В очередной раз я решилась нарушить данное мужу обещание. Но отказать брату не могла. Семен позвонил и попросил срочно приехать, и я, взяв мотоцикл, понеслась в город. Брат ждал меня дома, был какой-то взбудораженный и помятый, как после бессонной ночи. Я уселась на диван в гостиной и приказала: – Рассказывай. – Выпить хочешь? – вдруг спросил он, удивив меня, – знал ведь, что я на мотоцикле и за рулем пить не стану. – Не хочу. И тебе не советую. Ты поговорить звал? Говори. Семен медлил, мотался из угла в угол, то и дело закуривал, бросал сигарету в пепельницу, хватал новую. Мне это мелькание надоело очень быстро – я, в конце концов, рискую с мужем поссориться из-за нарушения запрета, а он тут нервную барышню разыгрывает! – Так, короче. – Я встала и застегнула куртку, которую так и не сняла. – Если ты думаешь, что мне в удовольствие прогуляться за чертовы километры в город, чтобы лицезреть твою истерику, так ты ошибся, братец. Мне твои спектакли надоели – во как! – я провела ребром ладони по горлу и пошла к двери. Семен рванулся мне наперерез, схватил за плечи и заговорил сбивчиво: – Сашка, не уходи, не бросай меня! Ты мне нужна сейчас, как никто! – Да что случилось-то?! – отцепляя его руки от куртки, взорвалась я. – Мне сегодня нужно ехать на встречу с этими… – проговорил Семен, безвольно садясь на корточки и опуская голову. – И ты решил, что я – самое лучшее прикрытие? Ты идиот?! Срочно звони отцу! Слышишь, бери телефон и звони – пока я этого не сделала! – заорала я, испытывая желание врезать непутевому братцу ботинком в живот. – Я не могу ему звонить! Мне придется рассказать, что именно связывает меня и Эдика, – ты понимаешь, что будет?! Он откажется помогать! Откажется, Сашка! Резон был… Трудно представить, чтобы наш папа смог понять и принять подобное. При этом раскладе выходило, что у Семена вся надежда только на меня. А что, я хотя бы стрелять умею и крови не боюсь, если что. Да, братец мой, конечно, тот еще артист – кому еще пришла бы в голову мысль спрятаться за женскую спину? А применительно к нам это вообще звучит забавно – во мне едва есть метр пятьдесят пять, а в нем – почти два! Проблема, что решительности у нас ровно наоборот. Но что делать… – Когда встреча? – Через два часа на водохранилище, у старой лодочной станции. – Семен безвольно опустил руки и с надеждой смотрел на меня, ожидая каких-то слов и действий. – Как романтично! Прямо в лучших традициях боевика! – Из меня просто фонтанами извергался сарказм, приправленный злостью. Ну почему он такой?! Как так вышло, что у папы – у моего властного и сильного папы – родились такие тряпки вместо сыновей?! – Что ты сидишь? Собирайся! Хорошо еще, что у меня какое-то шестое чувство в отношении тебя – как знала, пистолет прихватила! Семен поднялся и пошел в спальню. Я выкурила пару сигарет и немного успокоилась. Ладно, хорошо. Поедем и поговорим – не начнут же они сразу стрелять, сейчас уже не то время. Нынче выгоднее должника в живых оставить и тянуть с него по чуть-чуть, чем уложить в землю и остаться без всего. Я позвонила своим охранникам и попросила сопровождать «Туарег» брата и подстраховать нас в случае чего. Однако не забыла предупредить, что вводить в курс дел моего мужа не стоит. Мы поехали на водохранилище. Конец ноября, холодно, дорога вся в заносах – такое ощущение, что сюда не добирались снегоуборочные машины. Хорошо, что я догадалась поехать в теплой кожанке на подстежке из чернобурки, иначе уже примерзла бы к рулю. Я отказалась ехать на машине с Семеном – предпочла иметь свой транспорт, мало ли что. С трассы пришлось свернуть влево и углубиться в лес. Дорога оказалась еще хуже, я устала физически – все время удерживать мотоцикл, чтобы не заносило и не выкинуло в кусты. На заброшенной лодочной станции у старого, ветхого сарая нас уже ждали. Серебристый джип стоял за сараем, виднелся только нос. На небольшой площадке прогуливались трое. На всех были черные маски. Однако… любят ребята камуфляж и маскарад. Я остановила мотоцикл и с удивлением увидела, что Семен зачем-то закладывает круг, разворачивая машину капотом к выезду, к дороге. «Баран какой-то. Если начнут палить – то все, Хиросима. Он же как раз бензобак им подставил – стреляй, не хочу! Мужик, называется. Это ведь элементарно, даже думать не нужно». Раздражение мое достигло высшей точки – такое впечатление, что брат делает все, чтобы отсечь нам возможность уйти отсюда живыми. И чего сидит? Закурил, ручки трясутся. О-о-о! Хоть сама иди. Чего высиживать – ждать, пока они подойдут? Очень умное решение! Их трое, они явно вооружены, а мы вдвоем, хотя, судя по трясущимся Семкиным рукам, я вообще одна, и пистолет один у меня. Правда, есть еще четыре обоймы, но этого надолго не хватит. Как бы метко я ни стреляла, они – мужчины, и сделают все, чтобы не позволить мне пристреляться и вести огонь прицельно. Почему, ну почему папа не отдал в стрелковый клуб Семена вместе со мной?! Чтобы теперь я отдувалась за него тут?! Да, не было у парня ни способностей, ни желания, но навыки-то есть, мог бы в принципе на всякий случай хоть дамский пистолетик в бардачок кинуть… Пока я размышляла над несправедливостью папиных решений, Семен докурил и созрел, чтобы покинуть убежище. – Ну, иди, – хмыкнула я, пихая вылезшего из «Туарега» брата локтем. – Поглядим, чего скажут. Я, уж прости, тут посижу. Семен обреченно ссутулил плечи и побрел навстречу людям в масках. Я же осталась у мотоцикла, держа руки в карманах куртки и для уверенности сжимая пистолет, снятый с предохранителя. Мне очень хотелось послушать, о чем разговор, но с такого расстояния это было невозможно. Семен отчаянно жестикулировал, что-то говорил, бил себя в грудь – в общем, все в традициях жанра. Те трое спокойно слушали, стоя в совершенно одинаковых позах – руки в карманах, ноги чуть расставлены. Зомби какие-то. Внезапно один из них отделился от всех и пошел к джипу. Через пару минут я увидела, как он волоком, словно мешок тряпья, тащит за воротник куртки связанного Эдика. Та-ак… ну хоть жив, и то ладно. Семен дернулся в сторону любовника, но в ту же секунду один из мужчин упер ему в лоб дуло пистолета, а второй пошел ко мне. Ох ты, черт… неожиданно… Я лихорадочно соображала, что делать, как вдруг раздался выстрел. Мужчина остановился и обернулся назад. Этого хватило мне, чтобы вырвать из кармана пистолет и выстрелить. Он рухнул и не шевелился. Я закатилась под Семкин джип не хуже героя какого-нибудь боевика – уж очень хотелось жить. Как раз в этот момент на поляну влетела «девятка» моей охраны – ой, спасибо, пацаны, так вовремя! Что ж так долго-то, неужели заблудились?! Однако они едва успели выскочить из машины, как тут же полегли, скошенные автоматными очередями. Черт возьми – ну за что мне это?! Мало проблем – так теперь еще и убитые охранники! По Семиной машине открыли пальбу, я прижималась к колесу и боялась поднять голову. Что случилось с Семеном, мне тоже не было видно, и я вылезла из-под машины с другой стороны. Сидя за передним колесом, я видела, как двое в масках, встав на колени, палят по джипу, еле успевая менять обоймы – нормальный, однако, боекомплект привезли, на роту хватит. Семен лежал неподвижно, и я не могла понять, жив он или нет. Эдик тоже не шевелился. – Обходи справа! – каркнул вдруг голос с чуть уловимым акцентом, и я напряглась – он показался мне знакомым. Нет, справа не надо, тут я. Резко выглянув из-за колеса, я выстрелила и попала в ногу бегущему ко мне мужчине. Он упал и, подвывая, покатился по земле. Второй выругался, и я услышала, как пули стали попадать в кузов джипа. Если он выстрелит в бензобак – мне крышка… Я поползла к кустам, расположенным чуть правее того места, где мы припарковали машину, и вовремя – буквально через минуту машина взорвалась, я едва успела на четвереньках забежать за сосну, и даже там меня догнала взрывная волна, подкинула вверх и отшвырнула в глубь кустарника. К счастью, я не потеряла сознания, не выронила пистолет, только сильно ударилась боком о какую-то корягу. Охнув от боли, быстро отползла за ближайшее дерево. Сквозь кусты кто-то продирался – явно решил проверить, что со мной. Иди сюда, родной, сейчас познакомимся… Вытянувшись, я легла и притворилась мертвой. Но пистолет крепко сжимала в руке, отведенной за дерево. Едва только рядом раздались шаги, как я подняла руку и выстрелила. Вскрик мужчины показал мне, что я попала. Вскочив на ноги, я быстро выпустила еще три пули в незнакомца, лежавшего рядом со мной, и, пнув ботинком в голову, убедилась, что попала. В тот момент мне не пришло в голову посмотреть, что скрывает черная трикотажная маска на лице, – я бросилась к брату. Семен был жив, но на груди зияло пулевое отверстие – хорошо, что не в области сердца, возможно, успею… Бросив беглый взгляд на Эдика, я поняла, что тот мертв. Я почему-то перестала испытывать к нему отвращение – в конце концов, он не виноват, что не нравился мне. Мертв. Жалко. Не более. Склонившись над Семеном, я вытащила у него из куртки мобильный – свой я оставила в его квартире, опасаясь, что Сашка вдруг решит проверить, где я. Набрав номер, я долго слушала гудки, потом раздался недовольный голос мужа: – Семен, я сейчас занят. Если не срочно, перезвони. – Саша, Саша, подожди, это я! – заорала я, испугавшись, что он бросит трубку. – Ты?! Почему не со своего телефона? – Саша, это долго объяснять! Потом, все потом… Помоги мне, я на водохранилище, на старой лодочной станции… Семен ранен, джип взлетел, у «Харлея» пробиты оба колеса. Саша, вытащи меня отсюда! Муж не сказал ничего, просто отключил телефон. О, черт… Он меня ухлопает, когда приедет… да ладно, это будет потом. Сейчас главное – чтобы Семен дожил. Я постаралась придать брату более удобное положение и пошла к припаркованному за сараем джипу – там должна быть аптечка. На всякий случай пистолет держала на изготовку, хотя в том, что в машине никого нет, была уверена – иначе бы уже или уехал, или проявился как-то – палили-то не шуточно. В салоне никого не было, и я нашла под сиденьем аптечку, взяла ее и вернулась к Семену. Он хрипел и закатывал глаза, скреб пальцами землю – видимо, боль была непереносимой. В аптечке обнаружился шприц, две упаковки баралгина и больше ничего ценного. Черт, даже спирта нет, ваты! Как я должна укол сделать?! Но брат хрипел все сильнее, и тогда я нашла выход – перетянула вену ремнем из его же джинсов и без всякой антисептики ввела иглу. Будем надеяться, что ничего страшного – рана на груди куда хуже. Семен через какое-то время перестал хрипеть, задышал ровно. Я боялась трогать его, шевелить, чтобы не сделать хуже. Надо было как-то дождаться мужа, становилось темно, и мне одной в окружении трупов и сгоревшей машины делалось как-то не по себе. Семен снова заворочался, застонал, и я наклонилась над ним: – Что, Семочка? – Больно… – простонал он, уцепившись за мою руку. – Потерпи. Скоро приедет Сашка и заберет нас отсюда. Внезапно я заметила, что глаза Семена расширяются, сам он пробует привстать и пытается рукой показать мне что-то. В тот момент, когда я оглянулась, грохнул выстрел. В глазах потемнело, правую сторону обожгла боль, и я упала на тело брата, чувствуя, как сверху валится что-то неподъемно-тяжелое, придавливая меня, как могильной плитой. Не знаю, сколько прошло времени, но когда я открыла глаза, вокруг было совсем темно. Подо мной тяжело и хрипло дышал Семен, а сверху что-то мешало, не давало подняться. Правая сторона головы болела, правые рука и нога не слушались – я их вообще не чувствовала. Сознание то пропадало, то возвращалось, и я то проваливалась куда-то в темноту, то снова оказывалась на холодной поляне. Сил столкнуть тяжелое нечто не было. Семен прохрипел мне в ухо: – Саня… Саня… ты… жива? Я не могла ответить, почему-то не ворочался язык. Мне было страшно холодно, все тело знобило и кололо иголками. Все – кроме правой стороны. Ее я вообще не чувствовала. Внезапно мне стало легче – как будто с меня стащили то, что придавливало к земле. Послышался какой-то шум, потом взревел двигатель машины – и все стихло. Мы остались одни. Состояние собственной беспомощности раздражало и бесило, но даже на эмоции сил не осталось. Я снова провалилась в темноту. Следующее пробуждение оказалось шокирующим. Вокруг меня все отвратно-белое, свет слепит глаза, на груди что-то приклеено, а голову повернуть я вообще не могу. Не чувствую правую сторону. Совсем. Болят глаза, ломит голову. Где я? Надо мной вдруг возникает лицо с черным кружком вместо левого глаза, я пугаюсь и кричу – хрипло, как старая ворона на заборе. Лицо исчезает, вместо него – молодое женское. Легкий укол в левую руку – и я снова проваливаюсь в сон. Когда просыпаюсь, ничего не изменилось. Та же белая комната, только света стало меньше. Но боль та же… Это состояние не покидало меня долго. Меня пытались усаживать в кровати – я валилась в правую сторону, как неваляшка, злилась, кричала на медсестер. Но больше всего мне досаждали визиты незнакомого мужчины с таким ужасным лицом, что я всякий раз орала, не в силах сдержать страх. Мужчина не обращал внимания, садился рядом и пытался взять меня за руку, но я не позволяла, вырывалась и плакала. Он рассказывал мне что-то – я не хотела слушать. Он пытался брать меня на руки – я отбивалась и кричала. Он уходил от меня, ссутулив плечи, но назавтра возвращался как ни в чем не бывало. Я не могла понять, зачем ему это нужно, кто это. И однажды решилась спросить. – Я твой муж, Аля. – Кто? – Твой муж. – Почему я этого не помню? – Ничего, это не страшно. Врач сказал, что вспомнишь. – Уходите, – процедила я, отворачиваясь. – И больше никогда не приходите сюда. Он посидел еще какое-то время, потом тяжело встал и вышел из палаты. Назавтра приехал другой человек – полноватый, лысый, с горбатым носом и пронзительными черными глазами. От него пахло хорошим одеколоном и табаком, а на пальце левой руки, которой он сжимал рукоять трости, поблескивал перстень с большим камнем. Мужчина уселся на табуретку и погладил меня по забинтованной голове: – Ну, как ты, Кнопка? Голос… какой же знакомый голос… Внезапно в голове яркой вспышкой промелькнула сценка. Я маленькая, мне лет семь. Я болею – горло забинтовано, но почему, я не помню. Входит этот мужчина, только он моложе, без такого живота, как сейчас. – Ну что, Кнопка, мороженого поедим? Мне нельзя мороженого – почему, не знаю, но помню, что нельзя. Говорю об этом мужчине, и он смеется: – Все предусмотрено, Кнопка! Он уходит и вскоре возвращается с двумя стаканами, в которых что-то белое и воткнуты соломинки. Протягивает один стакан мне, второй оставляет себе. Я пробую, тяну через соломинку – это же мороженое, просто совсем растаявшее, но от этого не менее вкусное. А на блюдце – четыре влажные прямоугольные вафли, которыми обкладывают «Советский» пломбир. И мы едим их, пачкая руки и смеясь, и я отдаю одну из своих вафель ему – он их любит, я знаю… Я перевожу взгляд на сидящего сейчас рядом со мной мужчину и неуверенно утверждаю-спрашиваю: