– А в заключении о смерти, скажем, можно поменять диагноз? Вы ведь сейчас на компьютерах работаете? Можно же заменить одно другим? – Ты нормальный? Это же во всех документах придется менять, в резервных копиях – да везде. Плюс к тому – в журнале регистрации все пишется от руки, там не поменяешь! – Тихо, не шуми, – улыбнулся Николай. – Я же просто так спросил. Но меня это его «просто любопытство» насторожило, и тем же вечером я задала мужу вопрос на эту тему. Акела сразу ухватился за него и выудил из меня всю историю. – Аля, тебе что, пять лет? – укоризненно спросил он, когда я умолкла. – Я должен учить тебя не разговаривать с незнакомыми людьми? – А что мне у него, паспорт надо было спросить? – огрызнулась я, понимая, что дала пенку с этим знакомством. – Да просто не надо подпускать к себе незнакомых людей, Аля! Как, говоришь, племянницу зовут? Я назвала имя и номер группы, не вполне понимая, зачем это Саше. Назавтра ее кто-то вызвал прямо с моего занятия, и в аудиторию за вещами она вернулась уже без меня – я как раз ушла на обед. Николая сегодня не было, но меня это никак не насторожило – мало ли дел у нотариуса. Зато вечером дома меня снова ждала воспитательная беседа с элементами хоррора. Муж вышагивал мимо меня, сидящей на диване в гостиной, и рассказывал: – А ты знаешь, что нет у этой девочки никакого дяди по имени Коля? – То есть? Я же сама у нее спросила. – И что она тебе ответила? Что «мамин брат»? – Да. – Изумительно. Так вот, нет у нее никакой мамы – как и брата у покойной мамы тоже не было. Живет она с отцом, он инженер на заводе по выпуску холодильников. Сказать, какая зарплата? – Я отрицательно покачала головой. Прекрасно знала и сама, что мизерная и выплачиваемая как попало – завод был на грани банкротства. – А девочка молодая, красивая. Одеться хочется, косметику купить в красивых баночках, сумочку не из дерматина китайского, а кожаную или замшевую – на худой конец. Цену называть не буду – ты сама по магазинам ходишь, знаешь, что почем. А где такие деньги взять, когда стипендии хватает только на автобус и на пирожок в буфете? Вот и попалась наша девочка на мелкой краже в магазине. И взяла-то всего ничего – маечку с фирменными буковками. Но разве есть менеджеру торгового зала дело до ее проблем? Конечно, нет. Ему из своей зарплаты отдавать деньги резона никакого. И пообещал он Леночку в милицию сдать. И сдал бы – да тут вмешался дядя добрый. Не надо, говорит, девочке жизнь ломать, вот вам денежка за маечку, а вот – денежка за суету вашу и нервы потраченные. И повел дядя Леночку в кафе… Саша чуть задохнулся, устав от непрерывного монолога, хлебнул воды из стакана, стоявшего на столе, и сел рядом со мной на диван, взял за руку. – Алька, когда ты научишься относиться к людям с осторожностью? Росла в таком окружении – а все в хорошее веришь. – Ты мне, кажется, сказку рассказывал – так продолжай, очень уж занимательно. – Ну, слушай. Вытер дядя Леночкины слезки и спрашивает: а где ты, девочка, учишься? Она и отвечает: в медицинском. Дядя обрадовался: а не преподает ли у вас анатомию такая Гельман Александра Ефимовна? Ой, говорит Леночка, преподает, даже в моей группе. И как, спрашивает дядя, хорошо ли преподает? Преподает-то хорошо, Леночка отвечает, но вот придирается очень… – Вот же лодыри, – пробурчала я. – И не придираюсь я вовсе, просто анатомию каждый врач должен знать на «отлично», а не на вымученный «уд» в зачетке. – Ладно, принципиальная моя, дальше слушай. И пообещал дядя Леночке за информацию о том, когда и куда ты ходишь во время работы, дать денежек – чтобы хватило на красивую дубленочку к зиме. А если откажется Леночка – так дядя вмиг ее в милицию свезет и менеджера из магазина в свидетели призовет. И будет Леночке отчисление из института и позор ее папе на родном заводе – а как же, дочь-то воровкой выросла. Подумала Леночка – а ведь никакого криминала в просьбе нет, и вреда никому, а только польза. И согласилась, как согласилась потом подтвердить, что дядя добрый – ее родной дядя. Вот так, малыш. Я помолчала, накручивая на палец пояс халата, а потом произнесла, прокрутив в голове весь этот рассказ: – Нет, ну это все интересно, конечно. Но смысл в чем? – А смысл, детка, в том, что хотел через тебя этот добрый дядя иметь доступ к документации в морге, чтобы потом тебя же использовать для замены диагнозов в заключениях или для подмены трупов. Потому что этот дядя-нотариус давно и прочно работает на одну группировку, занимающуюся квартирным мошенничеством. Поняла? Вот так. Одно плохо – успел улизнуть, не нашли. Девочка оказалась очень уж благодарная, позвонила ему сразу после разговора со мной. О, черт… И после этого я должна себя считать – кем? По-моему, ясно. Вороной. Как можно было так повестись – да на что?! На разговоры! Нет, определенно со мной что-то не в порядке… Завтра же отдам группу, где учится Шароглазова, другому ассистенту – не смогу видеть каждый день еще целый год напоминание о моей глупости. Этот эпизодик всплыл сейчас в моей памяти, и я поняла, что тоже могла оказаться втянутой в игру против отца – как Славка. Интересно, а Семену не поступали заманчивые предложения? Надо бы узнать. Да и заодно спросить, нет ли вестей от его Рапунцель, заключенной в башню неизвестными наркоторговцами. Номер Семена долго не отвечал, потом раздался злой голос: – Что тебе? – А полегче? – Говори, что надо, мне некогда. – Фасуешь очередную партию? – подколола я и окончательно вывела брата из равновесия. – Какого хрена?! Что ты несешь?! – О, вы сегодня чем-то взбудоражены, – веселилась я, не обращая внимания на его тон. – Плохо спали? – Тебе чего надо, а?! – Чтобы ты не орал и сказал мне, не звонили ли тебе наши знакомые по поводу твоей любимой. Повисло молчание. – Алло, Сема, ты тут? – Тут, – хмуро отозвался брат. – Нет, не звонили. Прислали мальчишку с запиской. Если не отдам деньги, то Эдика не увижу. Я не считала, что это страшная утрата, но говорить об этом брату, понятно, не стала – и так уже достаточно поиздевалась над ним сегодня. Очевидно, что ситуация близка к критической, и нужно делать что-то, чтобы помочь Семену выпутаться – дело-то не в Эдике, а в моем родном брате. – Сколько ты должен? – Почти семьдесят. – Это же слезы! – Да – мои слезы. Где я возьму семьдесят тысяч в американских рублях?! – В американских?! Офигеть можно! Ну и цены в вашей лавке… – Я еле проморгалась, силясь представить, как выглядит такая куча долларов. Семен грустно усмехнулся: – А ты думала – мы в рублях играем? Нет, мы мальчики серьезные, нам твердую валюту подавай. Еще и шутит! Вот урод… Как можно брать товар на такие деньги?! Нет, я, конечно, не спец по торговле коксом, но это даже мне понятно – деньги-то дурные, их вот так сразу не отдашь, даже если предположить, что Семен продаст машину, квартиру и что-нибудь еще. Вот это да… – И как ты собираешься отдавать? – Не знаю. Ну еще бы! Кто бы знал. – Может, попросить все-таки отца вмешаться? – Сашуля, ну что за детсад? Побегу папе жаловаться – плохой мальчик у меня лопатку отобрал? – Ну тогда жди, пока плохой мальчик тебе эту лопатку в одно место вставит, – отрезала я. – Хотя ты не пострадаешь, по-моему. Я хлопнула трубку на диван и задумалась. А почему, собственно, он так боится идти к отцу за помощью? Ну да – в первый момент папа по голове не погладит, это ясно. Но ведь не бросит же родного сына в таком дерьме? Конечно, не бросит. Тогда почему Семен так упирается? Значит, есть что-то еще. Девяностые Папа игнорировал меня довольно долго. Я согласилась вернуться домой только в обмен на обещание не препятствовать встречам с Акелой. Папа скривился, но согласно кивнул. То время, что он не знал, где я и с кем, убедило его, что проще разрешить и знать, чем не разрешить и мучиться потом от неизвестности. Выдавать меня замуж отец категорически отказывался. Все решил, как водится, случай. И случай этот оказался бывшим хозяином Акелы. Папа уехал на какой-то большой «сход», о котором, разумеется, мне ничего не рассказывал. Его не было три дня, я наслаждалась полной свободой и отсутствием напряженного молчания в доме. Все-таки тяжело, когда живешь бок о бок с человеком и постоянно, хронически молчишь. И вот папа вернулся. Отоспавшись после перелета, он спустился к обеду – я уже вернулась из института – и, садясь за стол, бросил: – Позвони своему, пусть приедет сегодня на ужин. Все, больше ни слова за весь обед. Но мне было достаточно одной этой фразы, чтобы потерять аппетит и покой. Что он задумал? Зачем вызывает Акелу? О господи, все внутри трясется… Акела, казалось, не удивился. Выслушав мой сбивчивый рассказ, он попросил меня успокоиться и не нервничать и сказал, что непременно будет. Разумеется, я не могла думать ни о чем больше, не могла усидеть на месте, а потому тихонько выскользнула из дома и вывела из гаража мотоцикл. Доехав до большой дорожной развилки, которая делила загородную трассу на три направления, я прислонила «Харлей» к дереву и приготовилась ждать. До того момента, как на дороге показался «Прадо» Акелы, я успела выкурить полпачки сигарет и изрядно перенервничать. Меня тошнило, как при сильном отравлении, – надо же, совсем нервы расшатались, и это в восемнадцать-то лет… Акела заметил меня и остановил машину. – Ты что тут делаешь? – спросил, приближаясь ко мне, и я едва не заплакала. Изобразив неопределенный жест, я отвернулась, а он внимательно смотрел на землю вокруг мотоцикла – количество окурков явно превышало его понятия о допустимости. – Нервничаешь? Из-за чего?