По ее словам, в субботу отвозила неходячую мать в больницу. Живет в Зеленограде с матерью и бывшим мужем в одной квартире; двое сыновей-студентов учатся в Минске. Муж в субботу был дома. – Не знаю, где Оксана Ивановна, – буркнула Лада. – Уехала, должно быть. – Куда уехала? – ласково спросил Макар. – Куда-то, должно быть. Она смотрела на него с предубеждением, но без всякого испуга. «А вот здесь пригодился бы Серега, – подумал Макар. – Мне она не доверяет. С ним ей было бы проще». Замкнутое, враждебное лицо, четко очерченные скулы и тяжелый подбородок, красноватая кожа в лопнувших сосудах. Эта женщина много и тяжело жила, много и тяжело работала. «Живет с бывшим мужем в одной квартире». – А почему вы, Лада Сергеевна, отправили сыновей учиться в Минск? – неожиданно спросил Макар. Неожиданно даже для себя самого: он до последней секунды прикидывал, с какой стороны к ней подойти, и вопрос сам сорвался с языка прежде, чем он успел что-то придумать. – А что такое? – Она вздрогнула и уставилась на него с тяжелым подозрением. «Тебе-то что до моих детей?» Илюшин принял решение. – Смотрите, Лада Сергеевна, как мы с вами поступим. Я объясню, почему ваши сыновья учатся в Минске. А вы определитесь, будете со мной говорить начистоту или нет. – А какая тут связь? – хмуро спросила она. – Вы сейчас видите перед собой мальчишку, выскочку. – Она пыталась возражать, но Илюшин не дал ей продолжить. – Моим способностям вы не доверяете ни на грош и не хотите на меня тратить ни время, ни силы. Вы очень устали, я вижу. Учтите: я еще ничего не успел о вас выяснить, кроме того, что вы сами мне сказали. Ее глаза неотрывно следили за ним. – Так вот, сыновья в Минске. Странно, что не в Москве! Образовательных учреждений здесь пруд пруди, зачем потребовалось отсылать детей в Белоруссию? Вариантов два. Первый: в Минске оба получают редкую специальность, которую нельзя получить у нас. Или можно, но они не смогли поступить. В это объяснение я не верю. – А второй вариант какой же? – не выдержала она. – Вы в разводе с мужем, при этом продолжаете жить с ним в одной квартире. Отношения у вас с ним плохие… – Это ты с чего взял? – перебила она. – Я знаю, что такое перевозить неходячего пациента, – сказал Макар. – И что такое дожидаться в больнице его оформления – не час, не два и даже не три. Это тяжело. Вы были одна, Лада Сергеевна. Ваш муж ничем вам не помог. Муж, который в одной квартире с вашей мамой прожил Бог знает сколько лет. Толобаева хотела что-то сказать, но сдержалась, только мяла красные руки, точно ком теста. – Взрослый мужчина, у которого нет никаких дел, который проводит субботу дома, – и не помогает бывшей жене с престарелой матерью, – неторопливо сказал Макар. – Поправьте меня, если я ошибаюсь, но, по-моему, он у вас большой паршивец. Вы не можете продать и поделить квартиру, потому что даже если разменять вашу мизерную двушку, вам не хватит денег, чтобы купить себе жилье. И муж саботирует все ваши попытки по размену. И еще он вас бьет. Пьет наверняка – и бьет. У вас характерный жест: вы рукава свитера постоянно натягиваете на запястья. Не знаю, есть ли на них сейчас синяки, но они точно там были. Это привычное для вас движение. Вы отослали детей, чтобы ваши взрослеющие мальчишки не прибили ненароком собственного папашу, которого они ненавидят. Жадного, дрянного, бессовестного папашу. Не представляю, какой лапши на уши вы им навешали от страха за них, но вам удалось их уговорить. Одной вам с ним легче справиться, правда? Она окаменела, не сводя с него глаз. Потом кивнула. – Когда ему не приходится постоянно доказывать, кто тут главный вожак, он даже бывает похож на человека. – В сипловатом голосе проскользнула насмешливая нотка. – Не на мужчину, нет. На человека. Я и тому рада! А рядом с Колькой и Митей он как стареющий волк, возле которого прыгают подрастающие волчата. И ему нужно то и дело прикусывать их за шкирку, чтобы не забывались. – Тоже мне, нашли волка! – Твоя правда. – Она вдруг улыбнулась. – Шакал он. Бывают шакалы-кровопийцы, как считаешь? – Я, Лада Сергеевна, считаю, что если ваш благоверный снова начнет рукоприкладствовать, на него нужно написать заявление. Иначе все закончится тем, что не ваши мальчишки, а вы сами попытаетесь его убить, и тогда вас посадят, а он останется в квартире с вашей матерью. Как вы считаете, много времени ему понадобится, чтобы сжить ее со свету? Толобаева побледнела, не переставая улыбаться, и лицо ее застыло, превратившись в маску. Илюшин быстро встал, налил воды, вернулся и приблизил чашку к ее губам. – Пейте сейчас же! Она вздрогнула и начала пить – жадно, давясь, расплескивая воду и кашляя. Илюшин принес бумажные салфетки, заставил ее промокнуть одежду. – Ты бес… – выдавила она, когда смогла перевести дыхание. – Я частный сыщик, – жестко сказал Илюшин. – И очень хороший. Мне нужно найти Баренцеву, и я ее найду. Для этого мне понадобится помощь всех, кто живет в доме, и ваша в том числе. А вы мне козью морду строите… Она отчаянно замахала на него руками: – Все, все, пристыдил! Хватит уж! Что тебе рассказать? – Что за семья у Баренцевых? Она вылила остатки из чашки в ладонь, промокнула взмокший лоб. – Семья как семья. Я особо описывать людей не умею. Оксана Ивановна со мной всегда очень добрая, грех жаловаться! Я за ее здоровье свечки в церкви ставлю. Рублем не обижает. Требовательная очень, это есть. Ну, так и я работы не боюсь. – Какие у нее отношения с мужем? – По-разному бывает. Если она в хорошем настроении, то и с ним приветливая. Если в плохом… Он ее настроение чует, как умная собака, заранее прячется, чтобы не попасть под горячую руку. Тогда достается или Жанне Ивановне, или Льву Леонидовичу. Ну, с этого всё как с гуся вода, он своим весельем и с Оксаны весь градус сбивает. А Жанна Ивановна, та может завестись. Кровь-то общая! Но тоже не сказать, чтобы всерьез. Пошумели, поплакали да разошлись. Камней за пазухой вроде бы никто не держит. – «Как умная собака» – не очень-то достойно звучит, – заметил Макар. – А чего ж тут недостойного? – спокойно возразила Толобаева. – Если в семье один сильный, а другой слабый, глупо сильному приспосабливаться к слабому. Так не бывает. Оксана Ивановна у них глава семьи. Так ведь и живут люди хорошо, сытно и просторно, грех им жаловаться. – Между мужем и женой были серьезные скандалы? – Откуда! Юрий Алексеевич человек не склочный. Он жене старается угодить. И правильно! – Это называется «бесхребетный», – бросил провокационно Илюшин. – Ерунду несешь, – отрезала Толобаева. Ему удалось опрокинуть ее на спину, рассказав о бывшем муже, но она уже вновь стояла на ногах, и эта способность вставать раз за разом вызывала у Макара искреннее восхищение. Пять минут назад белизной лица соперничала с простыней, он даже испугался, что переборщил, – а теперь сидит снова красная, крепкая, как свеколка, и даже успевает между ответами поставить его на место. – Почему ерунду? – старательно подыграл Илюшин. – Мягкий – еще не значит размазня. Юрий Алексеевич – добрый мужчина. Но если его вывести из себя… – А кто-то выводил? – встрял Макар. – Было дело, Федул его разозлил. В воскресенье. Я утром заехала, потому что паспорт свой забыла, боялась, без него мне пропуск в больницу не оформят. А он и не понадобился. Но их ссору я застала. Только это даже не ссора была, а избиение младенцев, хотя, если со стороны поглядеть, кто из них еще младенец! – Постойте-постойте! Кто такой Федул? – Никита Федулов, прораб бригады. Они у нас работают, беседку строят. Основательно строят, ничего не скажу: яму вырыли, опалубку сделали, укрепили цементом фундамент – все как положено. В воскресенье приехали, чтобы дальше трудиться. Тут их Юрий Алексеевич и встретил. Выгнал Федула, прохиндея! И как выгнал! – Она восхищенно хлопнула в ладоши. – Федул – наглец, потерял и совесть, и страх. Хозяйку обворовывает, но вьется, как кот, смотрит умильно! Строители все такие. Честных днем с огнем не найдешь. Оксана все ему прощает! – Не любите вы Федулова, как я погляжу… – Лживых кобелей я не люблю, – отрезала она. – Он перед Оксаной Ивановной хвостом бьет, лисой стелется. А со мной ему церемониться не нужно: я же старая вешалка, прислуга. Он сразу улыбочку дёрг с лица – и в кармашек, до нового случая. И на детишек матом рявкал. – На Леночку? – Нет, Леночку он как раз привечал. А троицу, которая в гостевом коттедже, при каждой возможности шпыняет и гоняет. Я один раз услышала, как он матерком прошелся при них. Ты что же, говорю, за языком не следишь? А он в ответ: ты здесь никто, прислуга, будешь мне замечания делать – вылетишь быстрее, чем пукнешь. – Занятно, – сказал Макар. – Угроза была реальна? Он и в самом деле имеет такое влияние на Баренцеву? – Вот уж чего не знаю, того не знаю, – быстро ответила она. Слишком быстро. Однако Илюшин решил эту тему пока оставить в стороне и перевел разговор на Медникова. – У Льва Леонидовича не было значительных ссор с Баренцевой? – Я за ними круглые сутки не хожу, всего знать не могу. Говорю же, с ним поссориться трудно. Он как угорь: ты его схватил, а он уже выкрутился. Уже перед уходом Макар вспомнил, что хотел спросить у нее кое-что еще. – Лада Сергеевна, трое детей, которые живут в гостевом коттедже… Кроме того, что прораб ругал их, вы еще что-нибудь можете сказать о них и об их учительнице? Она в недоумении развела руками: – Учительницу я совсем не вижу. Ну, красивая, молодая, вежливая очень. Бывает, я днем постучусь в домик, она сразу репетицию прекращает и всех гонит на улицу. Чтобы я, значит, могла прибраться спокойно и никто меня не отвлекал. А мелкие – ну, дети как дети. Чего-то там на своем птичьем языке чирикают, мне это непонятно. У них много слов новых, я половины не знаю. Музыкой занимаются целыми днями, молодцы такие. А по вечерам с Леночкой возятся. Это для меня тоже удивительно! Таким детям с пятилеткой разве интересно? А они с ней как с котенком – и туда, и сюда, и какие-то башенки с ней строят, и в прятки играют. Может, у них братья-сестры младшие и они по ним скучают? Даже и не знаю. – Учительница нормально общалась с Баренцевой? – Да почитай, что вовсе не разговаривали. Ну, или я не видела. Вы учтите, меня ведь по выходным тут не бывает… Может, они по субботам чаи гоняли на крылечке или винцо белое с виноградом употребляли. Может, мысленно согласился Макар. Но что-то ему подсказывало, что не было ни чаев, ни крылечка, ни белого винца с виноградом. 11 Повариха, Магдалена Мирчева выразилась о Баренцеве гораздо определеннее. – Никчемушник! – Полные красно-синие губы скривились. – Захребетник он, и больше никто! Оксана Ивановна загнала себя, как лошадь! Ты понимаешь, сколько нужно бабе вкалывать, чтобы вот это все в порядке содержать! – Она широко вытянула перед собой руки, словно преподнося Илюшину каравай с тремя коттеджами, машинами и домработницами, увенчанный клумбой. Руки у Магдалены были короткие и крепкие, как у борца сумо, волосы стрижены по-мужски, и вся она была крепко сбитая, без намека на рыхлость, с глубоко посаженными блестящими черными цыганскими глазами и густым баском, и двигалась так целеустремленно, словно собиралась впечатать собеседника в стену. – Я тут пять лет служу. Сердце за нее кровью обливается. Присосался, кровосос. Тьфу!