— Но чем ты будешь освещать себе путь? — Об этом уже позаботился мой господин. Там должны лежать свечи. Осторожно, понемногу погружая свое гибкое, поистине, как у юноши, тело, Ансиано спустился в яму Почувствовав под ногами твердую почву вытянулся во весь свой рост. Пальцы его рук доставали до верхнего края ямы. Хаммер кинул ему вниз спички. Когда Ансиано зажег свечу, в яму спустился Аукаропора, за ним — Антон Энгельгардт и замыкающим был Отец-Ягуар. Штольню при свете свечей они обнаружили довольно быстро. Она оказалась шире, чем можно было предположить, а через несколько метров еще больше расширялась. Четыре человека могли чувствовать себя в этом каменном коридоре вполне свободно. Они осмотрелись и заметили небольшой деревянный колышек, вставленный в щель в стене. От него тянулся не очень длинный, сантиметров в тридцать, шнур, весь покрытый узелками, от которых ответвлялись другие, небольшие, шнурки, в свою очередь, также покрытые узелками. — Кипу! — радостно воскликнул Ансиано, взяв в руки этот шнур. Он был сплетен из волокон, окрашенных в три разных цвета. Краски на шнуре были блеклыми, но все же различимыми. — И ты можешь расшифровать это послание? — спросил Отец-Ягуар. — Да, сеньор. Это кипу предупреждает нас о том, что мы не должны зажигать больше свечей, пока не прочтем второе кипу, которое ждет нас дальше. Скорее туда! Аука тоже изучил кипу и пришел к тому же выводу, что и его учитель. Между тем потолок штольни стал значительно ниже, и высоким Отцу-Ягуару и Ансиано пришлось пригнуться. Стало трудно дышать. Так они прошли шагов пятьдесят, и штольня опять раздвинула перед ними свои стены во все стороны: они попали в некое подобие комнаты локтя четыре в ширину, семь — в длину и столько же в высоту. Пол в «комнате», однако, не был ровным: посреди него зияла довольно глубокая расселина. Но искатели сокровищ не обратили на нее ни малейшего внимания, потому что тут было много всего другого, что властно приковывало к себе их взоры. Вся «комната» была уставлена вдоль стен прекрасными кубками, вазами различных форм и размеров, небольшими фигурками, изображающими богов инков, и статуями, изображающими Сыновей Солнца в натуральную величину, а также другими предметами, о назначении которых можно было только догадываться. Понятно было только одно: все они были сделаны либо из золота, либо из серебра, даже слабый свет свечей это обнаруживал. Когда глаза их привыкли к полумраку, они заметили также и множество украшений, символически изображавших Солнце, Луну и звезды, а кроме того, много оружия. Да, все это могло принадлежать только правителям, людям королевской крови, а не простым смертным! Это были дары, которые подносились к ногам Сыновей Солнца в знак признания их могущества и преклонения перед Солнцем, давшим им силу и власть. Бывали годы, когда в сокровищницы верховных правителей поступало по четыре тысячи центнеров золота и серебра, и весь этот драгоценный металл давала инкам их богатейшая земля, хотя труд добытчиков, без устали мывших в реках и ручьях песок, стоил ничтожно мало. Сложные, но сходные чувства владели нашими искателями сокровищ. Все четверо были поражены, заворожены, почти ослеплены этим великолепием и одновременно испытывали благоговение, сознавая, что видят перед собой не только следы огромного богатства, но и трагедии целого народа и его цивилизации. Первым пришел в себя Отец-Ягуар. Из состояния почти гипнотического транса его вывела мысль простая и трезвая — где-то рядом кроется опасность, связанная с подземным «великим Огнем», о котором упоминал Инка, погибший от руки бандита Перильо. Он внимательно огляделся по сторонам и ничего не заметил. Тогда он взял свечу из рук Ансиано и осмотрел все вокруг еще раз. И увидел, что на небольшой высоте от пола на каменных столбах установлены узкие глиняные желобки, наполненные бело-желтой массой, похожей на воск. От этих желобков во все стороны на небольшое расстояние тянулись нити все той же массы. — Это светильники, — сказал Ансиано, — но зажигать их нельзя, прежде чем мы не прочитаем второе кипу. Оно должно быть где-то тут, совсем рядом… Они поискали клубок с узелковым посланием и нашли его очень скоро. Правда, это был не клубок, а своеобразная искусно сделанная плетенка, центр которой составляли туго натянутые веревки с узелками, напоминавшие книжные строчки. Веревки были разноцветные, одни толще, другие тоньше, и усеяны сотнями узелков различных размеров. Несколько минут Ансиано всматривался в эту плетенку, а потом сказал: — Вы видите, что это письмо очень длинное и очень важное, но здесь его нельзя прочесть, света свечи маловато для того, чтобы различить цвета веревок. — Значит, при свете солнца ты прочтешь это послание? — Конечно. — Тогда поднимаемся немедленно. — Как? Оставив здесь сокровища? — Да. Мы не можем ничего предпринимать, пока не узнаем точно, что содержится в этом письме. Сейчас поднимать отсюда сокровища опасно. И откуда может исходить эта опасность, мы пока не знаем. Одно неверное движение может привести нас к гибели. Ребята, — обратился Отец-Ягуар к юношам, — если хотите остаться здесь — оставайтесь, пожалуйста, но ничего не предпринимайте, пока мы не выясним, что сказано в письме. Ансиано не сделал ни шагу, он был охвачен противоречивыми чувствами, не в силах отвести взгляд от золота и серебра. Аука взял кипу в руки, внимательно изучил его и произнес взволнованно: — Это кипу содержит завещание моего убитого отца. Оно мне дороже всех этих сокровищ. Пусть они остаются здесь, а я поднимаюсь наверх! В конце концов наверх поднялись все четверо. Ансиано и юный Инка начали чтение. Это оказалось более сложным делом, чем в случае с первым найденным ими здесь кипу. Прошло часа полтора, прежде чем Ансиано и Аука смогли сказать хотя бы что-то о содержании узелкового послания. Было уже три часа пополудни, а пришли они в ущелье в одиннадцать утра. Хаммер не стал дожидаться окончания чтения и сказал: — Все. Здесь становится опасно. Любой, кто заглянет в ущелье сверху, может заметить нас. Уходим. Наверху вы сможете продолжить свою работу. Наверху они снова замаскировали вход в штольню, и это место стало выглядеть в точности так же, как до их прихода сюда. Потом они поднялись на край ущелья. Вокруг него, судя по спокойному поведению мулов, все было по-прежнему тихо. Аука и Ансиано, присев возле них на землю, продолжили расшифровку кипу. Не прошло и получаса, как они закончили свою работу: теперь им было известно значение каждого узелка. — Еще внизу я предположил, что это завещание моего отца, — сказал Аука, — но то, что в нем содержится, не угадали ни сеньор Хаммер, ни я. Ансиано, будь добр, прочти вслух завещание! Старик стал на колени, но умудрился при этом тем не менее сохранить гордую осанку и трепещущими от волнения длинными загорелыми пальцами стал перебирать узелки и узелочки, произнося с расстановкой: — Аукаропоре, моему сыну, последнему Инке… Когда ты прочтешь это кипу, я буду уже мертв… И наш народ тоже… У меня нет надежды на его возрождение… Ты никогда не станешь повелителем инков… Наш народ погиб из-за золота и серебра… Ты желаешь себе подобной судьбы?.. Если ты будешь беден, то сможешь жить и делать все, что хочешь… Металл, даже драгоценный, не может дать подлинного богатства, по-настоящему богат только тот, у кого есть душа и сердце… Надеюсь, тебе это понятно более, чем твоим предкам… Я прошу тебя, а не приказываю… Это золото принадлежит тебе: ты можешь взять его, но не бери… Если ты возьмешь его, станешь его рабом, если сможешь пренебречь им, останешься свободным человеком… У тебя есть золотая булава Инки… Продай ее, и этих денег тебе хватит на то, чтобы получить образование, стать достойным человеком… Не ищи удовольствия в праздности… Если жажда богатства в тебе все же сильна, возьми это золото, но остерегайся огня из желобов!.. А если ты выберешь вместо богатства достоинство и счастье, оставь металл в земле… Пусть сокровищница будет разграблена теми, кому не дано понять, в чем истинное богатство человека… А ты тогда зажигай вторую свечу и скорее вон из штольни!.. Делай выбор, как тебе поступить, сам, но прежде, чем его сделать, хорошо подумай!.. В твоих жилах течет кровь повелителей великого народа, и никто не вправе приказывать тебе… Постарайся принять верное решение — у тебя это должно получиться… Моя душа сейчас с тобой и никогда тебя не покинет, сделай так, чтобы она обрадовалась… Принимай решение, достойное сына своего отца! Не вставая с колен, Ансиано выжидательно посмотрел на молодого Инку. Антон и Отец-Ягуар тоже не сводили глаз с юноши. Оба они находились под глубоким впечатлением от услышанного, с одной лишь разницей — к тому, что думал по этому поводу Отец-Ягуар, примешивалась некоторая доля недоумения: практичная натура немца, независимо от его воли, протестовала против фактического лишения Ауки наследства и того, что его покойный отец требовал, чтобы сын добровольно пожертвовал богатством. А Аука не обращал ни малейшего внимания на их реакцию, стоя прямо, подняв голову к небу, он неотрывно смотрел на солнце, приближавшееся к темной черте горных вершин и скал, которые скроют его на ночь. Еще несколько минут, и лучи солнца померкнут до утра. А сияние золота должно померкнуть навсегда… Вот последний луч солнца быстро пробежал по скалам, хранящим тайну сокровищ, словно замыкая эти скалы на засов, и край раскаленного шара скрылся за горой. Но Аука продолжал до боли в глазах смотреть на тот кусочек неба, где еще полыхали багровые отсветы заката. Серьезное лицо юноши выглядело отрешенно-прекрасным. Никто не решался потревожить его. Наконец Аука повернулся к Ансиано, взял у него из рук кипу, скатал его в рулон и, спрятав его под своей кожаной охотничьей рубашкой, произнес: — Вставай, отец! Я больше не Инка! Сыновья Солнца покинули землю вместе со своими сокровищами, а я повинуюсь твоей воле и твоему духу, который доверил мне самому принять верное решение! Я возвращаю золото земле как награду за твое благословение и начинаю другую жизнь! Перед глазами Отца-Ягуара и Антона взметнулась седая грива Ансиано. Когда волосы обладателя роскошной шевелюры после этого резкого порыва улеглись на его острые плечи, они увидели, что с выражением величайшего счастья на морщинистом лице старик сжимает своими руками руки Ауки. — Боги вознаградят тебя за это решение, сын мой! Другого я от тебя не ожидал! Никакие сокровища не сравнятся с тем, что бьется в твоей груди! — воскликнул старик. Отец-Ягуар отнюдь не разделял его чувств. — Как? Неужели ты оставишь здесь погребенными под скалами все сокровища? Ты хорошо подумал? — обрушил он свое до сих пор сдерживаемое недоумение на юношу. — Да, я все обдумал, взвесил и принял решение, — спокойно ответил тот. — Понимаю. В твоей жизни только что произошли чрезвычайно важные события, тебя охватили эмоции. Но о решениях, которые принимается под властью эмоций, люди, как правило, потом сожалеют. Ты представляешь, какая жизнь тебя ждет если ты откажешься от отцовского наследства? — Его завещание лежит у меня на груди, возле самого сердца. Они разговаривали явно на разных языках. Но Отец-Ягуар не успокаивался: — Неужели ты выпустишь на волю подземный огонь, который пожрет сокровища? — Да, я сделаю это. — Безумец! Извини, но я чувствую, что в таком случае мой долг объяснить тебе одну простую вещь: ты можешь благодаря этим сокровищам сделать много хорошего для других людей, осчастливить их! Да, ты имеешь право отказаться от наследства, но лишить других людей возможности воспользоваться ими — нет. — Но сокровища принадлежат мне, а не им, поэтому я могу делать с ними все, что захочу. Я уничтожу их, потому что тем людям, о которых вы говорите, я собираюсь отдать нечто большее и лучшее. — Нет, нет, это все-таки чистое безумие. Я отказываюсь подчиняться такому решению! Более того, я буду ему сопротивляться! Последняя фраза прозвучала угрожающе. Аука взял в руки свою золотую булаву, поднял ее вверх и произнес: — Сеньор, я уважаю и люблю вас, но в данном случае значение имеет только моя воля, и ничья больше! А если вы будете ей сопротивляться, как говорите, то сначала вам придется попытаться отобрать у меня этот символ власти в честном поединке. Хаммер гордо вскинул голову, кровь ударила ему в лицо. Он хотел уже было дать зарвавшемуся юнцу язвительный ответ, чтобы поставить его на место, но вместо этого произнес почему-то вполне дружелюбным тоном: — Я не то хотел сказать, мой юный Инка. Твое решение можно признать поистине мужественным и достойным восхищения при условии, что тебе известно, что такое деньги, какой силой и властью в обществе они могут обладать. Но я, честно говоря, сомневаюсь, что это тебе известно. Впрочем, этот наш спор не имеет пока никакого значения в данном случае, потому что ты еще не сделал того, о чем говоришь. — Я сделаю все, о чем говорю! Вот сейчас пойду и зажгу огонь в штольне. — Да, и тем самым выдашь наше присутствие в ущелье, а убийце своего отца позволишь уйти безнаказанным. Аука несколько мгновений смотрел на него молча, а потом ответил: — Вы правы, сеньор, надо подождать. Ущелье Смерти — очень подходящее место для того, чтобы покончить с негодяями, так что не будем до поры до времени нарушать их планов. — Вот и хорошо! — кивнул Хаммер обрадованно. — Но нам непременно надо узнать точно, когда они появятся здесь. Хорошо бы провести разведку. Не хочешь этим заняться? — Хочу, — ответил Аука. Он был польщен таким доверием, ему и в голову не пришло, что Отец-Ягуар просто-напросто хочет отослать его подальше от ущелья, чтобы он не смог исполнить свое опрометчивое, как казалось немцу, намерение. А дело обстояло именно так, впрочем, как станет ясно из дальнейших событий, разведка в тот момент была далеко не бесполезной. Но Отец-Ягуар, обрадовавшись, что его хитрость не раскусили, продолжил: — Ты должен отправляться на разведку немедленно и, имей в виду, пешком, верхом тут не везде проедешь, а на своих двоих проберешься куда угодно. — Я готов, сеньор, идти в разведку прямо сейчас. — Прекрасно! Итак, сначала ты вернешься в Салину-делъ-Кондор, куда гамбусино наверняка уже добрался, и, если это так, он непременно там заночует. — А что делать, если его там еще нет? — Тогда тебе придется дождаться его там. Есть там одна пещера с двумя входами-выходами. Она лежит прямо на пути с Гуанакоталя, где он нанимал индейцев мойо. Это очень удобное для ночевки местечко. Ни один путешественник, если у него имеется хоть капля здравого смысла, не минует эту пещеру. Так что искать его следует в ней или возле нее. — Я знаю, где находится эта пещера, — вмешался в их разговор Ансиано, — и хочу помочь моему господину. Вы позволите мне это сделать, сеньор? — Весьма охотно! — ответил Хаммер. — Ум хорошо, а два, как известно, — лучше! И четыре глаза видят больше, чем два. — А где. мы с вами встретимся потом? — Вы вернетесь сюда же под утро. Ночью я навещу своих парней, а утром мы все здесь будем ждать твоего донесения. Отец-Ягуар описал Ансиано самый короткий путь, по которому можно было вернуться из ущелья Смерти в Салину-дель-Кондор, и они разошлись в разные стороны: инки начали спускаться в долину, а немцы, прихватив с собой также двух мулов, оставшихся без всадников, двинулись в направлении лагеря экспедиции. А теперь вернемся к событиям, описанным в предыдущей главе, но посмотрим на них уже как бы в другом ракурсе. Итак, Аука и Ансиано обнаружили бездыханные тела пеона и двух аррьерос возле пещеры. Подождав немного и не дождавшись появления на месте преступления убийц, они пришли к выводу, что те уже покинули пещеру. Плохо было то, что бандиты костра, по причине недостатка древесины, не разводили, а в кромешной ночи определить, в какую сторону они направились, было делом невозможным. Разведчики стали тогда напряженно вслушиваться в тишину, но это тоже ничего им не дало, и они решили вернуться. Когда Аука сообщил Отцу-Ягуару о том, что за зловещую находку обнаружили возле пещеры, тот глубоко задумался, сопоставляя и перебирая добытые разведчиками факты, которых было немало и в то же время для выяснения полной картины происшедшего явно недоставало. Итак, им теперь было известно, что троих человек негодяи лишили жизни, а троих оставили в живых. Кто были двое мужчин очень небольшого роста в красных пончо — догадаться было нетрудно: другую такую пару вряд ли найдешь на всем белом свете, но вот кто был третий, которого взяли в плен вместе с ними — непонятно. И наконец, самая важная загадка, оставшаяся не разгаданной — это то, принадлежали ли индейцы мойо, нанятые гамбусино, к дружественным инкам кланам или нет. На всякий случай Отец-Ягуар выставил в нескольких местах вокруг лагеря наблюдательные посты из своих людей. Едва рассвело, в ущелье въехали гамбусино, эспада, восемь индейцев и трое их пленников. Было хорошо заметно, что гамбусино пребывал в состоянии лихорадочного возбуждения. Алчность — вот что его подстегивало. Индейцы не успели еще снять поклажу со спин мулов, как он уже начал отдавать все новые и новые приказы касательно того, что им следует делать дальше. Сам он собирался спуститься в ущелье немедленно после того, как уйдут индейцы, а пленников взять с собой, поскольку они как заложники в данном случае представляли тоже кое-какую ценность для него, а доверить их индейцам он не мог. Ноги пленников на время спуска он оставил свободными, а на дне ущелья снова связал. После этого они с эспадой отправились на поиски входа в сокровищницу инков. Судьбе было угодно, чтобы пленники оказались возле самого входа в штольню, более того, их привязали как раз к тем трем из четырех камней, которые обозначали углы шкуры, прикрывающей этот вход. Как только гамбусино и эспада отошли от них, Фриц сказал: — Вот мы и у цели… Не хватает только Отца-Ягуара, который бы пришел и освободил нас. — Все в господней воле! — тяжко вздохнул Энгельгардт. — Мне кажется, они убьют нас, как только получат выкуп.