⁂ Почти сразу после финального концерта в Нью-Корвене все улетели. У нас начинался небольшой отпуск, который мы по праву заслужили. Октавий остался – Нью-Корвен был его родным городом. А я остался с ним – хотел поближе узнать его. Город, а не Октавия. Его я и так знал как облупленного. Мы приехали в его квартиру, потому что мне не хотелось оставаться в очередном пятизвездочном отеле, которые за эти годы меня достали. Однако его квартира мало чем отличалась от шикарных номеров, где мы жили. Их все словно один дизайнер обставляет, и атмосфера пустая, разряженная, не заполненная уютом. Потому что в этой квартире Октавий бывает раз в году. Что могут устроить два уставших мужика в начале своего выстраданного отпуска? Правильно, напиться. И насвинячить, естественно. – Как аутсайдер, что вы думаете о человеческой расе? – спросил Окт, развалившись на диване с бутылкой виски в руках. – Я думаю, что она обречена на вымирание, – важно изрек я, сидя на полу рядом. – Согласен, – кивнул друг. – Почему? – Мы уродуем планету и растеряли остатки души… Стоп, а почему я аутсайдер? – спохватился я. – Ты дважды чуть не сорвал нам выступления в своей России, – заявил Октавий. – Без обид, друг, но твоя голова пустая, как у этой… У matryoshka, – с некоторым трудом выговорил он одно из тех русских слов, которые знал. Я заржал. Октавий не обладал способностью к языкам. Я сначала вообще думал, что он тупой. Знаете, есть такие люди – сколько не учи, а их ай кью понижается. Но нет, у Окта он оставался стабильно низким. «Матрешка», «водка», «Калашников», «борщ» и «бабушка» – типичный набор русских слов у иностранцев. Я заметил еще в первые годы. А еще заметил, что те, кто знает, откуда я, любят иной раз вставить исковерканное слово на русском. Может быть, думают, что это смешно. Но это не смешно, а довольно тупо. И если я смеюсь, то не над словом, а над тем, как его произносят. Однажды неисповедимыми путями Марс узнал о существовании Чебурашки и решил, что я буду плакать от восторга, если он будет меня так называть. Cheburashka. Он называл меня так неделю и не реагировал ни на какие замечания. В итоге я рассек ему голову. Нет, сначала мы стали драться, я повалил его на пол, а потом уже разбил о его голову кружку, так что все вокруг было в крови. Ему потом эту голову зашивали, меня в очередной раз чуть не поперли из группы, но в итоге Марс стал меня уважать. Он уважал тех, кто давал ему отпор. – Ты такой тупой, приятель, – сообщил я Октавию, поднимая свою бутылку высоко над головой. Я больше не мог пить, поэтому просто решил полить себя сверху. Освежиться, так сказать. Алкоголь попал на волосы, но шампунь за десять тысяч долларов меня не порадовал. Он заструился по моим плечам и спине, попал в джинсы. – Такое чувство, что ты обделался, – захохотал Окт. Я ответил что-то едкое, и завязалась дружеская пьяная перепалка. Из разряда: «Ладно, ты можешь говорить мне это, потому что я твой друг, и прощаю тебя». С ним было легко и весело с самого начала. Из комнаты мы переместились на лоджию с офигенным видом на центр Нью-Корвена. Огней в ночи было так много, что казалось, будто город парит в небесах в окружении звезд. Я облокотился о перилла, смотрел вниз, словно в пропасть, и думал о том, как славно будет, если я прыгну вниз. Славно и смело. Встреча с пустотой – это всегда смелость. – Ты так вниз смотришь, словно прыгнуть хочешь, – сказал Окт, вставая рядом со мной и глядя вниз. В отличие от меня он боялся высоты. Многие боялись. А я – нет. – Было бы круто, – ответил я, делая фото для сторис. – Было бы глупо. Давай-ка отойдем назад, чувак. Серьезно. – Знаешь, почему люди испытывают неосознанное желание прыгнуть вниз, стоя на высоте? – задумчиво спросил я, не слушая друга. – Потому что тупые? – хмыкнул он. – Потому что в каждом из нас есть кусочек пустоты. Пустота, которая внизу, большая и страшная, притягивает нас к себе как магнитом, – ответил я. – Философ, – хмыкнул Окт и все-таки утащил меня в кресла. В эту ночь мы курили и много говорили. Ни слова о работе впервые за долгое время. Зато много слов о женщинах и отношениях. Сначала мы просто ржали, пускали сальные шуточки, потом стали серьезными. Октавию надоело прятать лицо. Ему надоели одноразовые девушки. Ему надоело чужое лицемерие. Он хотел, чтобы его принимали таким, какой он есть. И он хотел нормальных отношений. Я понимал его. Я тоже хотел этого. У меня не было семьи, и долгое время я считал ее совершенно ненужным элементом в жизни такого, как я. А в последнее время изредка меня накрывало. Хотелось после тура вернуться домой не в пустую квартиру, а к тем, кто ждал бы меня. Я вдруг представил, что я прилетаю домой, а на шею мне бросается рыжая. Наверное, я просто был пьян. Окт зачем-то опять вспомнил Катю – случайно ударил по самому больному. А я уверенно заявил ему, что нормальные отношения я смогу иметь, а вот он – точно нет. Слово за слово мы с ним закусились. – Слабо с одной больше двух недель? – зачем-то предложил я, проводя пятерней по мокрым от виски волосам. – Мне? Нет. А тебе слабо, – ответил друг. – Спорим? – Спорим. С этого спора все и началось. – На что? – прищурился я. Пустые споры меня не прельщали. – Гитары? – предложил Октавий. И он, и я собираем редкие инструменты. Я согласился. – Говорю сразу, – сказал я. – Заберу «Элис». «Элис» – именная гитара великого Кеннета Шоу. Октавий перекупил ее у меня перед носом. Помнится, я был в ярости. Зачем вообще барабанщику гитара, а? – Идет, – кивнул Октавий и сказал, что в случае победы отожмет у меня «Мартин» двадцать девятого, на минуточку, года. – Это подарок от Джея, – возмутился я. Джей – чувак из старой метал-банды, с которым мы однажды славно потусили во Флориде. – Так не уверен в себе? – хмыкнул Окт. – Не бери меня на слабо. Уверен. Девчонок выбираем друг другу. Согласен? – спросил я, не зная, что меня ждет. А потому улыбался словно Чеширский кот. – Окей, – согласился Окт и первым протянул руку. Я крепко пожал ее. – Давай непростые варианты. Например, тех, кто больше всего бесит? – хитро спросил я, потому что знал, кого загадаю. Есть одна тян, которую Окт боится как огня. Говорит, что она просто ненормальная. И она живет в этом городе. – Лилит, – объявил я. Она узнала тайну Окта. И поняла, почему он носит маску. Отличная претендентка. – Что? – рявкнул Октавий. – Ты в своем уме?! Эта ненормальная? – А что? – невинно улыбнулся я. – Ты говорил, она красивая. – Но неадекватная! – Сдаешься, не начав? – Нет уж. Лилит так Лилит[4], – внезапно согласился Октавий и долго смотрел на меня, явно перебирая в уме барышень похуже. Я уже думал, что он назовет Сэм – девушку их охраны, которую сложно отличить от парня. И тогда я точно потерплю фиаско, потому что Сэм, кажется, предпочитает женский пол, а не мужской. Но Октавий торжественно выдал иное: – Рыжая. – Кто? – не сразу дошло до меня. – Рыжая, которую из-за тебя обвинили во всех грехах, – заржал он. Октавий уже знал о том, что произошло – я сам рассказал ему. Вот же придурок, а! Знал, на что давить. Знал, что я чувствую вину перед ней. – Ты серьезно? – недоверчиво спросил я. Лучше бы Сэм… С Наташей у меня нет шансов. И, если честно, я боюсь встречаться с ней. – Более чем. Не нравится? Сдаешься? – Не дождешься, урод, – рявкнул я, понимая, что мне все же придется ехать к Наташе, извиняться и… очаровывать. – Криповый спор. Но за него мы должны выпить! – объявил я. И мы подняли бутылки. Часа полтора мы обсуждали детали спора и срок действия, а после легли спать. Всю ночь я думал о рыжей. Я мог бы представлять ее лицо, когда она бы была подо мной, царапая спину ногтями. Но я все это время видел ее слезы. Как когда-то видел глаза Кати, в которых было столько разочарования и немного укора, что сжималось сердце. Я покинул Нью-Корвен утром, оставив крепко спящему Окту записку, как сбежавший любовник. Он лежал на животе, уткнувшись лицом в подушку, и я, не удержавшись, обложил его бутылками, написал на пояснице «Лузер», сфотографировал и выложил в инстаграме. Друга ждет большой сюрприз, когда он проснется. Так началось мое очередное путешествие. Сначала я добрался до Москвы, а потом – до города, который хотел забыть. Перелет был хоть и внезапным, но каким-то удачным, что ли. Мне везло с рейсами и билетами, будто бы так все и должно было быть. Будто бы я все делал правильно. Будто бы все было предначертано. Я был искренним. Я действительно хотел загладить свою вину перед рыжей. И спор был лишь поводом сделать это. Промашка произошла один раз – в местном аэропорту я потерял бдительность – забыл надеть бейсболку и солнцезащитные очки. И когда выходил из здания, поймал на себе пристальный взгляд смутно знакомого мужика, который ждал кого-то. Он смотрел на меня так, словно узнал. Впрочем, я тоже узнал его. Это был журналист, который пытался взять интервью у «Лордов» с таким рвением, что охрана просто утащила его. Я запомнил это лицо. – Кезон! – крикнул он вдруг, все так же глядя на меня, и я занервничал. Склонив голову, ускорил шаг по направлению к стоянке, где меня ждала арендованная машина. Мужик поспешил за мной, но я быстро нашел нужную тачку, сел в нее, резво завел и рванул вперед. Благо что офис прокатной компании находился в аэропорту, и я уже получил ключи. Когда я подъезжал к знакомому дому, внутри появилась гордость. Я смог перебороть себя, свою гордыню и свои страхи. Например, страх снова встретить Катю и ее белобрысого ублюдка. Они ведь решат, что я приехал к ним. Забрать их счастье, помешать свадьбе и все такое. А я не хотел этого. Я просто хотел, чтобы Катя меня простила. И чтобы Наташа перестала чувствовать себя униженной. Я усмехнулся. Такое чувство, блин, что я всем что-то должен. Не человек, а сплошной должник. Высчитать номер Наташиной квартиры было делом техники. И я, быстро попав в подъезд, поднялся на ее этаж и просто позвонил в дверь. На удачу. Не зная, кто откроет: моя рыжая бестия или сумасшедшая бабка.