– Хочу немного подзарядиться, – сказал я и выпил ром. – Сыграешь? – спросила Роза. Я покачал головой: – Не хочется мне сегодня, Роза. Очень уж ветрено на улице. Как твоя малышка? Она улыбнулась, обнажив все свои золотые зубы: – Хорошо. Пусть бы и дальше так. Завтра опять схожу туда. На этой неделе неплохо подзаработала: старые козлы разыгрались – весна им в голову ударила. Вот и отнесу завтра дочке новое пальтишко. Из красной шерсти. – Красная шерсть – последний крик моды. – Какой ты галантный кавалер, Робби. – Смотри не ошибись. Давай выпьем по одной. Анисовую хочешь? Она кивнула. Мы чокнулись. – Скажи, Роза, что ты, собственно, думаешь о любви? – спросил я. – Ведь в этих делах ты понимаешь толк. Она разразилась звонким смехом. – Перестань говорить об этом, – сказала она, успокоившись. – Любовь! О мой Артур! Когда я вспоминаю этого подлеца, я и теперь еще чувствую слабость в коленях. А если по-серьезному, так вот что я тебе скажу, Робби: человеческая жизнь тянется слишком долго для одной любви. Просто слишком долго. Артур сказал мне это, когда сбежал от меня. И это верно. Любовь чудесна. Но кому-то из двух всегда становится скучно. А другой остается ни с чем. Застынет и чего-то ждет… Ждет, как безумный… – Ясно, – сказал я. – Но ведь без любви человек – не более чем покойник в отпуске. – А ты сделай, как я, – ответила Роза. – Заведи себе ребенка. Будет тебе кого любить, и на душе спокойно будет. – Неплохо придумано, – сказал я. – Только этого мне не хватало! Роза мечтательно покачала головой: – Ах, как меня лупцевал мой Артур, – и все-таки, войди он сейчас сюда в своем котелке, сдвинутом на затылок… Боже мой! Только подумаю об этом – и уже вся трясусь! – Ну, давай выпьем за здоровье Артура. Роза рассмеялась: – Пусть живет, потаскун этакий! Мы выпили. – До свидания, Роза. Желаю удачного вечера! – Спасибо! До свидания, Робби! * * * Хлопнула парадная дверь. – Алло, – сказала Патриция Хольман, – какой задумчивый вид! – Нет, совсем нет! А вы как поживаете? Выздоровели? Что с вами было? – Ничего особенного. Простудилась, потемпературипа немного. Она вовсе не выглядела больной или изможденной. Напротив, ее глаза никогда еще не казались мне такими большими и сияющими, лицо порозовело, а движения были мягкими, как у гибкого, красивого животного. – Вы великолепно выглядите, – сказал я. – Совершенно здоровый вид! Мы можем придумать массу интересною. – Хорошо бы, – ответила она. – Но сегодня не выйдет. Сегодня я не могу. Я посмотрел на нее непонимающпм взглядом: – Вы не можете? Она покачала головой: – К сожалению, нет. Я все еще не понимал. Я решил, что она просто раздумала идти ко мне и хочет поужинать со мной в другом месте. – Я звонила вам, – сказала она, – хотела предупредить, чтобы вы не приходили зря. Но вас уже не было. Наконец я понял. – Вы действительно не можете? Вы заняты весь вечер? – спросил я. – Сегодня да. Мне нужно быть в одном месте. К сожалению, я сама узнала об этом только полчаса назад. – А вы не можете договориться на другой день? – Нет, не получится, – она улыбнулась, – нечто вроде делового свидания. Меня словно обухом по голове ударили. Я учел все, только не это. Я не верил ни одному ее слову. Деловое свидание, – но у нее был отнюдь не деловой вид! Вероятно, просто отговорка. Даже наверно. Да и какие деловые встречи бывают по вечерам? Их устраивают днем. И узнают о них не за полчаса. Просто она не хотела, вот и все. Я расстроился, как ребенок. Только теперь я почувствовал, как мне был дорог этот вечер. Я злился на себя за свое огорчение и старался не подавать виду. – Что ж, ладно, – сказал я. – Тогда ничего не поделаешь. До свидания. Она испытующе посмотрела на меня: – Еще есть время. Я условилась на девять часов. Мы можем еще немного погулять. Я целую неделю не выходила из дому. – Хорошо, – нехотя согласился я. Внезапно я почувствовал усталость и пустоту. Мы пошли по улице. Вечернее небо прояснилось, и звезды застыли между крышами. Мы шли вдоль газона, в тени виднелось несколько кустов. Патриция Хольман остановилась. – Сирень, – сказала она. – Пахнет сиренью! Не может быть! Для сирени еще слишком рано. – Я и не слышу никакого запаха, – ответил я. – Нет, пахнет сиренью, – она перегнулась через решетку. – Это «дафна индика», сударыня, – донесся из темноты грубый голос. Невдалеке, прислонившись к дереву, стоял садовник в фуражке с латунной бляхой. Он подошел к нам, слегка пошатываясь. Из его кармана торчало горлышко бутылки. – Мы ее сегодня высадили, – заявил он и звучно икнул. – Вот она. – Благодарю вас, – сказала Патриция Хольман и повернулась ко мне: – Вы все еще не слышите запаха? – Нет, теперь что-то слышу, – ответил я неохотно. – Запах доброй пшеничной водки. – Правильно угадали. – Человек в тени громко рыгнул. Я отчетливо слышал густой, сладковатый аромат цветов, плывший сквозь мягкую мглу, но ни за что на свете не признался бы в этом. Девушка засмеялась и расправила плечи: – Как это чудесно, особенно после долгого заточения в комнате! Очень жаль, что мне надо уйти! Этот Биндинг! Вечно у него спешка, все делается в последнюю минуту. Он вполне мог бы перенести встречу на завтра! – Биндинг? – спросил я. – Вы условились с Биндингом? Она кивнула: – С Биндингом и еще с одним человеком. От него-то все и зависит. Серьезно, чисто деловая встреча. Представляете себе? – Нет, – ответил я. – Этого я себе не представляю. Она снова засмеялась и продолжала говорить. Но я больше не слушал. Биндинг! Меня словно молния ударила. Я не подумал, что она знает его гораздо дольше, чем меня. Я видел только его непомерно огромный, сверкающий бюик, его дорогой костюм и бумажник. Моя бедная, старательно убранная комнатенка! И что это мне взбрело в голову. Лампа Хассе, кресла фрау Залевскя! Эта девушка вообще была не для меня! Да и кто я? Пешеход, взявший напрокат кадилляк, жалкий пьяница, больше ничего! Таких можно встретить на каждом углу. Я уже видел, как швейцар в «Лозе» козыряет Биндингу, видел светлые, теплые, изящно отделанные комнаты, облака табачного дыма и элегантно одетых людей, я слышал музыку и смех, издевательский смех над собой. «Назад, – подумал я, – скорее назад. Что же… во мне возникло какое-то предчувствие, какая-то надежда… Но ведь ничего, собственно, не произошло! Было бессмысленно затевать все это. Нет, только назад!» – Мы можем встретиться завтра вечером, если хотите, – сказала Патриция. – Завтра вечером я занят, – ответил я. – Или послезавтра, или в любой день на этой неделе. У меня все дни свободны. – Это будет трудно, – сказал я. – Сегодня мы получили срочный заказ, и нам, наверно, придется работать всю неделю допоздна. Это было вранье, но я не мог иначе. Вдруг я почувствовал, что задыхаюсь от бешенства и стыда.