Теперь к вождю приблизился Намбо-ават, Большая Стопа, и спросил, можно ли начинать состязание со вторым бледнолицым. Большой Волк кивнул и приказал идти к определенному месту. Оно находилось вблизи двух столбов пыток. Там, как и прежде, снова был образован широкий круг, в середину которого вождь вывел Большую Стопу. Олд Шеттерхэнд сопровождал Толстяка Джемми. Он делал это, чтобы пресечь какие-либо коварные намерения против последнего. Оба борца разделись до пояса и стали спиной друг к другу. Голова Джемми не доставала даже плеча краснокожего. Вождь держал в руках лассо, которым крепко связал обоих. Ремень прошел краснокожему по линии бедер, белому — опоясывал грудь. Случайно, но к выгоде последнего, концы лассо оказались длинными и болтались, поэтому вождь вынужден был накинуть на грудь толстяка петлю. — Теперь тебе не нужно разрезать ремень, надо только распустить петлю, — словно невзначай бросил ему по-немецки Олд Шеттерхэнд. Каждый получил в руку нож, и поединок начался. Вождь сразу отступил назад, и Олд Шеттерхэнд последовал за ним. — Проткни его, Джемми, и не дай себя бросить! — напутствовал Хромой Френк. — Ты знаешь, если он заколет тебя, я навсегда овдовею и осиротею, но ты же не хочешь этого! Бодни его только и качни как следует! Краснокожий тоже слышал со всех сторон ободряющие возгласы. Он отвечал: — Я не Красная Рыба, позволивший одолеть себя. Я раздавлю и распотрошу эту толстую жабу, висящую у меня на спине. Джемми молчал. Он смотрел спокойно и серьезно, хотя и выглядел очень забавно на фоне краснокожего гиганта. Он предусмотрительно держал лицо отвернутым в сторону, чтобы наблюдать за движением ног краснокожего. Начинать борьбу было не в его интересах и не входило в его намерения; он хотел уступить инициативу индейцу. Тот долгое время стоял спокойно и неподвижно; он собирался внезапным броском застать врасплох своего противника, но это ему не удавалось. Когда он вроде бы совершенно случайно продвинул свою ступню назад, чтобы подставить Джемми ногу, тот отвесил ему такого пинка своей массивной лапой по другой, твердо стоящей ноге, что индеец чуть было не упал. Но теперь атака следовала за атакой. Краснокожий был явно сильнее, но белый — осторожнее и осмотрительнее. Первый постоянно пребывал в ярости из-за тщетности своих усилий, но, чем больше он бушевал и подставлял подножки, тем спокойнее становился последний. Борьба, похоже, затянулась, и интерес к ней остывал, поскольку не было заметно ни малейших преимуществ ни одного, ни другого. Но тем быстрее должна была быть развязка, замысленная коварным индейцем. Тот до сих пор своим поведением преследовал лишь одну цель — сделать своего противника осторожным. Белый должен понять, что никакой другой способ нападения со стороны индейца не мог достичь и не достигнет успеха. Но теперь вдруг индеец вцепился в лассо, резко натянул его так, что освободил себе некоторое пространство для поворота, и развернулся кругом — но попытка не удалась. Если бы Большая Стопа сумел бы повернуться к белому лицом, то просто задавил бы его своей массой, но хитрюга Джемми был начеку. Хромой Френк также заметил коварные намерения краснокожего и за долю секунды до поворота крикнул Толстяку: — Сбрось его, он разворачивается! — Да знаю я! — прокряхтел Джемми. В момент произнесения этих слов, когда краснокожий осуществил свой разворот лишь наполовину и, стало быть, нетвердо стоял на ногах, Толстяк резко нагнулся, рванув вверх своего противника, и быстро распустил петлю. Лассо ослабло. Краснокожий, беспомощно хватаясь руками за воздух, кувыркнулся над головой Джемми и грохнулся оземь, при этом выронив нож. Мгновенно Толстяк встал над ним на колени, схватил его левой рукой за горло, а правой приставил к сердцу клинок. Возможно, Большая Стопа и собирался защищаться, но кувырок его ошеломил, а глаза Толстяка сверкали так близко и угрожающе, что он посчитал лучшим лежать без движений. Джемми метнул на вождя взгляд и спросил: — Согласен, что он проиграл? — Нет, — ответил тот и подошел к ним. — Почему? — тотчас вмешался Олд Шеттерхэнд и тоже подскочил к борющимся. — Он не побежден, ибо лассо развязано. — В этом виноват сам Большая Стопа — он развернулся и тем самым вырвал ремень. — Этого никто не видел. Пусти его! Он не побежден, и борьба начинается снова. — Нет, Джемми, не отпускай! — приказал охотник. — Как только я скажу или если он рискнет пошевелиться, воткни ему нож в грудь! Тут вождь гордо выпрямился: — Кто здесь приказывает, ты или я? — Ты и я, мы оба. — Кто это сказал? — Я. Ты вождь своих людей, а я предводитель своих, Ты и я, мы вдвоем, заключили договор об условиях борьбы. Кто не соблюдает этих условий, тот нарушает его, он лжец и обманщик! — Ты рискуешь так говорить перед столькими красными воинами? — Это не риск. Я говорю правду и требую справедливости и честности. Если мне нельзя больше говорить, тогда заговорит Ружье смерти. Прежде вестмен опирался прикладом штуцера о землю, теперь же он демонстративно поднял его вверх. — Так скажи, чего же ты хочешь? — спросил вождь, значительно понизив голос. — Ты согласен, что эти двое должны были бороться, стоя спинами друг к другу? — Да. — Но Большая Стопа приподнял лассо и развернулся. Это так? Ты должен был видеть! — Да, — согласился вождь после некоторого колебания. — Умереть должен был тот, кто оказывался под другим. Ты помнишь условие? — Я знаю его. — Ну, кто лежит внизу? — Большая Стопа. — Так значит, кто побежден? — продолжал задавать вопросы Олд Шеттерхэнд, не давая вождю опомниться. — Он… — вынужден был ответить тот, ибо охотник так держал штуцер, что его ствол почти касался груди индейца. — Ты хочешь возразить? Тяжелый взгляд буквально давил вождя. Он, несмотря на свою гигантскую фигуру, почему-то почувствовал себя совсем маленьким и дал ожидаемый ответ: — Нет, побежденный принадлежит победителю. Скажи ему, что он может его убить. — Мне не нужно этого говорить, поскольку он и сам все хорошо знает. Но он не сделает этого. — Он хочет подарить ему жизнь? — Это мы решим позже. Пусть до того момента Большая Стопа будет связан тем самым лассо, от которого он хотел освободиться. — Зачем его связывать? Он никуда не сбежит. — Ты ручаешься? — Да. — Чем? — Всей моей собственностью. — Хорошо. Пусть он идет, куда хочет, но после последнего поединка должен вернуться к своему победителю. Джемми тем временем встал и оделся. Большая Стопа тоже вскочил, прорубив себе дорогу в толпе краснокожих, которые пока не знали, выказывать ему презрение, или нет. Эти юта, пожалуй, еще ни разу не видели, чтобы какой-то белый, подобно этому Олд Шеттерхэнду, так обращался с ними и их вождем. Он был в их власти, но все же никто не осмеливался отказать ему в исполнении его требований. В этом была сила его личности и лишнее доказательство воздействия ореола, окутавшего истории и сказания о его подвигах. Вождь, безусловно, был разозлен тем, что уже двое его лучших людей проиграли, да еще противникам, которых они, казалось, превосходили по всем статьям. Теперь его взгляд упал на Хромого Френка, и настроение его тотчас улучшилось. Этот малыш был явно не в состоянии догнать Скачущего Оленя. По меньшей мере, здесь краснокожих должна ждать победа. Он дал знак Скачущему Оленю приблизиться, подвел его к Олд Шеттерхэнду и сказал: — Этот воин бегает как ветер, и еще никому из бегунов не удавалось его опередить! Может, ты сразу скажешь своему спутнику, чтобы он сдался без борьбы? — Нет. — Он умер бы быстро и без позора. — Разве не больший позор сдаться, не сражаясь? Разве ты не называл неодолимым Красную Рыбу и не говорил, что Большая Стопа задушит своего противника за пару минут? Ты думаешь, Скачущий Олень будет счастливее их, так гордо начинавших, но так тихо и скромно закончивших и убравшихся прочь? — Уфф! — воскликнул Скачущий Олень. — Я состязался с оленем! Олд Шеттерхэнд посмотрел на него внимательнее. Да, краснокожий по строению был прирожденный бегун, и его ноги, конечно, могли без устали покрыть большие расстояния. Но количество мозгов в его голове, похоже, никак не соответствовало длине ног. Хромой Френк тоже приблизился и взглянул на Оленя. — Что думаешь о нем? — спросил Олд Шеттерхэнд. — Вылитый болван из Мейссена[48], который выпучил глаза перед блесткой жира в супе и не может найти бульона! — ответил в своей манере маленький саксонец. — Ты думаешь, что сможешь с ним состязаться? — Хм! Что касается его ног, то они в три раза длиннее моих. Но относительно серого вещества — надеюсь, у меня его не меньше. Давайте сначала попробуем узнать, на какую дистанцию будет бег. Может быть, головой я пробегу лучше и быстрее, нежели он ногами. Олд Шеттерхэнд снова повернулся к вождю: