ПРЕСТНЕДВ ПРЕСЛЕДЫ А еще он придумал название для нашего дома. Поскольку они с дедушкой упрямо отказывались продавать свою площадь, он всегда называл ее «наша Упрямая Твердыня». – Упрямая Твердыня, – повторила за ней Коломба. Теперь она поняла, почему Ланч назвал дом таким странным именем. – Мне нравится. А почему вы не повесите табличку на входе? – Граф сделал несколько медных табличек, больших и красивых, – сказала Пульче. – Каждую ночь преследы ее снимали, а он на следующий день вешал новую. Он был очень хороший, наш граф. Говорил, что, если бы я была большая, он бы на мне женился. – А сколько тебе сейчас? – спросила Коломба. – Одиннадцать с половиной. – Как мне? Неужели? Я думала, ты еще в младших классах учишься. – С этого года иду в среднюю школу. А ты знаешь, что тебя записали в мой класс? Я очень рада. В Упрямой Твердыне живет больше тридцати детей, но все они или слишком маленькие, или слишком большие. А ты – как будто специально для меня. Глава пятая Вот он наконец – пятый этаж. Взрослые остановились, чтобы отдышаться. У мамы на лбу выступил пот. Ланч уже ждал нас на пороге. – Надеюсь, вы оцените нашу англо-неаполитанскую кухню, – сказал он. – Мне помогала синьора Эспозито (она живет этажом ниже). Мы приготовили лазанью с тефтельками, цукини под маринадом и сливовый пудинг. По настоящему йоркскому рецепту. – Мама Иммаколаты потрясающе готовит, – объяснила Пульче. Я вспомнила, что она уже произносила эту фамилию. – Кажется, ты говорила, что девочку зовут Аннина? – Аннина зовут младшую. Но там есть еще Даяна и Иммаколата. И Чиро, и Дженнарино, и Сальваторе, – ответила Пульче, загибая пальцы. – Типичная большая неаполитанская семья, – объяснил Ланчелот с типичным английским акцентом. – Еще три дяди и тетя Кончетта. С самой синьорой Ассунтой и ее мужем получается двенадцать человек. – И все дети бегают и кричают на лестница, – вставил Араселио. – Вместе с лос чикос из другие три квартирос – из Филиппины, Сенегал и Индия. Я же говорил тебе, Паломита, что в этот дом есть сто чикос, и все разного цвета. Лео, Пульче и Коломба прошли вперед взрослых через широкую прихожую и вскоре оказались на террасе, где их ждал синьор Петрарка. Дедушка Пульче был не толстым – он был огромным. Лео с Коломбой еще не видали никого, кто был бы такой вышины и ширины. По сравнению с ним великан Араселио выглядел худым и тщедушным. Пульче, казалось, была довольна впечатлением, которое дедушка произвел на ее друзей. – Все смотрят на него, открыв рот, когда встречают в первый раз, – гордо сказала она, как будто размеры дедушки были его заслугой. – Пульхерья, чего ты на себя понакру тила? Ты же вся вспотела. Так недолго заболеть перед самой школой. Иди переоденься, – сказал дедушка. – Я уже заболела. У меня ветрянка. А шарф и шапку мне велел надеть Ланч. Старик вздохнул: – А еще говорят, что англичане воспитывают детей в спартанском духе! В это время подоспели остальные. Секретарь показал восхищенным гостям виноградник, ящики с помидорной рассадой, голубятню, курятник и оранжерею с орхидеями. Терраса напоминала висячие сады. Кругом были расставлены большие терракотовые горшки с цветущими кустами и деревцами, а между ними спокойно прогуливались куры, за которыми с крыши оранжереи следил прекрасный и гордый петух. В игрушечной коляске, рядом с куклой Пульче, устроилась курица-несушка. Еще пять петухов дремали у парапета, не обращая внимания ни на кур, ни на низко летающих голубей, которые то и дело садились на спинку стула синьора Петрарки. Стул был металлический, c железными перекладинами, скрепленными болтами. Перед ним стоял мольберт с холстом, завешенным какой-то тряпкой. Рядом на табуретке лежала палитра и коробка с масляными красками. Обеденный стол был накрыт в дальнем конце террасы – со стороны двора. Дрозд с желтым клювом клевал хлеб из корзинки, другой пил воду из стеклянного кувшинчика. – Извините за беспорядок, – сказал Ланчелот Гривз. – Так тут же прекрасно! – воскликнул Лео. Глаза у него разбегались от восторга. А синьора Эвелина, забыв про приличия, не сводила глаз с хозяина дома. Она смотрела на него, как альпинист на вершину Гималаев, – с удивлением и восторгом. Синьор Петрарка улыбнулся ей с дружеским участием: – Добро пожаловать, дорогая. Рад, что вы почтили мой дом своим присутствием. Знайте, что эта дверь всегда открыта для вас и ваших детей. И преклоняюсь перед вашей красотой. Он действительно поклонился с неожиданной для такого великана легкостью и протянул ей руку. Коломба заметила, что мать ответила ему непринужденным рукопожатием, без капли робости. Похоже, она была в приподнятом настроении, как когда-то, когда с шампанским праздновала возвращение мужа из круиза. Позже, когда они уже вернулись домой, Эвелина призналась золовкам: – После смерти Альваро это первый человек, рядом с которым я почувствовала себя уверенно и надежно, как будто в этом доме со мной не может случиться ничего плохого. После обеда мама не уткнулась в телевизор, пропустила очередную серию «Урагана» и даже не вспомнила об этом. Для начала нашей новой жизни в новом городе уже неплохо. Тети со своими двумя женихами поужинали вместе с нами, а потом отправились к себе домой. Сейчас я лежу с закрытыми глазами на верхней половине своей двухъярусной кровати и пытаюсь привести мысли в порядок. С тех пор как мы закрыли за собой дверь нашей квартиры в Генуе (даже не верится, что это было еще сегодня утром), я столько всего увидела и узнала. Больше всего мне нравится, что у нас есть свой таинственный сад. Гораздо меньше – что имеются безымянные враги. Но главное – я, кажется, нашла себе подругу. Хотя это еще не точно. Э-будем-посмотрети. Глава шестая Станислав опасался не зря. За закрытыми дверями «ПРЕСТНЕДВ» скрывался кто-то, кого не обрадовали разговорчики наших друзей и высунутый язык Пульче и кто доложил об этом анонимному президенту компании. Днем тот вызвал администратора Гельвецио Кальци в центральный офис «ПРЕСТНЕДВ». – За что только вам деньги платят! – ледяным тоном сказал президент. – За некомпетентность и идиотизм? Вы понимаете, что из-за вашего разгильдяйства остановился весь наш проект «Исторический центр – для достойных»? – Но, синьор президент, – пролепетал Кальци, – он остановился еще раньше. Что же делать, если новые собственники не хотят продавать… – ТЕПЕРЬ не хотят. Теперь, когда этот фанатик Петрарка перетянул их на свою сторону. Надо было играть на опережение. – Но я пробовал. Я написал письмо… – Он пробовал! Он написал! Это же курам на смех. Президент откинулся на спинку кресла и смотрел на Гельвецио Кальци ледяным взглядом. – Нет, вы ничего им не объяснили, кретин. Все наши усилия последних лет пошли прахом – как и миллиарды, потраченные на реставрацию. Теперь эти оборванцы так и будут торчать в своей берлоге. Вы понимаете, что номер тридцать пять будет у всех как бельмо на глазу? Мы даже не можем представить проект «Исторический центр для достойных» как наш ответ «Белейшим кварталам». – Но ведь и граф не согласился продать, и Петрарка никогда не уступит… – попробовал возразить администратор. – Эти два старых маразматика! – в ярости завопил президент. – Единственные во всем квартале, кто осмелился встать у нас на пути… Единственные, кто не понял, что согласиться – в их собственных интересах. Идиоты! Отвергнуть такое уникальное предложение! Встать на защиту этого сброда… Умалишенные кретины! И теперь, когда Петрарка остался один…