я тотчас не поспешу. — Вероника… Вероника бросила взгляд на индейца — тот не отрывал глаз от Мэгги, затем перевела взгляд на хозяйку. Она так же завороженно смотрела на незнакомца. Вероника никогда не обладала особым чутьем в любовных делах, но нужно быть слепой и глухой, подумала она, чтобы не заметить взаимного влечения между Мэгги и этим молодым красавцем. — Если понадоблюсь, буду на кухне, — бросила она, подумав при этом, что, может быть, необычный индеец и явится тем лекарством, которое требовалось Мэгги. Мэгги мгновение смотрела на гостя, затем указала на повязку на поясе. — Как вы себя чувствуете? — снова спросила она на языке Лакоты. — Все в порядке, — отвечал он. Голос казался бархатистым и глубоким. Мэгги устремила взгляд на широкую грудь и плечи индейца, мускулистые и длинные руки. Она ощутила, как вспыхнули ее щеки, и вновь поглядела на него, в который раз изумляясь его красоте. Досадуя на себя, Мэгги опустила глаза, а потом, успокоившись немного, вновь подняла их. Что с нею сталось? Ведь она не невинная девочка-подросток. Бог мой, ей тридцать два года. А этот незнакомец! Будь он трижды красив, и даже знай она его получше, все равно ему лишь двадцать — слишком молод. И она так горячо пожалела об этом. Ах, зачем он так юн и неискушен! — Бобби не хотел ранить вас, — сказала она, отводя взгляд, — он охотился на оленя. — Где я? Как попал сюда? —Это мой дом. Бобби принес вас сюда. Ее дом… Так он уже в Стране Духов? Черный Ястреб пристально взглянул на женщину. Он не ощущал смерти — умерший не чувствует ни голода, ни боли. Так он жив, и Женщина-Призрак звала его к себе. Ему приходилось слышать древние сказания о людях, связанных с духами. Желание задержать ее, дотронуться до нее нахлынуло на него горячей волной. — Сколько я здесь? — Два дня. Пожалуйста, сядьте и поешьте, — сказала она, чувствуя, что щеки ее горят огнем под его внимательным взглядом. — Вы, наверное, голодны. Она заметила настороженность в его взгляде, то, как он напрягся, готовый сорваться с места. — Кола, — воскликнула она, ударив себя в грудь, — друг. Прошу тебя, сядь и поешь. Черный Ястреб чуть поколебался, а затем, кивнув, взял поднос и сел на пол, скрестив ноги и поставив поднос рядом. Какое-то время он изучал необычную пищу: что-то белое с желтым посередине, узкие полоски аппетитно пахнущего мяса. Желудок подвело от голода. — Завтракайте на здоровье, — сказала Мэгги, — я прослежу, чтобы Бобби дал вам подходящую одежду. Черный Ястреб кивнул. Он выждал, пока она покинет комнату, и стал жадно поглощать пищу. Он совсем запутался. Ведь его долг — вернуться в Священную Пещеру. Если кто-то из племени пережил битву, то он нужен там. Он нужен матери и не может оставаться здесь. Оттолкнув поднос, он устремился к выходу, но помедлил минуту. Надо же разгадать, отчего зов Женщины-Призрака сильнее долга? Ястреб все еще терзался этим вопросом, но тут вернулась Женщина-Призрак, въехав в кресле на колесах. — Ну вот, — протянула она узел с одеждой, — поглядите, подойдет ли вам что-нибудь. После того, как она вышла, он взял предложенные одежды и осмотрел их. Штаны были из темной плотной голубой ткани, рубашка — из более мягкой. Белая рубаха была похожа на ту, что он видел на парне. Кроме того, в узле было что-то невиданное, наподобие штанов, но без штанин. Черный Ястреб с глухим клекотом швырнул одежду на кровать. Только взглянув на эти одеяния, он понял, что они чересчур узки. Да он и не желал их. Для индейцев непостижим обычай бледнолицых напяливать столько слоев одежды. В лагерях Лакоты мужчина летом носил лишь набедренную повязку и мокасины — ну, может, еще расшитую бисером рубаху. Только зимой, чтобы защитить себя от холода, они облачались в ноговицы и куртки. А бледнолицые навешивали на себя одежду с головы до ног круглый год. Как странно, но васичи вообще удивительные создания. Чего стоит одна эта бледная кожа и волосатые лица! Они живут в прямоугольных домах, а ведь каждому индейцу известно, что гармония только в круге. Скэн пожелал, чтобы мир был круглым. Солнце, луна, земля и небо были круглые, плоды, растений, тела животных — тоже. Все в природе, кроме Скалистых гор, было круглым. А стало быть, Лакота жила в Священном Круге в согласии с силами природы. «Да, — думал он, затягивая пояс, — бледнолицые — странные существа.» Сидя в небольшом кресле у окна, он натягивал мокасины, скривившись от боли, так как при этом невольно надавливал на рану. Каждое движение причиняло боль. Он метнул взгляд на ложе. Оно было мягче и удобнее, чем твердая земля. У Ястреба мелькнула мысль отдохнуть хоть час, но его терзало чувство долга. Надо вернуться в лагерь и разыскать мать, если та еще жива. Погрузившись в размышления, он не заметил, как в комнате оказалась Женщина-Призрак. — Разве одежда Бобби вам не подошла? спросила она. — Вы хорошо говорите на языке Лакоты, — вместо ответа заметил Черный Ястреб, глядя ей в лицо. — Меня научила Вероника. Она же обучила и Бобби. — Он уроженец этих мест. Отчего же не говорит на родном языке? — Думаю, он и не знал его никогда. — Боб-би и Вер-он-ника, — он с трудом выговаривал необычные имена. Мэгги усмехнулась: — Настоящее имя Бобби— Бегущий Конь, а Вероники — Маленькая Луна. —Я должен идти, — тихо проговорил' Черный Ястреб. —В самом деле? Может, вы отдохнете денек? — Мне надо вернуться в лагерь. Люди ждут. —Где же ваш лагерь? — На той стороне Холмов. — Там нет лагеря, — нахмурившись, заметила Мэгги. — Иногда на Медвежьей Горе проводят ритуальные церемонии, но никто не живет там, — она чуть помолчала. — Вы не с Сосновой Горы? — Сосновая Гора? — Там резервация. Час ходьбы отсюда. — Наше племя не живет в резервации. — О! А есть ли кто-то, кто может приехать за вами, кому я могла бы позвонить? — Позвонить? — По телефону, — она указала на голубой роскошный аппарат на тумбочке, — телефон. Мэгги произнесла это по-английски, так как не знала произношения слова на языке Лакоты. Да и было ли там такое слово? Индеец взглянул на нее в таком замешательстве, что в ней волной всколыхнулось сочувствие. О Боже, он совершенно отстал от века! Без сомнения, он отбился от резервации и заблудился. — Кто ваши люди, — спросила она, — кто стоит во главе лагеря? — Махпийя Лита. — Махпийя Лита… — повторила Мэгги. — Красное Облако?! Черный Ястреб кивнул. Он не удивился Ее осведомленности. Красное Облако — мудрец, известный в мире бледнолицых, хотя и не столь почитаем Лакотой, как Сидящий Буйвол или уважаемый всеми храбрец Бешеный Конь. — Красное Облако, — пробормотала Мэгги. Но ведь он не может быть тем Красным Облаком. Он умер в 1909 году. — Знаете ли вы, какой сейчас год? — Год? Вероятно, у него потеря памяти, решила Мэгги. О, возможно ли, чтоб он был так неразвит, чтобы всерьез считать, что живет в 1900 году. — Знаете ли вы, кто наш Президент? — спросила она и тут же осеклась. В те далекие годы индейцы не звали его Президентом. — Отец в Вашингтоне, — пояснила она, желая пошутить немного, — знаете ли вы, кто он? Черный Ястреб задумался, пытаясь вспомнить имя Отца, к которому отправился Красное Облако: — Грант? — О Боже, — прошептала Мэгги. Грант был президентом где-то в 1872 году. — Вы когда-нибудь слышали о Билле Клинтоне? — спросила она, заранее зная ответ. Он покачал головой. — Знаете ли, вы, что такое телевизор?