Милана смущенно глянула на меня, я махнул рукой и сам достал ей сигареты полковника. Как-то не время сейчас было лекции ей читать. Она порывалась выйти, но я велел ей сесть на стул у двери и курить там. Однажды при мне в Комок вошел серчер с сигаретой, Продавец даже слова ему не сказал. И дым вытягивало мгновенно, здесь сильная вентиляция. Я подождал, пока Милана справилась с зажигалкой и закурила. Делала она это по-прежнему неумело. – Вы что-то… посмотрели? – спросил я, стоя рядом. – Нет еще. Сейчас Елена смотрит… сердце… – Милана глубоко затянулась. – Давай не об этом, а? Как у тебя дела? – Нормально. А что не звонила? – Учеба, – неубедительно объяснила Милана. – Дел по горло, да… – И тут же, испортив даже эту отмазку, спросила: – Как у вас с Дариной, всё в порядке? – Хорошо, – ответил я. Повисло неловкое молчание. – Вы на меня не обращайте внимания, – сладким голоском произнесла Наська. – Я все понимаю, это взрослые отношения. Милана вымученно рассмеялась. – А ты как, непоседа? – Расту, – подумав, сообщила Наська. – Думаю о жизни. Решила начать писать стихи. – Умница, – одобрила Милана. И тут из-за занавеса вышел Лихачев. Сказать, что у него был озадаченный вид, – мало. Он был растерян и, кажется, даже слегка испуган. – Что такое? – дернулся я. – Максим, такое дело… – Лихачев скривился. – Эта… Татьяна… не человек. Он, крякнув, перебрался через стойку. Подошел, забрал у Миланы свои сигареты, тоже закурил. – На вид обычная женщина, – сказала Милана осторожно. – Даже красивая женщина. – Ну да… И документы у нее нормальные, и в сумочке ничего подозрительного. Елена говорит, что сердце нечеловеческое. Там две дополнительные камеры. – Шестикамерное? – удивилась Милана. – Три предсердия, три желудочка. Дополнительная вена и артерия, кажется, идут прямо к мозгу. Мы еще глянули быстро мышцы – Елена говорит, что такого вообще в природе не бывает. Какой-то особый тип мышечной ткани, надо смотреть под микроскопом, но… В общем… там у нее словно всё улучшено. Понимаете? – Она Прежняя, – сказал я, холодея. – Да, – кивнул Лихачев. – Я это допускал. Но не думал, что они так отличаются внутри. – Я готова помогать, – решила Милана, покрутила головой, ища, куда бросить окурок. – Если так, то я готова. Я как-то сразу перестала ее жалеть! – Подожди, надо понять, что делать, – сказал Лихачев. – Убитый Продавец – уже плохо. Но его соплеменники хотя бы разрешили вести следствие и проводить вскрытие! А тут – убитый Прежний. Я не знаю, что делать. – Официально их как бы нет, – заметил я. – Но мы как минимум одного знаем, – Лихачев вздохнул. – И пусть даже Прежним теперь запрещено убивать людей, он и в своей человеческой должности может нам жизнь превратить в ад! – Вас с работы вытурят, – кивнул я. – Меня с работы, Милану из института, при желании найдут и тебя за что посадить, и как близких зацепить… – Лихачев покачал головой. – Ребятки, я не хочу вас подставлять. Эта женщина – не преступник, а тоже жертва. Я велел Елене привести ее в порядок, насколько возможно. И надо… – он помедлил, – звонить Ивану. Ты помнишь его прямой номер? Я кивнул. – Так будет быстрее, – решил Лихачев. – Мне-то придется продираться через секретарей. Позвони. Расскажи без деталей, что случилось. Пусть забирают тело. Я подумал, не связаться ли вначале с Продавцом. Потом подумал, что неприятностей, связанных с Иваном, будет куда больше. – Хорошо, – сказал я. – Позвоню. – Давай, Максим, – подбодрил Лихачев. – Влезли же мы в дерьмо по уши… Извини, Милана, что тебя вытащили. Милана пожала плечами и ответила: – Ничего. Если честно, мне эти недели было как-то одиноко и пусто. Наверное, подсела на адреналин. Я глянул на Наську, взглядом велел ей оставаться (впрочем, она-то была явно в восторге от происходящего) и пошел к двери. Открыл и замер. Перед дверью стоял худощавый мужчина лет сорока, в дорогом костюме, в дорогих очках, интеллигентного и одновременно начальственного (а это редко бывает) вида. Похоже, он давно уже тут стоял, терпеливо ожидая, пока кто-нибудь выйдет. – Здравствуйте, – сказал я. – Как раз собирался вам звонить. Иван уставился на меня, на мгновение на его лице промелькнула несвойственная Прежнему растерянность. Потом он кивнул, вновь обретая иронично-пренебрежительный вид. – Проходите, – помедлив, продолжил я. В конце концов, ведь Иван был во всё посвящен. Так что разрешение Продавца формально касалось и его. – К сожалению, войти я не могу, – ответил Иван, оглядывая дверной проем. – Мне, видишь ли, достаточно сделать шаг внутрь, чтобы умереть… Он с явным интересом заглянул в Комок, сдержанно улыбнулся Лихачеву. – Здравствуйте, полковник! Привет, девочки! Приятно видеть знакомые лица. Но говорить придется через порог. У вас стульчика не найдется? Глава пятая Я принес и передал через порог стул. Иван покачал головой, забирая его, сказал: – Ты зря боишься. Я лишь пожал плечами. «Бояться» – слишком сильное слово. Но я предпочел бы оставаться там, куда Иван войти не может. Набережная была удивительно пустынной, ни одной машины, ни одного пешехода. Похоже, ее перекрыли? С другой стороны, через Водоотводный канал то и дело мелькали автомобили. – Я попросил остановить здесь движение, – сказал Прежний, садясь перед дверью. – Чем обязан удовольствию встретить здесь вашу компанию? Лихачев молчал, я тоже с ответами не лез. Ивана это не смущало. – Остальные люди тоже здесь? А миленькая жница? Я подумал, что «миленькая» он добавил специально для меня. Чтобы вывести из равновесия. Это значило, что мое появление ошеломило и разозлило его. Не буду я заводиться, не дождется. – Что вам здесь нужно, Иван Егорович? – спросил Лихачев сдержанно. Значит, он все-таки Иван? Мне стало неприятно, что у него на самом деле такие обыденные русские имя и отчество. Я не стал расспрашивать Лихачева, но был уверен, что Прежнего на самом деле зовут совсем иначе. Хотя, если подумать серьезно, – имен у него должно быть много. – Куда интереснее, что нужно вам, – ответил Иван. – Да, поздравляю с награждением, полковник! Вам хотели дать «За отличие в службе» первой степени, но я настоял на «За заслуги в службе в особых условиях». Интереснее звучит, верно? А «за отличие» первой степени вы еще получите, я прослежу. Лихачев молчал.