Глава пятая Пульче была вне себя от злости, когда увидела новую программу Каррады. Она не смогла заставить себя не смотреть ее и с каждой новой передачей злилась все больше. Ланчелот пытался ее успокоить. – Это же просто какие-то невежды, – говорил он. – Послушать их, выходит, что это африканцы когда-то захватили Америку – и Северную, и Южную. На самом деле их привезли туда насильно в кандалах и сделали рабами. А захватили Америку испанцы, а после них другие европейцы. Захватили и выжили коренных жителей с их земель. Если уж Каррада и его компания хотят, чтобы африканцы убирались обратно в Африку, то, значит, и европейцы должны вернуться в Европу. Как они не понимают, что это смешно и глупо? И неужели ты думаешь, что кто-нибудь воспринимает этот бред всерьез? – Да, у нас в школе, например, – отвечала Пульче. Защищать диких монстров на улице и в школе становилось все труднее. Джакузи совсем обнаглели. Зато Коломбу с Лео они теперь сильно зауважали. Выпрашивали автограф матери и наперебой приглашали к себе на дни рождения. Ага, так мы к ним и пойдем. После того, как они орали Шанта́л у Ортолу́: «Катись в свою Африку, смоляное чучело!» А сами даже географии не знают – Гаити находится ни в какой не в Африке, а в Америке. Вчера тетя Динучча и Станислав пришли, чтобы встретить нас после школы. Из Швейцарии мы написали «девчонкам» три или четыре письма и получили на них ответы. По телефону тоже созванивались. Но с тех пор как мы вернулись в Милан, они еще не появлялись. Тетя Динучча сказала, что в последние дни они с тетей Мити звонили нам много раз (хотели поговорить со мной или с Лео), но «вампиры» все время говорят, что нас нет дома. – Нехорошо, что они держат вас в изоляции, – заметил Станислав. – Надо что-то прид умать, – сказала тетя Дину чча. – Кажется, отчим подарил вам недавно мобильник? Я объяснила ей, что Мильярди подарил его Лео перед каникулами, но потом забрал назад, потому что Клотильда убедила его, что это очень рискованно. Мол, так ему сможет звонить кто угодно, и ребенок окончательно выйдет из-под контроля. – Тогда остается только звонить из автомата. Купите себе карточку и звоните. Мы договорились, что я и Лео будем звонить хотя бы два раза в неделю, а если захотим или что-нибудь понадобится, то хоть каждый день. Лео был на седьмом небе от счастья, потому что его выбрали для рекламы каких-то игрушек. Это Тамара Казе постаралась: услышала, что идет набор детей для рекламы, и притащила его туда. Всего предстояло снять несколько роликов, которые покажут перед Рождеством по всем каналам. Мама не слишком обрадовалась. – Пойми, Лео, – сказала она, – снять рекламный ролик для телевидения – это серьезно. Даже если это реклама игрушек. Это не то что сходить к другу в гости, где можно бегать по ковру на четвереньках и дурачиться, как захочешь. Нужно делать только то, что говорит режиссер, повторять один и тот же жест по нескольку раз. И нельзя сказать: «Все, я больше не могу, я устал». Это очень утомительно, поверь. От софитов в студии ужасно жарко. Под гримом чешется кожа, а почесаться нельзя. Ты уверен, что этого хочешь? Но Лео не дал себя отговорить. Отчим и Тамара Казе внушили ему, что это огромная удача: он был отобран из многих детей и обязательно станет знаменитым – даже учительницы в школе будут просить у него автограф. Все заработанные деньги он положит в банк и сможет воспользоваться ими, когда станет совершеннолетним. А сейчас получит в свое распоряжение все игрушки, которые будет показывать. – Жаль, что ты уже старовата и не можешь рекламировать игрушки для девочек, – сказал он сестре. – Да, старовата. – Тамара Казе окинула Коломбу критическим взглядом. – Но будь она даже помладше, с такими волосами ее на телевидение все равно бы не взяли. И чего она лезет в чужие дела? Когда мы вернулись после каникул, сразу устроила тарарам из-за моей новой прически и с того дня продолжает меня мучить. Почему-то ей втемяшилось, что, прежде чем подстричься, я должна была обязательно посоветоваться с ней. А она убеждена, что девочкам из порядочных и благополучных семей нужно носить косы. Как же это меня бесит! Я уже не маленькая девочка – мне, между прочим, двенадцать лет. Да и кого интересует ее мнение? Уж точно не меня. В МОИ консультантки она не нанималась. И кто там обо мне что подумает, мне совершенно наплевать. Хотела бы я посмотреть на эти игрушки – на них будет ярлык «выбор сына Эвелины Тоскани». Ланч говорит, лучше бы на них было написано, что они НЕ сделаны голодающими детьми из стран третьего мира. Но даже если их делали в Европе, папе не понравилось бы, что Лео рекламирует дорогие и ненужные вещи. Ведь многие семьи – как мы, когда жили в Генуе, – не могут себе их позволить. А если покупают, как еще недавно мама в телелотерее, то отказывают себе в самом необходимом или залезают в долги. Глава шестая Джакузи в школе совсем разнуздались. Даже преподавателям, которые осмеливались иметь не такое мнение, как у Валерио Каррады, приходилось несладко. Как-то преподаватель ИЗО стал рассказывать, что импрессионизм начался с увлечения африканским искусством, и привел в пример таких художников, как Пикассо, Матисс, Карра, Модильяни… – Африканское искусство? – тут же перебил его Витторио Кортези. – Восхищение? Вы серьезно считаете эти наскальные каракули и бесформенные деревяшки искусством? – Обезьяны в зоопарке и те способны на большее, – подключилась Сабрина Лодато. – Не говорите глупости, – сказал преподаватель. – Как раз тогда, в самом начале века, немецкие археологи вели раскопки в Ифе, священном городе йоруба, и нашли такие шедевры искусства, что, глядя на них, едва не прослезились. – Могу себе представить! – съязвила Джулия Серраванти. – Не иначе как Джоконду или Венеру Милосскую. – А что вы думаете? Они заняли почетное место в Лувре рядом с шедеврами Леонардо и художников античности, – ответил преподаватель. Потом открыл принесенный из библиотеки каталог выставки. – Послушайте, что пишут искусствоведы: «Эти удивительные нигерийские художники, в чьих шедеврах соединились гармония, достоинство и сдержанная сила, в совершенстве владеют выразительными средствами». – Если эти произведения действительно прекрасны, то их создали не они. Небось украли из какого-нибудь музея. Эти черные только и смотрят, где бы чего украсть! – вставил Витторио Кортези. – Приезжают в грузовиках с двойным дном и все у нас тырят. – Ты совсем, что ли? – не выдержал Франческо Валла. – Я ходил с Леопольдиной на выставку африканского искусства в Палаццо Реале. Все эти маски и статуэтки очень древние, и их ни с чем не перепутаешь. – Самые прекрасные были созданы во времена, когда здесь у вас творили Джотто и Леонардо, – объяснила Леопольдина. – А вообще цивилизация Ифе возникла больше трех тысячелетий назад. – Цивилизация, ха! У таких обезьян, как ты? Ты хоть смотрела на себя в зеркало? – выпалил Витторио. Франческо даже не встал из-за парты, просто перегнулся и влепил ему пощечину: – Кретин! Посмотрел бы в зеркало на себя! – Да вы что?! Немедленно перестаньте! – закричал преподаватель. – Сказали бы это ему! Вы не видели, что он меня бил? – Но ты его спровоцировал, – ответил учитель. – Я иду к врачу, – заявил Витторио. – А завтра пожалуюсь директору на Валлу за то, что меня избил, а на вас за то, что ему потакали. По-моему, в головах у джакузи полная каша. – Слушай, но ты же должна ненавидеть этих оборванцев, – говорит мне эта дура Марина Коинор. – Каррада рассказывал, что ваши жильцы у вас воруют и делают всякие пакости, а маме твоей сейчас нельзя волноваться… И этот старик Петрарка вместо того, чтобы вас защищать, перешел на их сторону. Как ты только сидишь за одной партой с его внучкой! Я бы на твоем месте с ней вообще не разговаривала. А с Лео с тех пор, как стало известно, что он снимается на телевидении, они ведут себя как последние подлизы, и слова поперек не скажут. Даже когда он заявляет, что после школы женится на Джарре и откроет с ней вместе ветеринарную клинику. Отчим же, когда Лео открыл перед ним свои планы, чуть не пригвоздил его взглядом и сказал, что если еще раз такое услышит, то отправит учиться в очень строгую школу в Англии, где из него вышибут всю дурь розгами. – Это вроде той школы, в которую ходил Роальд Даль, когда был такой, как ты, – заметила Пульче, когда об этом узнала. – А я сбегу и уйду в другую школу, в Хогвартс, – решительно сказал Лео, – и выучу там заклинание, чтобы кожа у моей жены стала белая. – Если ты еще раз скажешь такую глупость, то получишь в нос, и я заберу у тебя Липучку, – пригрозила ему Пульче. – Джарра прекрасна такая, как есть. А вот ты бледный, как сметана, – загореть не помешало бы! Лео смутился. Вообще-то он сказал это просто так, для интереса. На самом деле Джарра и ему нравилась такая, как есть. Но все-таки ему хотелось, чтобы в школе им все восхищались. Джакузи из моего класса горько пожалели о том, что еще недавно подлизывались к Лео, потому что он здорово подставил Пьеркристиана Лодато, их лидера и «идейного вождя», – так шутя называет его Ланч, когда мы обсуждаем вместе наши школьные дела. На прошлой неделе Пьеркристиан должен был делать в классе доклад по истории Нового времени – тема любая на выбор. И он выбрал апартеид в Южной Африке, потому что об этом только недавно говорил тибурон в своей программе: как черные и белые должны были существовать отдельно, черные – вкалывать, а белые – обогащаться. – Это было очень умно и справедливо, – сказал Пьеркристиан. – Отменив апартеид, Нельсон Мандела нанес Южной Африке непоправимый вред. – Интересно, на основе чего ты это утверждаешь? – Белые – это высшая, цивилизованная раса, а негры – грязные дикари, варвары и невежды, – заявил Пьеркристиан и, кинув на нас с Пульче быстрый взгляд, добавил с вызовом: – Нравится это кому-то или нет. – В Манчестере у нас соседи из Южной Африки, – спокойно отозвалась Пульче. – Они темнокожие. Отец преподает английскую литературу, дети учатся в университете, а мать – театральная актриса. И все они гораздо умней и цивилизованней тебя. – Можешь говорить что угодно, – ответил Пьеркристиан. – Правда на моей стороне. И я принес с собой видеодоказательство. – Он помахал кассетой.