Влезть в чужой сад и надрать полный ранец яблок – дело принципа. Изо всех окрестных садов Микшан не бывал только в Евстихеевых посадках. И что замечательно, другие мальчишки тоже обходили стороной стоящий на отшибе сад. Идти туда далеко, а яблоки у Евстихея самые обычные – белый налив и старостино. На базар с такими выйти – никто и не купит, у каждого свои есть. И тут кто-то из пацанов возьми да и ляпни, что Евстихей по ночам сидит в засаде с ружьем, караулит свои яблочки. – И много он народу пристрелил? – презрительно поинтересовался Микшан. – Так он не жаканом стреляет и не дробью, а крупной солью пополам с рубленой щетиной. Рана получается не смертельная, но ужасно больная и стыдная донельзя, вот никто и не признается, лечатся дома. – Красиво врешь. Уж не тебе ли Евстихей соли в жопу запустил? – Не. Я к нему и за деньги не полезу. Слышал небось, что про него говорят? Я не про ружье, двустволка у кого угодно есть. А дядька Евстихей – злой колдун. Откуда иначе он щетину для зарядов берет? Кабанчика у него нету и никогда не бывало. Так откуда щетина? – Щетку купил в магазине и стрижет, – нашелся неверующий Микшан. – А ты его видел в магазине? – Видел, и не раз. – Все мужики водку в магазине покупают и сигареты, а дядька Евстихей – макароны и постное масло. Он что, баба? Нет, он колдун, и водка у него наколдованная. – Ты еще что-нибудь придумай. Может, он первач из яблок выгоняет, как тетка Клава. Называется кальвадос. Так ему паленая водка, которая в магазине, и в гробу не нужна. – У тебя, я вижу, на все готов ответ. Почему в таком случае ты сам Евстихеев сад стороной обходишь? – Кто его знает? – Микшан пожал плечами. – Вот недельки через две соберусь и слазаю. – А чего не сейчас? – Сейчас интереса нет. Яблоки зеленые, даже белый налив, поэтому сад никто не караулит. Что я, за смородой полезу? Да и есть ли она там? Так и получилось, что Микшан прошел мимо окраинного сада как бы между прочим, а на самом деле приглядываясь со значением. Евстихея он видел, тот сидел на лавочке и вроде бы ничем особым не занимался. Но его безразличный взгляд был очень похож на безразличный взгляд самого Микшана. А это значит, что охота началась и война объявлена. Яблочки в чужом саду наливаются быстро. По своему садику идешь, сорвешь яблоко, с виду румяное, куснешь, сморщишься и кинешь под куст. А у соседа – ох, какая вкуснотень! Спелым соком налилось, смотри не забрызгайся. Наступило полнолуние. В такой период все огородное и садовое произрастание наполняется соком. Умный хозяин именно в эту пору собирает урожай. А похититель что, хуже? Ему тоже хочется самого сочного яблочка. Одно беда: в полнолуние, как ни ползи, тебя за сто шагов видно. Ползешь и подставляешь задницу под соль и щетину. Была у Микшана одна маленькая хитрость, помогавшая удачно обчищать чужие сады. Другие пацаны идут на промысел часиков в двенадцать, в крайнем случае в час ночи, не позже. Вору, к вашему сведению, тоже надо выспаться. К часу ночи самые бессонные сторожа засыпают. А Микшан ходил за яблоками от двух до трех часов пополуночи, когда даже петухи в курятнике спят. Школьный ранец, набитый яблоками, прятал в кустах у реки, утром раскочегаривал костерок, пек яблоки в золе, угощал своих менее удачливых подельников. Печеные яблоки получаются не хуже печеной картошки. Проход в ограде Микшан присмотрел заранее. Сад был темен и тих, лишь в одном окне мерцал огонек: ночник или лампадка – не разберешь. Микшан раздвинул ветки шиповника, заменявшего в этом месте забор, направился к яблоням, стараясь не наступать на грядки. Потому его не особо и ловят, что он приносит не слишком много вреда. Яблок хозяину обычно не жалко, а начнешь ломать на яблоне ветви, тут тебе и присолят нужное место, да так, что солонинки уже покупать не придется. Яблони казались черными пятнами, темное на темном, но для Микшана такой вид был привычен. Еще минута – и можно будет перекладывать урожай в ранец. Но именно этой минуты судьба ему не подарила. Микшан почувствовал, как ему заломили руку, и одновременно острая боль пронзила нос. Микшану приходилось попадать в руки сторожам, и он умел вывернуться из самых цепких лап, но сейчас любая попытка дернуться на свободу оборачивалась чудовищной болью. И даже не заорать как следует, потому что крик, оказывается, отдается в нос. Оставалось тихонько подвывать и перебирать ногами, поспешая вслед за победителем. Хлопнула дверь, под ноги легли ступеньки – бум! бум! бум! – каждая отзывалась лютой болью. В подвал его, что ли, тащат? Вспыхнул свет, обозначив малую каморку без окон. Никак и в самом деле – подвал. Но вот диво, стены были каменными. Не из кирпича даже, а из серого плитняка, какого в здешних местах еще поискать. Но самой непредставимой, дикой, невозможной была ржавая, не слишком толстая мелкозвончатая цепь, которая тянулась от его носа к стене и скрывалась меж плит. На такие цепи навязывают на ночь коней, чтобы они ненароком никуда не убрели. Еще цепные псы сидят как раз на таких цепях. Микшан ухватил двумя руками за цепь, дернул тот конец, что уходил в стену. Бесполезно, не выдрать. А в носу даже эта попытка отдалась острой болью, так что из носа выдирать цепку лучше и не пытаться. Осторожно попытал изувеченную харю. Там обнаружилось кольцо, даже на ощупь тяжелое и ржавое. Кольцо прободило обе ноздри и носовую перегородку. Замочка на кольце не было, а о том, чтобы дергать за него, пытаясь снять силой, не стоило и думать. Микшан завыл – безнадежно, как собачонка, которую волокут к реке топить. – Что, милок, кислые яблочки оказались? – послышался голос сзади. – Оскома замучила? И не повернуться, не поглядеть на того, кто за спиной. Стой, уткнувшись в стену. Еще можно вниз глаза скосить. Там стол стоит, дощатый, некрашеный. Таких в деревне полно. – Дяденька, пусти! – прогундосил Микшан. – Ишь как запел! А как яблоки воровать, так героем был. – Я же ни одного яблочка не сорвал. Хоть проверьте. – Еще бы ты сорвал… Тогда не знаю, что с тобой надо было бы сделать. А так пришибить тебя до смерти – и дело с концом. – Как это, ни за что, и пришибить? Меня искать будут. Милиция с собаками приедет. – С собаками? Это интересно. Псина возьмет след и приведет проводника на берег реки, знаешь, где омут. А там найдется твоя сумка, с которой ты за яблоками ходил. След там и оборвется. После этого искать будут уже в реке. Может быть, выловят твой сандаль. Да-да, этот самый, не дрыгай ногой. Разговор напоминал дурацкие пристебки, но ржавая цепь и острая боль в носу возвращали происходящее в русло реальности. А в реальности уже не подергаешься, так что остается ныть, как нашкодивший малец: – Я больше не буду! Честное-пречестное! – Ты еще перекрестись или честное пионерское вспомни. – Чево? – Видали, не помнит. А я вот помню. – Дяденька, хочешь, я честное пионерское дам, что больше за яблоками по чужим садам лазать не буду? – А зачем оно мне? К тому же ты не пионер. Говоривший выбрался из-за спины Микшана на свет. Да, это был дядька Евстихей, тысячу раз виданный, в котором, кажется, ничего особого не было. Но почему-то от этого стало еще страшнее. Хотелось плакать, но не моглось. Нос не позволял. Живо вспомнилось, как старухи говорили про Евстихея: «Дьявол, колдун окаянный!» Евстихей вытащил откуда-то стул, уселся напротив Микшана. Цепь небрежно сдвинул в сторону, заставив Микшана взвыть. Выложил на стол большое румяное яблоко и огромный шприц с тонкой иглой. Такие шприцы Микшан видел у ветеринара. Последней на столе явилась прозрачная склянка, украшенная изображением черепа и костей. Евстихей наполнил шприц отравой и принялся вгонять иглу в румяный бок, негромко напевая: – Яблочко, яблочко, соку спелого полно! Микшан сидел замерев, только губы тряслись. Даже ломотная боль в носу мучила уже не так сильно. – Ну, как, охота моего яблочка откушать? – Не-е… – Правильно. Напоено было ядом, знать, оно. Откуда стихи, знаешь? – Не… – Эх, ты, а еще пионер! – Я и не пионер вовсе. Дяденька, пусти, больно же… – Хочешь, чтобы не больно? Яблоко перед тобой. Кусай, через минуту сдохнешь, и больно не будет. – Нет!.. Не надо! – Тогда терпи. – Дяденька, миленький, отпусти! Ну, что я тебе сделал? – Что сделал? Если бы ты хоть до одного яблока дотронулся, враги меня сразу бы нашли. Спрашивается, как бы я от них отбивался? И если тебя, дурака, сейчас отпустить, они тоже, ни минуты не мешкая, меня найдут. – Да какие у вас враги? Кто на вашу пенсию позарится? – Хорошо. Интереса ради покажу, какие у меня враги, и послушаю, что ты потом скажешь. Евстихей сунул руку за спину, вытащил оттуда большое фарфоровое блюдо с широкой голубой каймой. – Как оно тебе? – У нас дома такое же. Бабка как смокву делает, то потом на такую тарелку выкладывает. – Правильная бабка. Потому ей нос и не защемило. Вот у меня смоквы нет, я так обойдусь. Евстихей протер блюдо рукавом телогрейки, добыл откуда-то одно яблоко и запустил его по краю блюда.