Джек сказал мне, что ему пора умирать. Посмеялся над моим любопытством. Сказал, что не мне, а ему надобно про загробный мир вынюхивать. 1 октября 1845 Мато собирается присоединиться к делегации Сю, которых везут в Вашингтон. Он уверен, что жизнь его народа скоро изменится, но сначала будет много горя. Он странен. Как всегда, знает много разного, о чём никому не рассказывает. Как-то я спросил, почему он не открывает своим людям то, что ему сообщают духи. Он сказал: “Люди сейчас не поймут. Они постигнут это, получив страшный урок. Так мне сказали духи”. 15 октября Вчера Джек-Собака прошептал мне: “Человек должен умирать, как птица, которая со всего лёту ударяется о скалу. А я сохну, словно старый пень. Вот уж и трубку в руках не удерживаю”. Сегодня он умер. Утром, когда мы поднялись, он продолжал спать. Мэгги первая услышала, что он не дышит. Мато распорядился, чтобы для Джека поставили небольшую палатку. Женщины выполнили это очень быстро. Я много раз встречал подобные типи в местности, где мало деревьев, а мы как раз стоим в степи. Внутри палатки зажгли свёрнутые косичкой стебли сладкой травы и оборудовали для старика Джека ложе из выделанной добела буйволиной шкуры с магическими рисунками. Когда его уложили, края шкуры набросили на него, будто он укрылся ими. Рядом оставили всё его оружие. Кто-то привёл его лошадь, отрубил ей голову и водрузил её на шест перед входом в типи. Мато покрыл лицо Джека красной охрой, вымазав заодно и всю его бороду. На груди у него, между ладоней, приспособили расшитую бисером сумку с трубкой. Всё это время поблизости стучали в бубны два старика, исполняя прощальную песню. Мне странно думать, что Джек-Собака больше никогда не заговорит со мной, что не будет задорно смеяться, откашливаясь ежеминутно. Я вижу, что он мёртв, но не чувствую этого. Всё чаще меня посещают мысли о смерти. Для чего нам даны наши желания? Для чего мы стремимся куда-то, если всё прервётся одним разом? Коли смерть отнимет у нас всё, то и жизнь сама – ничто! Сейчас вдруг припомнил: когда в прошлый раз пуля пробила мне руку, я впервые увидел кровь по-особенному. Я увидел, что она не есть что-то самостоятельное, но она есть я. Из моей раны вытекал я сам. Я капал на землю, впитывался в землю, растворялся. Значит, часть меня уже никогда не вернётся ко мне, останется в той самой земле. Получается, что я немного уже похоронен где-то. Хотел бы я понимать то, что понимает Мато. Он спокоен. Он не похож на остальных индейцев. Он не рвётся за почестями и не состоит ни в одном воинском обществе. Но все настаивают на том, что он был самым свирепым бойцом племени. Что изменило его? Лишь однажды я видел, как он впереди других помчался навстречу Воронам, которые атаковали наше стойбище. Он свалил двух врагов с невероятной лёгкостью и развернул коня обратно в лагерь. Остальные Оглалы подоспели в тот момент и вступили в бой. Мато остановил врагов, но не принёс никаких трофеев, не участвовал в победном танце, не похвалялся своими подвигами в тот день. Он словно выполнил то, что требовалось от него, и ушёл со сцены. Он очень странный. МАТО УИТКО его собственные слова Жизнь всегда меняется, но мало кто знает, в какую сторону она повернёт в ближайшее время. В дни моей молодости я никогда не смог бы предположить, что добровольно сойду с военной тропы. Я и сегодня очень ясно вижу себя рядом с моими друзьями на холмистой прерии, вижу нас скачущими на резвых конях навстречу врагам, обнажённые тела которых покрыты священной раскраской. Я помню все сражения с Псалоками посреди Голубых Гор. Я не забыл ни одного момента из жестокого боя, когда мы совершили поход на племя Совиных Перьев, которые жили в земляных домах, окружённых деревянной стеной, как крепость белых людей. Я помню многочисленные схватки с Волками на равнинах. Я гордился моими подвигами, я похвалялся сорванными с поверженных врагов скальпами. Но это было давно. Затем всё изменилось. Причиной тому был Красный Лось. Ты уже знаешь об этом. Но я не рассказывал тебе о том, что я поехал однажды с нашими вождями к тому, кого белые люди называли Великим Отцом. Я не понимал тогда, кого можно называть так, потому что знал лишь одного Великого Отца, имя которому Вакан-Танка. И когда после долгого путешествия мы приехали в город Вашингтон, я был сильно удивлён, увидев перед собой обыкновенного человека. Он не был Великим Отцом, как и все другие после него. Среди наших людей он не смог бы занять место военного вождя, потому что не обладал достаточной силой. Это было видно по его лицу. Но вокруг него всегда находилось много белых людей, и они оказывали ему знаки внимания. Потом я услышал, как они называли его президентом, но никогда, обращаясь к нему, не называли его Великим Отцом. Нас они просто обманывали. Я молчал всю дорогу, начиная с того момента, как я попал на борт парохода. В очень далёкие времена я думал, что это был злой дух Унктехи, живущий под водой. Но оказалось, что это просто громадная лодка, которой управлял белый человек. Чем дальше мы плыли, тем чаще попадались на глаза деревянные дома белых людей. Поначалу они стояли по два-три около фортов, затем я увидел первый город, и он меня поразил. Но это был не самый большой. Мы проехали через много других. И повсюду жили белые люди. Их оказалось гораздо больше, чем звёзд на небе. Я понял тогда, что Лакоты ничего не знали о жизни. И никто из наших соседей, дружественных и враждебных, тоже ничего не знал. Мы считали, что земля безгранична, что на её просторах жили только индейцы. Я был уверен, что Светлоглазые – это небольшое племя, которое забрело на наши земли. Впервые я увидел много белых охотников, когда поехал вместе с Ичи-Мавани в торговый лагерь в стране Змей. Потом я увидел много-много Бледнолицых воинов, когда они приехали в форт на Лошадином Ручье и выстрелили там из своих пушек. Тогда мы все сильно удивились их численности. Но никто не представлял, сколько их на самом деле. Когда же я сошёл с парохода, я понял, что вся земля сплошь покрыта ими. И не только ими. Я видел и людей с абсолютно чёрной кожей. Но Светлоглазых было больше всех. Я не испугался. Я уже умел не испытывать страха, потому что знал, что нашей жизнью руководит Вакан-Танка. Раз Бледнолицых было много, значит, того хотел Создатель. И я понял, что белые охотники в наших краях были первыми из тех, кто должен прийти следом. Наша жизнь должна была измениться в скором времени. После встречи с президентом я знал наверняка, что на наших землях появятся такие же большие города. Я также знал, что все индейцы будут сопротивляться этому. Это имели в виду голоса невидимого мира, когда шептали мне, что на мой народ обрушится страшное горе, что мы получим ужасный урок. Тогда я думал, что речь шла об оспе, от которой умирали сразу тысячи людей за несколько дней. Но посетив мир Светлоглазых, я понял всё до конца. Белые люди рассказывали нам о том, что города их стоят там, где раньше тоже жили племена индейцев. Бледнолицые хотели, чтобы мы поняли и передали нашему народу, какой они обладают силой. Разве можно было не понять? Только слепец и упрямец мог не увидеть нашего будущего. Побывав в стране Бледнолицых, я бы знал исход дела, даже если бы Великий Дух не разговаривал со мной через своих посланцев. Из нашей деревни вместе со мной путешествовал Хромой Пёс. Он был очень стар, и потрясение от увиденного согнуло его больше, чем все прожитые годы. Первые несколько дней, когда мы вернулись в нашу деревню, он лишь удручённо качал головой, хотя вокруг нас собирались все мужчины племени, чтобы услышать наши слова. Поэтому говорил я, хотя он гораздо старше. Я не уверен, что люди поверили мне. Они слушали с возгласами удивления и переспрашивали по много раз, но я знаю, что они не осознавали, о чём я рассказывал. Я думаю, что тоже не смог бы представить себе такого, если бы выслушал чью-то подобную историю. Это было похоже на вымысел. Все поволновались, но очень быстро успокоились. – Пусть белых много, земли хватит всем. Нам нечего бояться. Мы сильны, мы сможем защититься, – так говорили Лакоты. – Если они приедут к нам с войной, то мы сумеем одолеть их. Они уже не помнили, как потряс нас всех выстрел из пушки, которая сначала с грохотом окуталась дымом сама, а затем с таким же шумом подняла столб земли на большом расстоянии перед собой. Я знал, что к нам подкрадывалась беда. Я хотел отыскать Ичи-Мавани и просить его отвезти своего сына в мир Бледнолицых. Он мог бы сделать из Лунного Света человека, знающего белых людей изнутри. У него было имя Дик, в его жилах бежала кровь Лакотов и кровь Светлоглазых. Я знал, что Ичи-Мавани был послан мне не случайно, и судьба доказала это. Я был уверен, что сам он был лишь частью великого замысла Великого Духа. Его сын был другой частью этого замысла. Дик Лунный Свет должен был получить в мире Светлоглазых знания и вернуться к Лакотам, чтобы повести их за собой. Я уплыл на пароходе осенью и вернулся к Лакотам летом. И возвратившись, я не нашёл Ичи-Мавани в наших палатках. Магажу-Уинна сказала мне, что её муж опять уехал. БРОДЯГА Уже совсем стемнело, когда Рэндал Скотт добрался до небольшого индейского лагеря на берегу ручья Большая Трава, расположенного в глубокой лощине между крутыми холмами. Это была группа Падающей Птицы, одна из южных общин Лакотов. Рэндал близко знал Падающую Птицу, неоднократно навещая его в сопровождении Медведя, года три назад он даже зимовал в этой общине вместе со своей семьёй. Семь палаток почти полностью растворились во мгле наплывающей ночи, но в одной различалось внутри красное мерцание. Стояла глубокая тишина. Казалось, что в жилищах никого не было. Приблизившись к подсвеченному жилищу, путник остановился, но не услышал ни звука, кроме глухого топота копыт двух своих коней, на одном из которых были навьючены тугие тюки. Наружу вышла женщина и приняла поводья. Он вошёл внутрь и увидел множество индейцев. Тесным кольцом они сомкнулись вокруг очага, и огонь отражался в их чёрных зрачках. В полном молчании они потеснились и дали вошедшему возможность усесться возле входа. Время остановилось. Кто-то скончался в общине, люди скорбели. Часть живой плоти большой семьи умерла. Рэндал невольно вздохнул и подумал, что лучше бы он заночевал в стороне, если бы знал, что тут кого-то провожали в иной мир. Так в молчании прошла вся ночь. Временами костёр едва не затухал, погружая типи в темноту, и тогда какая-то женщина подкладывала хворост и вспыхнувший огонь вырисовывал в чёрном пространстве рельефные лица. На рассвете собравшиеся встали и подняли лежавшие позади каждого из них свёртки – прощальные подарки умершему. По одному они зашли в соседнее типи, где находился покойник. Он был в сидячем положении, облачён в парадную рубаху и, казалось, терпеливо дожидался появления соплеменников, закрыв глаза. Это оказался младший брат Падающей Птицы, который считался в группе военным вождём Рэндал неслышно выругался на неудачную ночь, на это бесконечно долгое и ненужное прощание, на свою усталость. Он хотел спать и есть, но знал, что в такое время его никто не накормит. Он пошёл к своим лошадям и поспешно покинул лагерь в направлении Белой Реки, скрывшись в тумане. Позади уже послышалось громкое причитание женщин, и было похоже, что множество волков тоскливо вторили друг другу. Рэндал намеревался перебраться через Белую Реку, которую Лакоты называли Дымной Землёй, доехать до Плохой Реки, спуститься вдоль неё к форту Пьер и там сесть на пароход до Сент-Луиса. Он бешено хотел развеяться после долгой зимы, проведённой среди Оглалов. Со дня кончины Джека-Собаки его не покидало ощущение странной душевной тяжести. – У тебя есть типи, семья, прекрасные лошади, – говорил он сам себе. – Ты можешь отправиться в любой уголок этой обширной земли. Чего ещё можно желать? Двенадцать лет, проведённые бок о бок с Джеком-Собакой, не прошли бесследно, хотя Рэндал никогда бы не подумал, что старый траппер занял такое большое место в его душе. С прошлого лета рядом с Рэндалом ежедневно находилась красивая и всегда внимательная жена. Семилетний сынишка с явными задатками будущего военного вожака успел вновь полюбить его и беспрестанно осыпал его наивными вопросами (почему отец часто разговаривает на чужом языке, почему у него лицо покрыто волосами, почему он не ходит с другими мужчинами против Вороньих Людей). Любой, кто привык к кочевой жизни, кто считал сложенный из елового лапника шалаш вполне достаточным удобством, мог бы чувствовать себя вполне счастливым – что ещё ему нужно? Но Рэндал Скотт по прозвищу Ичи-Мавани ясно видел, что ему не хватало Джека. Ему не хватало той спокойной, нешумливой, умудрённой опытом надёжности, которую излучал Собака. Рэндал вдруг понял, что в лице старого Джека он утратил единственного в своей жизни друга, которому доверял безоглядно и которого, оказывается, считал почти отцом. Когда-то этот траппер сказал Рэндалу, что человек, вкусивший дикой прелести гор и равнин и не испугавшийся этого вкуса, никогда не сможет жить в обычном городе. – Но ты не сказал мне, старина Джек, что познавший дружбу не сможет жить без друга, не испытывая постоянный холод одиночества, – бормотал себе под нос Скотт. – Что мне жена и сын, если они – часть дома, в который я никогда не стремился? Они – атрибут семьи, а я привык странствовать. Кров мне нужен лишь для ночлега… Теперь я тащусь в город. Я продам там все меха, а дальше? Я спущу все деньги. Я буду бродить по улицам, где никто не остановит тебя и не пригласит в свой дом поесть… Иногда город представляется мне хуже пустыни… Мне нет до него дела… Но и здесь я не хочу быть… Рэндал жаждал перемен, надеясь, что они изменят что-то у него внутри, и не желал думать над тем, куда они могли привести его. МАТО УИТКО его собственные слова Лакоты всегда были одной большой семьёй. Все мы доводились близкими родственниками друг другу. Брата отца у нас было принято всегда называть отцом, а сестру матери – матерью. Но сестру отца и брата матери (они другого пола) мы называли тётей и дядей. Все дети, родившиеся у брата отца и у сестры матери, считались братьями и сёстрами. А дети тех, кого принято было звать дядей и тётей (брат матери и сестра отца) считались двоюродными братьями и сёстрами. Вам, белым людям, это может показаться сложным, но нам было легко, потому что мы с этим жили всегда, мы понимали, почему так было. Дик Лунный Свет, сын Ичи-Мавани, был сыном моей сестры, поэтому ему полагалось называть меня дядей. Но у каждого из наших детей были ещё вторые родители, которых выбирали из числа родственников или друзей настоящие отец и мать. Меня и мою жену выбрали вторыми родителями Лунного Света. Однажды я сказал ему: – Я хочу с тобой поговорить. – Я слушаю тебя, отец, – сказал он мне и сел напротив меня.