— И что же это? — Она совершенно точно не верила, но правила игры приняла. — Помнишь… — мне стоило большого труда говорить через одышку и боль, но оно того определённо стоило, — как я всё обещал рассказать тебе про свои умения? — Ты немало обещаешь, Ланс Скичира! Она усмехнулась, как не умел больше никто во всём Тиаме — чуть саркастично, но без злобы. Замерла на перекрёстке коридоров, совсем ненадолго (даже джи-там в системе потолочных динамиков подсказать не успел), и сориентировалась по настенным надписям. Которые, судя по всему, уже научилась расшифровывать. — Сапфир успела мне кратенько поведать про твои… таланты. — С новой силой подхватив меня за ремень, Ч’айя потащила направо. Теперь коридор едва заметно уходил вниз. — Хотя я так и не уловила сути… — Ага, от других это звучит странно, — то ли хохотнул, то ли булькнул я. Снова ощутил неизбежный медный привкус. — Просто самому пояснить не подворачивалось подходящего момента. — Ха-х, Ланс! Ты же знаешь, как говорят в Бонжуре? Если долго ждать подхо… осторожнее! — Мои ноги снова чуть не заплелись, но девушка удержала от падения. Продолжила с фальшивым оптимизмом, за которым почти не пряталась подступающая паника: — Если долго ждать подходящего момента подкатить к интересной самочке, в один прекрасный день можно встретить её в окружении выводка крысят от совсем другого парнишки. Я рассмеялся-всхлипнул, в очередной раз поражаясь, как быстро Ч’айя впитывала культуры, на постижение которых у меня самого ушёл не один год. А ещё накатило осознание, что мне бесконечно приятно опираться на её плечо… Хоть и столь же бесконечно ненавистно ощущать себя настолько беспомощным. Ч’айя будто уловила перемену настроения. Извернулась, заглядывая в лицо: — Ну, джадуга, так ты, наконец, расскажешь? — О, детка, расскажу… только не смеяться, уговор? В общем, это такой волшебный стих. Я читаю его чу-ха, а затем приказываю делать всё, как велю. Если хочешь, я прочитаю его тебе и заставлю думать, что у тебя утроились силы… или ты вообще можешь нести меня на руках. Она негромко рассмеялась. Приятно, мелодично, но излишне нервно. Будто через подступающие слёзы. — Что ж, давай, родной, нам сейчас любая помощь пригодится… Мы снова свернули. Девушка открыла ещё одну дверь на кодовом замке. Пока её пальцы танцевали по местному аналогу клавиатона, я умудрился-таки выдернуть из кармана неприятно-облегчённую флягу. Покачал над ухом и убедился, что Благодетельная Когане Но даёт мне возможность насладиться ещё одним глотком не самой дурной паймы. И вдруг бросил через плечо. Не глядя, не оборачиваясь и не комментируя. По коридору, помогая гулким ударным потолочный музыки, прокатилось жестяное эхо отскочившей фляги. Девушка под моей рукой вздрогнула, но промолчала. А я набрал в лёгкие как можно больше воздуха (стараясь не морщиться и не кашлять кровью), и неспешно, хоть и совсем не попадая в ритмы и басы «низкого писка», начал читать. — Девять крохотных мышат, Сговорились не дышать… Один вдруг затих не шурша, Осталось лишь восемь мышат… За следующей дверью нас определённо ждало что-то лекарское. Это ощущалось и в настенных символах, и в изгибах мебели. Не перебивая, но и не мешкая, Ч’айя потащила меня через приёмные покои. — Задохнулся второй насовсем, И мышаток осталось семь. У третьего лопнул глаз, И шесть уже мышек сейчас. Четвёртой не устоять, И вот уж мышей только пять… Автоматизированные двери расступались перед нами, и в какой-то момент я ощутил себя в просторном зале, разделённом на полупрозрачные кабины, назначение которых не вызывало никаких сомнений. Музыка осталась за порогом, стихла, умерла в потолочных динамиках. — Не вынесла пятая мышка, Но четверо так и не дышат! Шестая мышка сердцем вышла, Три упорных будто не слышат. Седьмая горло когтями скребёт, Триумф лишь двоих победителей ждёт… Ч’айя затащила меня в ближайшую камеру-отсечку, и та сразу откликнулась — зажёгся свет, причём и на дополнительных боковых софитах. В стенках щёлкнуло, над узкой кушеткой в центре запорхали выдвижные приспособления вполне определённого характера и столь же угрожающего вида. Не позволив себе ни напугаться, ни отвлечься, я наконец закончил: — Спросила тогда мышь у мыши: Подруга, а ты вообще дышишь? А та захлебнулась слюной, Победу оставив одной. Отречение. Я выждал несколько бесконечных секунд, готовый глупо пошутить, как вдруг Ч’айя негромко подтвердила: — Отречение. Не позволяя свинцовой тьме навалиться на веки, я как можно увереннее запечатал формулу фонетическим фиксатором: — Бесцветная относительность переплывает горизонт радости. — Бесцветная относительность переплывает горизонт радости, — послушно повторила подруга, заставив окончательно ошалеть. Я осознал себя заваленным на удобное ложе, охотно принимающее изгибы тела (и никаких углублений под выпирающую жопу, никаких отверстий для хвостов!). Ч’айя деловито сдёргивала с меня ботинки, в глазах её появилось что-то матовое. — Сейчас ты перестанешь паниковать, — приказал я, проклиная себя за порывы влажного кашля и сбивчивость речи. — Спокойно изучишь инструкции местной техники. Подберёшь необходимые препараты и настроишь операционную программу. Ты меня поняла? — Конечно, — она кивнула, с оглушительным стуком отбрасывая второй ботинок. — Я тебя поняла. Сосредоточенная, отступила к панели управления кабинетом, активировала несколько дисплеев, отчасти похожих на свето-струнные. Но даже несмотря на боль и волны приближающегося забытья я всё равно подмечал, как расслабились острые плечи, как из движений и походки пропали рваность и несобранность. Что ж, весьма своевременно. Ведь её паника всё больше пугала и самого Ланса фер Скичиру… — Теперь ты знаешь, — пробормотал я, позволяя затылку приятно утонуть в упругой мягкости вспухшего подголовника. — Это и есть моё волшебство. Талант бледношкурого джадуга, которого так боится и любит Бонжур… — Знаю… — Ч’айя кивнула, не оборачиваясь. А я вдруг разобрал в её голосе оттенки борьбы. Что ж, вообще удивительно, что «низкий писк», да ещё столь отвратительного качества, сработал на такой мощной личности, как моя подруга. Если, конечно, она не притворялась… — Хочешь сказать, что ощущаешь эффект? — Вынуждена признать, да, — не совсем убедительно подтвердила девушка, продолжая настраивать консоль. Надо мной зашевелились многосуставчатые манипуляторы, один вид которых мог заставить орать. Стараясь не следить за их хищной настройкой, я уставился на зад Ч’айи, так броско выступающий в ювелирно-пошитом комбинезоне. Спросил, всё ещё оставаясь на волне «писка»: — Детка, а ты не обманываешь? Она ответила не сразу. Вернулась к столу-кушетке, расстегнула крепёж болтающихся на груди «Сачирато», сбросила под ноги, а потом я почувствовал, что меня раздевают. Да уж, видит Всемилосердная Когане Но, что мне хотелось бы ощутить это в совсем других обстоятельствах, но… Как меня выкрутили из любимого пальто и остатков броневой куртки, я даже не сообразил. Через миг моя бесценная зелёная шкура (яри-яри, с какой небрежностью!) полетела в угол, а ведь в карманах остались кастет и нож, и если дело дойдёт до драки в тесной камере медицинского корпуса… Ч’айя расстегнула ремень. И снова не для утех и ласк, а чтобы сорвать и скинуть в тот же угол «Наковальню»; придержала за плечи, помогла избавиться от кобуры с «Молотом». В тот миг я окончательно ощутил себя голым, беззащитным и уязвимым. А ещё меня начинало морозить, и вот это не понравилось совсем… — Ну так проверь меня, — наконец ответила Ч’айя. Невесть откуда взявшимися ножницами вспорола рубаху там, где она ещё не окончательно присохла к заплатке и коже вокруг дырки от фанга. Я задумался, пытаясь оценить серьёзность происходящего. Подсчитал оставшееся время. Слепящий свет и шевелящиеся над головой змеи манипуляторов не помогали, но подходящий контрольный вопрос всё же нашёлся. — Что нашла во мне Куранпу? Ч’айя посмотрела мне в глаза. Внимательно, протяжно. Помолчала, куснула губу.