Где он был и сколько времени отсутствовал — Женя не знала. Теплая мягкая дремота снова начала подкрадываться к ней. Но вот заколыхалась занавеска, и Синько маленьким комочком холода бухнулся на кровать. Покряхтел, отдышался с мороза и сунул девочке в руку что-то твердое и холодное, похожее на мерзлую картофелину. — Что это ты принес? Я не вижу. — Не видишь, эх ты! Ну, смотри теперь! — чертик разжал ладони, и в его руках холодным огнем засветился уголек. Свет от него упал на тот мерзлый клубочек, что холодил Женину руку. И клубочек оказался… представьте себе — луковичкой, внизу даже кисточкой висели корешки с присохшими к ним комочками земли. — Лук, — разочарованно протянула Женя. — Что же с ним делать? — А ты не торопись! — буркнул Синько. — Во-первых, посади в горшок. Во-вторых — поставь на окно. И в-третьих — поливай теплой водой. Тогда увидишь… — Ладно. Так и сделаю. А ты покажи, что это у тебя за огонек. Ну, чего насупился? — Потому что нельзя! — сказал Синько и спрятал кулачок за спину. — Это мой секрет. — Да покажи! У тебя все секреты! — А никому не скажешь? — Спрашиваешь! Мы же с тобой давно договорились. — Ну, тогда… Только тс-с-с! — Синько разжал руку. — Смотри: это маленькое бугало. Мой огонек, который мне передал дед (помнишь, я рассказывал?) Вот… Женя глянула на ладошку Синька, а там — светлячок. Живой, опалово-синий. Он светился и мерцал, точно маленькая льдинка. Казалось, вот-вот растает он в черных ладошках Синька. — Красивое бугальце! — прошептала Женя. — Тс-с-с! Молчи! Слушай, что скажу. В нем, в этом бугальце, моя жизнь. Там, внутри, запрятана. Дед говорил: если я потеряю бугало, а кто-нибудь его найдет и растопчет, я умру… — Ты что? Выдумки это все! — Ага, выдумки. А я боюсь. Подставь ухо, секрет расскажу: прятал я свое бугало в Пуще-Водице, в одном пеньке. А там, я тебе, кажется, говорил, что-то копать начали. Стал я бегать по лесу, новое место себе искать, а там повсюду газеты да консервные банки. Вот я и прибежал сюда, в город, и спрятал бугало тут, поблизости… — Где? — насторожилась девочка. — Нет! Это уж я никому не скажу! Я — последний Синько. Если умру, больше Синьков не будет. — Не бойся. Пока мы вдвоем, ты никогда-никогда не умрешь. Я буду защищать тебя. Ладно? Синько легонько боднул ее головой, что на его языке означало: спасибо. Тем временем луна спряталась за трубу соседнего дома. Наверно, был уже поздний час. Женя повертела в руках луковичку, подумала, куда бы ее спрятать, и положила рядом с собой на подушку. — А я боюсь одного, — вздохнула она сквозь дрему. — Кого? Бена? — Да нет! — улыбнулась девочка. — Снился мне этот Бен! Мы с ним поссорились. Навсегда!.. Совсем другого я боюсь. Послезавтра мамин праздник. И все будет хорошо: гости, музыка, веселье. Только вот папа… Выпьет, возьмет кого-нибудь за пуговицу и как заведется… — Не бойся! — заговорщицки шепнул Синько. — Есть у меня для него одно лекарство. Отворотное зелье. — Какое, какое зелье? — Отворотное. Порошочек такой. — Нет, нет! — испугалась Женя. — Не надо никакого порошочка. Ты такого натворишь, знаю я тебя! — Ну ладно, давай сделаем по-другому. Я сяду на сервант в уголке, так, чтоб никто меня не видел, и буду следить за твоим Цыбульком. А у меня глаз знаешь какой — если я за кем-то наблюдаю, будет он сидеть смирно-пресмирно, как завороженный. Договорились? — Договорились! — кивнула Женя. Синько помахал ей лапкой: спокойной ночи! Подпрыгнул и шмыгнул в вентиляционное окошечко, только полетели вслед ему серебристые морозные искры. А Женя еще раз глянула в окно на белые снега, на сонные деревья, на лунное сияние, что лилось из-за крыши соседнего дома, вздохнула, повернулась на правый бок и крепко заснула. …И вот гости сели за стол. Спустился с третьего этажа профессор Гай-Бычковский, озарил комнату ярким румянцем. В сопровождении своего кандидата наук явилась Изольда Марковна (после первого визита она поддерживала дружеские отношения с Жениной матерью). Пристроилась около профессора, а с другой стороны усадила своего мужа — угрюмого плечистого атлета, подстриженного под бокс. За ними возвышалась толстая розовощекая Стелла — машинистка с маминой работы, и еще несколько девчат из машбюро (среди них примостилась и Женя). Были тут и папины друзья со своими женами. А во главе стола — мама. Такая красивая — счастливая и взволнованная! В белой вышитой блузке, с кулоном на груди, чуть подкрашенная и припудренная. А прическа! Как на витрине парикмахерской — высокая, красиво уложенная. Казалось, никогда еще не была мама такой праздничной и молодой. Отец сидел рядом с нею — и тоже выглядел как именинник. Солидно покашливал, все время приглаживал рукой свои мягкие шелковистые волосы и от смущения то и дело поправлял очки. Профессор произнес торжественную речь о женщине, о ее роли в семейной и общественной жизни, о том, что Марс остается мертвой планетой только потому, что никто не догадался послать туда кое-кого из украинского радио (профессор весело глянул на машинисток). Словом, за именинницу! Затем попросила слова Изольда Марковна. Она поднялась из-за стола, вся увешанная янтарными украшениями, похожая на марсианку, существование которых только что опроверг профессор. Изольда Марковна потребовала внимания: — Дорогая именинница! — она вскинула на хозяйку загнутые голубые ресницы. — Я хочу подарить вам радиолу, чтобы вы поставили ее на кухне. К ней я прилагаю набор пластинок: пусть же под музыку варится вкусный борщ и вообще — пусть живется весело в этом доме! Под радостные восклицания Изольда Марковна и ее муж вручили Галине Степановне новенькую радиолу «Мелодия». Настало время сюрпризов. Профессор, точно фокусник, извлек откуда-то из-под полы прозрачную колбу: в ней плавали маленькие пестрые рыбки-кардиналы. («Вот молодец, — обрадовалась Женя. — Теперь уж некуда деваться — придется заводить аквариум!») Отец развернул огромный, на полстены фотомонтаж, и гости сначала ахнули, а потом рассмеялись, увидев семью Цыбулько — в медвежьих шкурах, — картинно расположившуюся на диком необитаемом острове. Прекрасно! Ну, теперь Женя! (Сердце оборвалось и провалилось куда-то). Молча встала из-за стола и, чувствуя на себе испытующие взгляды гостей, направилась в свою комнату. И сразу вернулась. Личико ее побледнело и похорошело — от волнения, от растерянности. В руках у Жени был глиняный горшочек с землей, а из земли поднимался маленький зеленый кустик. Два узеньких листочка, и на тоненькой и согнутой ножке — бледно-голубой цветок. — Смотри-ка! — удивленно произнес кто-то за столом. — Ой! — поднялась мама. — Да это же подснежник! Да, это был настоящий лесной подснежник, из тех, что ранней-ранней весной появляются на самых первых проталинах. — Где же ты взяла его? Зимою? Галина Степановна, больше всего на свете любившая цветы, поставила подснежник к себе, нюхала, снова и снова удивлялась, радовалась и не могла нарадоваться. А Женя, спрятавшись за спинами машинисток, посматривала на мать и любовалась ею: «Ой, мама! Она у меня совсем как ребенок!» Снова сели за стол. — Друзья мои! — произнес профессор с глубокомысленным видом. — Где зародилась жизнь на Земле? В воде, в мировом океане! А посему советую вам — пейте только минеральную воду, и вас никогда не покинет чувство юмора, хорошее настроение, а главное — здравый смысл. Да-да! — и Гай-Бычковский одним духом выпил стакан боржоми. Женщины весело поддержали профессора, а кое-кто из мужчин стал серьезно возражать, и завязалась шумная застольная беседа, когда все разом говорят и почти никто не слушает. А на серванте, в самом темном уголке комнаты, сидел невидимый для взрослых Синько. Он хитро скалил зубки, прислушивался к разговорам, но ни на минуту не сводил глаз с Цыбулько. Будто приковывал его своими выпуклыми зелеными «сигналиками». И странное дело! Василь Кондратович был тих и смирен, как никогда: не встревал в споры, не произносил речей о мировых катастрофах — сидел возле жены по-праздничному торжественный, поддерживал непринужденную беседу и, как истинно радушный хозяин, угощал гостей, подкладывая каждому своего фирменного салата. «Ну, каков твой папочка, а? — самодовольно подмигивал Жене Синько, верно, очень ему хотелось услышать ее похвалу. — Видишь, на что я способен — одним только взглядом дисциплинирую людей!» «Ах ты мой милый, мой дорогой Синько!» — улыбнулась ему Женя. В комнате по-весеннему пахло подснежниками, негромко звучала музыка, мама сидела счастливая среди своих близких друзей — и Жене было хорошо и в то же время как будто жаль чего-то, и вдруг захотелось встать и пойти куда-нибудь, уйти далеко-далеко, за город, и сказать первому встречному, вовсе даже незнакомому человеку: «Здравствуйте! Как вас зовут? Давайте потанцуем. Вот здесь, прямо в лесу!» Это был тот редкий счастливый миг, когда сердце переполняют светлая радость и неясные щемящие желания. БОИТЕСЬ ЛИ ВЫ ГРОЗЫ? ДВА ОТВЕТА НА ОДНУ АНКЕТУ Дверь отворилась, и в класс просунулся огромный ярко-желтый портфель, в котором, пожалуй, можно было бы транспортировать боевые ракеты. Вслед за портфелем в классе появился молодой энергичный товарищ с улыбкой на лице. Он прошелся перед учениками быстрым, деловым шагом, пристроил свой «дирижабль» (так Женя сразу же мысленно окрестила его портфель) на кафедре. Живым, острым взглядом окинул класс и сказал: — Дорогие пятиклассники, разрешите представиться! Ученики, не привыкшие к таким церемониям, загудели нестройным хором, а Бен встал и козырнул, как бы разрешая обладателю портфеля назвать себя. — Старший научный сотрудник института психологии Олег Артурович Грицюта, — скромно, но с достоинством отрекомендовался тот и сопроводил это сообщение легким наклоном головы в одну и в другую сторону. Девочки смущенно потупились, приятно пораженные улыбкой и галантностью представителя науки. Мальчишки же встретили бодрого товарища с некоторой настороженностью: что это он притащил в портфеле? Уж не контрольную ли работу случаем — на закуску, под конец учебного года? Однако Грицюта немедленно развеял тревожные догадки. — Товарищи! — Он похлопал в ладони, как это делают в детском садике, добиваясь полной тишины. — Сейчас мы с вами проведем ан-ке-ту, — и успокоительно поднял руку, когда заскрипели парты и зашумели взволнованные ученики. — Не удивляйтесь, сейчас я поясню, что это за зверь и с чем его едят. И Грицюта заверил, что ничего страшного и необыкновенного не произойдет. Просто он раздаст бланки с напечатанными вопросами, а ученики — каждый на свой лад и по своему разумению — должны ответить на предложенную анкету. Ученый-психолог расстегнул свой «дирижабль» и вытащил из его нутра пачку анкет. Пошел по рядам, раздавая направо и налево сложенные вдвое листы. Кое-кто из ребят заволновался, к Грицюте потянулись руки: «А мне, а мне!» Однако хватило всем. Затем Грицюта заметил, что это не контрольная работа, не диктант. Абсолютно никаких оценок — ни за содержание, ни за грамотность. Более того: ответы будут сохранены в глубочайшей тайне, можно даже не указывать свою фамилию. Так что полная свобода: кто что хочет, то и отвечает. Единственная просьба писать искренне, откровенно, ничего не выдумывать и не скрывать. — Все понятно? — спросил Грицюта. По классу волной прокатилось: — Понятно! И вот чистые странички анкет — перед каждым пятиклассником. Две-три минуты тишины, потом веселое перешептывание, и кто-то уже сосредоточенно скрипел авторучкой.