– Да, – подтвердила Карла. – Ее все любили. Ее сравнивали с теплым летним ветерком. Когда она умерла, почтальон принес мне целый мешок соболезнований. Такая трагедия. – Но Оливер Инчболд уже умер к тому времени? – спросила я. – О да. Уже несколько лет как. На самом деле именно тетушку Лу пригласили на опознание. – Неужели? – я не смогла сдержать любопытство. – Откуда ты знаешь? – Она мне рассказывала. «Именно меня пригласили на опознание». Это точные ее слова. Я их запомнила. Мои мысли завертелись вихрем. – Почему ее позвали на опознание? Почему не членов его семьи? – Ну, тетушка Лу сказала, что его жена к тому времени сошла с ума, а сын просто отказался. – Господи, – произнесла я. – Почему же? Его смерть была необычной? – Думаю, можно и так сказать. Его заклевали чайки, когда он охотился за птичьими гнездами. На острове Стип-Холм. В Бристольском заливе. – В сезон гнездования? – уточнила я. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться. – Наверное, – ответила Карла. – Тетушка Лу сказала, что осталось от него немного: обрывки одежды, кошелек и трубка. – Криспиан Крампет, то есть Криспиан Инчболд, наверняка был вне себя от отчаяния. Лишиться отца подобным образом! – Думаю, да, – согласилась Карла. – Хотя он уже не был ребенком. Учился в Оксфорде в это время и подрабатывал в кино – занимался то ли освещением, то ли звуком. Не помню точно. У него были художественные таланты, как у отца. – Он еще жив? – спросила я. – Криспиан, имею в виду? – Насколько я знаю, да. Тетушка Лу каждый год посылала ему открытку на Рождество, но он никогда не отвечал. Он с прибабахом. Криспиан Крампет? С прибабахом? Я не верила своим ушам. Что случилось со знаменитым маленьким мальчиком, давшим имя своему велосипеду, прокапывавшим туннель в Китай или Бенгалию, чудесным мальчиком, который хотел построить дом из песка только для двоих – для себя и отца? Я с болью осознала, что сама хотела бы того же самого. На миг я представила себе, как похищаю отца из больницы в Хинли и увожу на далекий тропический остров, где мы будем только вдвоем и где я построю хижину из земли и травы – новый Букшоу, где не будет ни забот, ни хлопот, вымотавших его. Конечно, я сделаю отдельную пристройку для его коллекции марок и еще одну для моей химической лаборатории. Мы будем питаться черепашьими яйцами и кокосовым молоком, слушать Би-би-си, когда нам захочется насладиться Бахом или приключениями Филипа Оделла. Настоящий рай на земле! Мы будем лежать в гамаках, отец и я, вести тихие беседы и наблюдать за закатом. – У него возникли проблемы с законом, – сказала Карла. – Тетушка Лу не знала подробностей, но говорила, что это имеет какое-то отношение к скачкам. – Игрок, да? – уточнила я. Карла пожала плечами. Именно в этот момент нам помешала Ундина. Она выкатилась из церкви, как шар для боулинга, размахивая руками и угрожающе покачиваясь из стороны в сторону. – Флавия! Гравия! Квавия! Славия! – изо всех сил вопила она. Забралась на пошатывающийся могильный камень и попыталась сохранить равновесие. – Я владычица замка, а ты – подлая негодница! – Тише! – сказала я. – В церкви концерт! – Он закончился, – ответила Ундина. – Но имбирные пряники были лучше, чем музыка. Я опять проголодалась. Пойдем домой. – Я должна извиниться за мою кузину Ундину, – сказала я. – Порой она бывает неотесанной. – Вовсе нет, – возразила Карла. – Я восхищаюсь ее искренностью. – Видишь? – Ундина закатила глаза и показала мне язык. – Большое спасибо за беседу, – сказала Карла. – Надеюсь, при случае мы повторим. – С удовольствием, – ответила я. – И кстати, мне интересно, ты до сих пор хранишь книги Оливера Инчболда? Я бы с удовольствием одолжила у тебя томик-другой. По старой памяти и потому что они вызывают у меня ассоциации с писателем. Обещаю, я сохраню их в целости и сохранности. – Разумеется, – подтвердила Карла, блеснув глазами. – Я бы ни за что не рассталась с этими книгами. – Ю-ху! – завопила Ундина. Я схватила ее за руку и потащила прочь, а она ругалась почем свет стоит. Пока мы шли по полям, резко похолодало и начало темнеть. Начал падать снег. Там и сям в далеких домах загорались огни – крошечные точки во мраке. Иллюзия счастья, подумала я. Если пойти на свет, он не станет ближе. Они исчезнут, растворятся в воздухе, эти болотные огни. – О чем ты думаешь? – требовательно спросила Ундина. – Когда ты молчишь, я нервничаю. – О червях. Я думаю о червях. – Ха! – воскликнула она. – Сосиски с вареньем! Маринованное песочное печенье! Леденцы из улиток! Так она продолжала вопить, пока мы не добрались до Букшоу к вечернему чаю. Препоручив Ундину заботам миссис Мюллет и сославшись на ужасную головную боль («Ой, бедняжечка. Пойди приляг. Закутайся в одеяло и как следует вздремни»), я поднялась по темной лестнице, показавшейся мне более длинной и крутой, чем обычно. 6 Оказавшись в уединении химической лаборатории, я изо всех сил прижалась к двери спиной, как будто за мной гнались орды варваров с топорами наперевес. Времени на раздумья совсем мало. Имею в виду, на то, чтобы хорошенько поразмыслить. Надо усмирить мой мятущийся разум, вернуть его к нормальному состоянию. Все идет наперекосяк, не только со мной нелады. В Букшоу царят гнетущая атмосфера и предчувствие, что Рождество пройдет мимо. Воспоминания о прежних праздниках маячили на периферии сознания, мучая меня полузабытыми звуками и запахами: рождественские псалмы, клюква, рождественское печенье, шорох разворачиваемой бумаги и пухлые снежинки, падающие на наши лица, когда мы по сугробам бредем в церковь накануне Рождества. Я сняла с полки стеклянный колпак и поставила его на скамейку. Не устрашившись воображаемых варваров, притаившихся за дверью, я вышла наружу и отправилась совершить набег на кухню. Одна из прелестей старого дома, коим является Букшоу, – это его постоянство. Скрипучие ступеньки продолжают скрипеть столетиями, а не скрипучие остаются таковыми. Отдельные доски, постанывающие под моими ногами, издавали те же звуки под сапогами, туфлями и тапочками моих предков. Никаких сюрпризов. Мы, де Люсы, с незапамятных времен умеем грабить кухню бесшумно. И можем сделать это даже во сне. Я подождала, пока миссис Мюллет сосредоточится на готовке, потом скользнула внутрь и сделала то, за чем пришла. Через две минуты я уже была снова в лаборатории, а в чулане стало на три веточки розмарина меньше. Я не удержалась, поднесла их к носу и вдохнула опьяняющий аромат. Перевязав траву обрывком нитки, отложила в сторону. Потом из нижнего ящика буфета достала круглую металлическую тарелку, которая когда-то служила подставкой для мензурок. Зажгла бунзеновскую горелку и установила тарелку над огнем – разумеется, воспользовавшись кухонными перчатками миссис Мюллет. Вряд ли она заметит их отсутствие. Через минуту-другую комната наполнилась запахом горячего железа: острым, резким ароматом, которым, наверное, пахнут рельсы невероятно жарким австралийским летом. В целях предосторожности я приоткрыла форточку. Нельзя, чтобы кто-то решил, что в доме пожар. Когда тарелка нагрелась до красноты, я поставила ее на лист пирекса[10], посыпала порошком бензойной смолы, сверху положила веточки розмарина, накрыла стеклянным колпаком и уселась ждать. Бензойная смола сразу же растаяла и испарилась, образовав под колпаком густой туман. На веточках розмарина начал нарастать слой шелковистых белых кристаллов – бензойная кислота. Наконец зелень полностью скрылась под искусственным инеем: моя собственная рождественская елка, растущая в тайном заснеженном лесу. Конечно, без подарков и украшений не так хорошо, как взаправду, но лучше, чем ничего. Я опустила голову на руки и, облокотившись на стол, уснула прямо на табуретке. Несколько часов спустя (не знаю, сколько) меня разбудил громкий стук. Первым делом я подумала, что это Санта-Клаус шумит на лужайке. Без раздумий и еще толком не проснувшись, я бросилась к окну. Снег продолжал идти, и снаружи Висто целиком укрылся плотным белым одеялом. Пока я моргала, что-то твердое снова стукнуло в стекло прямо передо мной: тот же самый звук.