— Мы уедем сразу же после того, как получим мулов, — ответил ему Фриц. — А откуда вы прибыли? — продолжил свои вопросы хозяин. — Из Тукумана. — Тоже из Тукумана. И, насколько я понимаю, тоже не дилижансом? — Нет. Мы добирались сюда верхом, воспользовавшись лошадьми с почтовых станций. Но вы дважды произнесли слово «тоже». Что, у вас побывал кто-то еще, прибывший тоже из Тукумана, и не дилижансом? — Вчера мы принимали большое общество, прибывшее из Тукумана верхом, а позавчера — двух сеньоров, добиравшихся к нам все из того же Тукумана, но, правда, уже дилижансом. А можно узнать, куда вы направляетесь, сеньоры? — Сначала в Салину-дель-Кондор. Но мы не знаем туда точного пути. Мы, кстати, хотели просить вас помочь нам подыскать проводника, который сможет отвести нас туда. — Почему нет? Я с удовольствием найду такого человека для вас, особенно если вы хорошо заплатите за это. У меня есть один парень, который не раз уже поднимался на Салину, он отведет вас туда. Он сейчас как раз возле мулов, которых вы, наверное, тоже захотите осмотреть немедленно. Там и договоритесь с ним, я думаю. Пеон, о котором шла речь, был не слишком-то надежным человеком, и его хозяину это было прекрасно известно, но тем не менее он его рекомендовал незнакомцам как проводника, просто чтобы продемонстрировать им, какой у него универсальный сервис: и тебе еду любую, и мула, и проводника — что хочешь. Договорились приезжие и пеон быстро, не торгуясь, проводник брал недорого. По-другому вышло с мулами. Хозяин запросил на этот раз по пятьдесят за каждое животное. Немцы, конечно, представления не имели, сколько на самом деле стоят животные, и заплатили требуемую сумму безропотно. Естественно, они так же, как и их предшественники в этом доме, приобрели, кроме мулов, также всю упряжь и провизию. Пока вещи и продукты упаковывали в соседней комнате, доктор Моргенштерн спросил у хозяина: — Сеньор, а те люди, что прибыли из Тукумана к вам вчера и позавчера, знакомы вам? — Разумеется. Они ведь очень знамениты! — А могу я узнать их имена? — А почему бы и нет? Я буду счастлив и горд сообщить вам, какие сеньоры удостоили меня своим вниманием. Позавчера я принимал самого Бенито Пахаро и с ним еще одного сеньора. — Гамбусино? Значит, мы идем по верному следу, по-латыни называемому «семита» [87] или «вестигиум» Можете не называть мне имя его спутника, я и так его знаю: это Антонио Перильо. Я прав? — Да, и это знаменитый эспада. Ох, неужели вы знакомы с ним? — Лучше, чем вы можете думать. А кто были те господа, что побывали у вас вчера? Экспедитор ответил не сразу. Несколько секунд он напряженно вглядывался в лица незнакомцев. В голове его вертелась лишь при этом одна и та же мыслишка: «Они знакомы с Бенито Пахаро и Антонио Перильо! Осторожнее — эти коротышки не так просты, как, на первый взгляд, кажутся». Хитрец счел за лучшее ответить вопросом на вопрос: — Вы сказали о каком-то следе? Вы имели в виду след гамбусино? — Да. — И вам известно, куда он направляется? — Абсолютно точно. — Ну тогда вы должны поторопиться, потому что он тоже спешил. Но еще больше спешили вчерашние сеньоры. Их больше двадцати человек, а главный у них — знаменитый Отец-Ягуар. Ну его-то вы вряд ли знаете. — Ошибаетесь. Мы с моим слугой Фрицем тоже состояли в его экспедиции. — Что? Следовательно… Следовательно: раз вы — члены экспедиции Отца-Ягуара и преследуете гамбусино, он тоже преследует его. — Вы угадали. Тут речь идет об одном очень интересном деле, по-латыни «негоциум», которое имеет для нас огромное значение. Я имею в виду… Фриц решил, что настало время ему вмешаться, и перебил своего господина: — …месторождения серебра, открытые, говорят, недавно в горах, и все названные господа спешат именно туда, чтобы удостовериться, так ли это на самом деле или только слухи. — Я поздравляю вас, сеньоры! — воскликнул экспедитор с дурацким пафосом, свойственным его речи вообще, как мы с вами уже успели убедиться. — Предприятие, за которое берутся Отец-Ягуар или Бенито Пахаро, не может не быть успешным. Я надеюсь, вы, когда будете возвращаться, не преминете заглянуть ко мне на огонек еще раз. Я безмерно уважаю всех троих героев и восхищаюсь ими. И прошу вас: передайте им также, что я продал вам мулов дешевле, гораздо дешевле, чем вы собирались заплатить мне. А это чистая правда. Ну вы же ведь уже заплатили мне по пятьдесят боливаров? Заплатили. А я уступаю их вам по тридцать. А разницу я вам сейчас же верну, верну обязательно, не беспокойтесь… Немцы ничего не поняли из хитроумных словесных вывертов сеньора Серено, но это их, впрочем, нисколько не занимало. Доктор Моргенштерн молча взял деньги и нерешительно положил их в карман, не пересчитывая их. А напрасно. Потому что Родриго Серено вернул ему все деньги. В последний момент у него вдруг возникло опасение, что, когда в экспедиции Отца-Ягуара зайдет речь о том, по какой цене и когда Серено продавал мулов, вполне может статься, что все его махинации выйдут наружу. И пойдет тогда о нем дурная слава по всей стране. А этого он, понятное дело, никак не мог допустить. Нет уж, пусть лучше повсюду узнают о его неслыханной щедрости. Он обратил внимание доктора Моргенштерна на то, что вернул все деньги, само собой попросив его непременно сообщить об этом Отцу-Ягуару. Итак, все приготовления были завершены. Проводник уже давно томился в ожидании команды об отправлении в путь. Доктор Моргенштерн и его слуга сели на своих мулов, а пеон уже давно был готов. И они покинули владения Родриго Серено. Глава XIX НЕЧАЯННЫЕ ВСТРЕЧИ Кордильеры, или Анды, как их называют в Южной Америке, как известно, имеют ступенчатое строение. Тот, кто двигается на запад в Чили или Перу, поднимаясь в Анды с восточной стороны, последовательно минует несколько климатических поясов, соответствующих ступеням гор. Первая ступень в геологическом смысле состоит из самых молодых отложений и достигает высоты 1600 метров. Здесь — царство тропиков. Пышную растительность изредка прерывают поляны, поросшие густой, сочной травой. На второй ступени можно подняться уже до высоты 2900 метров. На этой ступени умеренный климат, леса здесь не менее густые, хотя растительность в них совершенно иная, чем ступенью ниже, здесь произрастают в основном различные виды хинных деревьев. Следующая ступень, называемая по-испански «Кабесерас-де-лос-валес» [88] (высокогорные долины), — это уже уровень 3300 метров. Такая высота — сама по себе защита для редких растений, при виде которых сердце любого ботаника забилось бы учащенно. И здесь лес, хотя и не очень высокий, стоит еще сплошной стеной, что, конечно, тоже защищает растения от уничтожения. На следующей ступени, называемой по-испански «Пуна» [89], можно подняться до 3900 метров. Деревья здесь стоят уже по отдельности, а между ними целые заросли целебных трав (генитаны, валерианы и так далее). Сюда животные, обитающие в горах, приходят за лекарствами, безошибочно находя в горной аптеке траву, нужную для исцеления от той или иной болезни. На Пуне трава в целом уже не такая сочная, как ниже, за долгие периоды засухи она порой совершенно высыхает, а в сезон дождей опять наливается живительной влагой. Следующая, последняя по высоте ступень Анд по-испански называется «Пуна брава» [90]. Между горными вершинами, взметнувшимися в небо на высоту более 3900 метров, проходят перевалы, через которые пролегает путь всех путешественников, а также геологов и горнодобытчиков: Пуна брава очень богата полезными ископаемыми. Здесь очень часто идет град или даже снег в самый разгар лета, а зимой бушуют снежные бури. Там, где на границе Кабесеры и Пуны сходятся также границы Аргентины и Боливии, по восточному склону тянется обширный лес, состоящий из деревьев Cinchona-calisiya. На полянах, изредка рассекающих густой лес, ставят свои хижины индейцы племени мойо. Чуть выше расположено плоскогорье Гуанакоталь, на котором они охотятся, а еще выше — там, где уже территория Пуны бравы, высокогорное плато, называемое Салина-дель-Кондор из-за бьющих здесь из-под земли соленых на вкус минеральных источников. Барранка-дель-Омисидио, или ущелье Смерти, находится еще выше Салины. К нему ведет тропа, которая начинается на территории Чили, поднимается к Салине, а далее ведет к Сальте. Там, где сходятся границы Аргентины и Боливии, эта тропа сливается с другой, становится шире и превращается в уже, можно сказать, дорогу, ведущую на север, в Перу. Правда, европеец вряд ли назвал бы эту все-таки тропу дорогой. Ступая по камням и песку, вьючные животные не оставляют на этой тропе никаких следов, так что отыскать ее по очень хитрым приметам могут только бывалые путешественники, все прочие обречены в поисках тропы плутать здесь целые дни, а может быть, и недели, пока случайно не наткнутся на какой-нибудь караван. Вот на такой именно случай и рассчитывал тот пеон из Сальты, которого немцам рекомендовал Родриго Серено. Местности этот человек толком не знал, так что и проводником его в настоящем смысле этого слова назвать нельзя было никак. Он вел своих нанимателей уже полдня, неожиданно делая резкие повороты то влево, то вправо, а потом снова влево, вправо, и все сначала… В одном надо отдать ему должное: он очень внимательно осматривал окрестности, правда, делал он это потому лишь, чтобы не открылась вдруг его некомпетентность. Как только он натыкался на следы, оставленные копытами лошади какого-нибудь случайно занесенного сюда всадника, лицо его тотчас принимало выражение крайней озабоченности и важности, но как только он понимал, что это все-таки еще не тропа, опять тушевался и сникал. Доктор Моргенштерн, погруженный в свои мысли, не замечал никаких странностей в поведении проводника, но от зоркого глаза Фрица это не ускользнуло. В конце концов он счел необходимым сказать своему господину по-немецки: — А вам не кажется, что этот малый не слишком-то хорошо знает эти места? — Нет, не кажется, а что? — Присмотритесь к тому, как он себя ведет. То суетится, а то напряжен, как будто его судорога сводит, — так ведут себя обычно люди, не очень уверенные в себе, и именно поэтому мы все время мечемся в разные стороны. — Это я заметил, но мы же всегда возвращаемся на то место, откуда уехали, если направление взято неверно. — Да вот то-то и оно, что кружим без всякого толку, нет, этот дядя определенно заблудился, вот что я вам скажу. — Это в высшей степени неприятно, или «инамоэнус», как говорили в Древнем Риме. Если этот человек назвался проводником, то он обязан знать дорогу. — Логичное предположение, но дело в том, что мы-то имеем дело с человеком, который и не подозревает, что существует на свете логика. Ну вы присмотритесь к нему повнимательней! Он же совершенный дикарь. Это было верное наблюдение. Лицом пеон был диковат, можно было даже, пожалуй, сказать, что в его внешности присутствовало нечто разбойничье. Они подъехали к месту, с которого перед ними открылись, две неширокие долины — слева и справа. Проводник остановился, осмотрелся и наконец дал понять, что надо свернуть, чем переполнил чашу терпения Фрица. Он отбросил прочь все приличия и заорал: — С какой стати? Вы что, потеряли дорогу? — Как вы можете так думать, сеньор? — виноватым тоном стал оправдываться пеон. — Я же знаю, где мы находимся. — О, вот в этом я нисколько не сомневаюсь. Вы, так же, как и мы, прекрасно знаете, что мы находимся в Андах, но в каком именно их пункте, вы нам сказать вряд ли сможете. — Я знаю эту дорогу, как свои пять пальцев, и еще ни разу в жизни не заблудился, — поняв, что терять ему уже нечего, с отчаянным нахальством заявил проводник. — Ах, вот как! Значит, вы до сих пор считали, что просто не способны заблудиться. Так вот: должен вас огорчить — такими способностями вы все же обладаете, и, должен заметить, вы — редкий путаник! — Вы хотите меня унизить, сеньор! — вскипел «кабальеро». — В таком случае, я возвращаюсь! — А вот это у вас, мой милый, вряд ли получится! — Почему это? — А потому, что мул, на котором вы, сеньор, имеете честь восседать, принадлежит не вам, а нам. — А я вот возьму и не верну его вам! — Не говорите глупостей! Или вы не видите, что мы вооружены? В здешних местах не принято задавать вопросы о том, кто и почему стреляет, да будет вам известно. Обещаю, что непременно пошлю вам вслед пулю, как только вы повернете своего мула обратно. Я не шучу, учтите. Так что вперед, любезный, только вперед! Пеон счел за лучшее не связываться с этим не в меру горячим немцем и направил своего мула в долину, лежащую слева. Доктор Моргенштерн и Фриц — за ним. Долина имела множество изгибов и заканчивалась узким глубоким ущельем, которые в Северной Америке называют каньонами. Пеон придержал своего мула, поняв, что в этих местах он никогда раньше не бывал и ущелья этого в глаза не видел. Поразмыслив несколько минут над тем, что же ему делать дальше, решил, что самое разумное в его положении — честно сознаться немцам в своей ошибке. Подъехав к ним, он сказал: — Сеньоры, мы поехали в неверном направлении. Надо было ехать прямо, а не сворачивать влево. Необходимо вернуться! — Старая песня! Так я и думал! — недовольно пробурчал Фриц. — Но теперь-то вы хоть знаете, какое направление — верное? — Да! Дело в том, что мы слишком сильно взяли влево, нам надо вернуться и повернуть направо. — Если это так, то я буду очень рад, потому что мне кажется, что… Он замолчал, потому что издалека донесся какой-то неясный шум.