Чу-ха-хойя примитивны. Просты в своей прямоте. По-своему открыты к честности и совершенно не умеют плести интриг. Значит, сейчас через Бронзу (а может, даже Ункац-Арана) мы попросим дозволения приобщиться к святыне. Убедим, что специально отправились в шамтарр ради этого места. А уж если местные откажутся, просто запугаем их своим высокотехнологичным снаряжением, ведь у Шири-Кегареты с его свето-струнным слепком змея это вполне получалось! — Уходите! — проскрежетало с террасы, и я никак не смог понять, какой именно из пустынников это сказал. — Это закрытая земля, и ни один чужой хвост не оставит на ней следа. — Изгонять страждущих паломников в пустыню — страшное преступление! — вдруг прокричал гадатель из-за моего плеча. Мы с Ч’айей вздрогнули, а Бронза повернулся с гневной гримасой. — Мы не просим приюта, но имеем права очистить дух на вершине инья’мтарр! Стало так тихо, что я слышал осыпающиеся с барханов струйки песка. С запада продолжала накатывать буря, ещё далёкая, но густая и пугающая. — Это закрытая земля! — повторили со склона, и на этот раз мне показалось, что говорил совсем другой самец. — Табу. Нишид. Фаду. Вам нет в неё хода! — Скажи им, что мы имеем право, — вдруг прошептал я гадателю. — Нам дозволил Энки, что лепит своих детей из глины подземного океана Тиамат! Ункац-Аран покосился на меня так, будто я только что обвинил его мать в продажности. Но воздух в лёгкие втянул и уже приготовился продолжить увлекательный спор с хозяевами запретной горы. Но третий чу-ха-хойя опередил, прокричав громко и распевно: — Уходите! Или мы заставим! Ведь сказано: не возжелаю я земель ядовитых, ведь гады правят в них, и нет права моего держать когти свои над их песками; не возжелаю я вод жгучих, пусть моллюски и твари глубинные право там имеют, и не омочу усов своих, на правление претендуя; но божествами данное мне хранить стану, не щадя ни хвоста, ни сердца, ведь таков путь мой, и пусть Пунч-ки-лат сорвёт плоть с костей моих, если отступлюсь от предначертанного и дрожь страха заставит меня предать веление сердца! Ункац-Аран поперхнулся, спрятался за бортом «Коппульсо» и к моему ужасу расчертил морду охранными знаками. Его встряхнуло, будто под броню забрался паук. — Ты чего, дед⁈ Таблетки действовать перестали? Он сглотнул, быстро облизал зубы и даже не отреагировал на дерзость. — Наш новый пунчи на склоне цитирует Кодекс Супра’чу-ха, — пробормотал он, потирая щёку. — Причём в самой замшелой его версии. Я такого староверия не встречал даже во время шамтарр… — Байши… — Я ощутил, что ладони начинают предательски потеть. — Звучит так себе… — Это, Ланс, звучит куда хуже, чем так себе. Я снова выглянул, всматриваясь в чуть покачивающиеся силуэты пустынников. Да, звучало хуже, чем так себе. Звучало, как фанатичная стена, которую не прошибить ни логикой, ни угрозами, ни увещеваниями. В этот же момент стало заметно, что самки и детёныши исчезли, что также определённо не сулило ничего хорошего. — Уходите, чужаки! — добавили со склона слева, причём столь же хрипло и угрюмо, будто чу-ха-хойя всей стаей тренировались говорить в тон. — Мы не желаем зла добросердечным, но когда в пустыне меняется ветер, это редко бывает к добру. Ох, пунчи-кочевник, так ведь ветер уже поменялся. Может, и правда не к добру, но этот ветер уже не загнать в кувшин… — А теперь послушайте вы! — вдруг прокричал Бронза, и я запоздало сообразил, что никак не могу помешать Когтю. — Меня зовут Ишима Квичи, также известный, как Бронза, и я Девятый Коготь казоку «Диктат Колберга» на службе у достопочтенного господина Хадекина фер вис Кри, пусть будет небо чистым над его норой! Я здесь, чтобы доставить своих подопечных на вершину этой горы, и пойду на всё, чтобы казоку-хетто гордился своим слугой! Расступитесь, дайте пройти и тихонько сделать свою работу, и сегодня песок не станет пить крови! Ч’айя побледнела и вжалась в борт броневика, а я обречённо вздохнул. — Не будь героем, Ишима Квичи по прозвищу Бронза! — ответил горный склон, и мне показалось, это снова был третий из пустынников, тот самый, что цитировал напугавший шамана Кодекс Супра’чу-ха. — С моей буар-хиттой между глаз в пустыне не бывает героев! Уходите, пока можете, и пусть боги будут милостивы к вашим заблудшим душам. О, Благодетельная Когане Но, сколько ж раз видел я подобные противостояния. В переулках, в грязных дешёвых выпивальнях, занюханных подвалах и богатых залах для переговоров казоку-хетто… И роднило их одно — какие бы слова ни звучали, когда исчерпывались аргументы и выдвигались когти, точку в споре доводилось ставить не монете или драгоценному камню, а исключительно клинку или фанга. Да, так оно и бывает, хоть в Тиаме, хоть, готов спорить, в любом ином мире — точку ставит сталь… Я жестом попросил Ч’айю оставаться на месте и перебрался поближе к Бронзе. Тот сидел спиной к колесу бронефаэтона, уставившись в бурю на горизонте, и играл желваками, будто пережёвывая услышанное от хранителя горы. — Так, пунчи, всё в норме, было глупо не попробовать обвести их вокруг хвоста, сисадда? — как можно мягче и улыбчивее сказал я, показав ладони. — А теперь давай-ка отойдём и составим новый план, гибкий и ловкий, как бы того захотел господин фер вис Кри. Готов спорить, мы куда умнее этих примитивных… — Нет, терюнаши, — сказал Бронза, по-прежнему глядя в пустоту над моим плечом. — Мы взойдём на эту гору, сисадда? Прямо сейчас. Непобедимость заключена в сердце чу-ха, возможность победы — заключена в противнике. Их вера обманчива и слаба, и сейчас она приведёт их к гибели. Ты сам сказал, терюнаши, что нам нужно наверх, и мы оба знаем приказ господина фер вис Кри… — Диктатион бы не одобрил такой прямолинейности… Бронза фыркнул и вздрогнул, будто я его по носу щёлкнул: — Тебе-то откуда знать, болезный⁈ Моего казоку-хетто тут сейчас нет, и он велел обращаться к тебе с вопросами, а не для получения приказов. Так что всем стаям готовиться к бою! Был ли я удивлён? Едва ли. Чу-ха всегда решают вопросы по-своему, и не всегда их умысел достижим для расшифровки… Так было на крыше ночной парковки, где излишне усердные ребятки Хадекина фер вис Кри «хотели просто поговорить», так повторялось в пустыне у подножия священной горы… Ункац-Аран тоже оказался рядом. И вдруг ввернул, обеспокоено прислушиваясь к звукам на склонах: — Терюнаши в кои-то веки говорит разумно, господин Квичи. Если мне будет дозволено сказать, я тоже предлагаю отступить и обдумать, как… Бронза стиснул кулак и перевёл на гадателя очень опасный взгляд: — В этих холмах нет силы, способной остановить мою стаю! — Ох, Коготок… — Тот устало помотал головой, но взгляд отвёл, избегая прямого конфликта. А затем добавил, заставив в очередной раз пересмотреть мои оценки умственных способностей хвостатого, которого я много лет считал завистливым и бесполезным: — Я, конечно, тебе тоже не указ, но все корни зла в Тиаме лежат именно в нежелании чу-ха увидеть мир через стекло «таков он есть на самом деле», и нашей непреодолимой потребности исказить мир через мутную линзу « таким хочу видеть его я»… — Ты совершенно прав, — глухо процедил Коготь «Диктата», поднимаясь и оправляя ассолтер. — Действительно? — Да, — губа Бронзы презрительно дёрнулась, — но лишь в том, что ты мне тоже не указ. И я здесь вовсе не для того, чтобы нести зло. Более того, если потребуется, во имя Диктатиона я выкорчую его, как бы глубоко ни сидел корень… Я тревожно оглянулся на Ч’айю, всё ещё прилипшую к борту шестиколёсного фаэтона. Она, кажется, расслышала, потому что кровь ещё сильнее отхлынула от щёк. Я покачал головой: нет, детка, спокойнее, это лишь совпадение. Да и о каких корнях зла идёт речь, когда речь заходит о «Корне» с нашими сородичами? Бронза ощерился, когда мне пришлось наклониться, чтобы спросить доверительным шёпотом, а не на тактическом канале: — А позволь вообще узнать, что именно приказал многоуважаемый господин фер вис Кри? Чу-ха задумался, словно не хотел сболтнуть лишнего. Наконец процедил: — У меня есть координаты. Я должен доставить туда вас двоих. Любой ценой и как можно скорее, сисадда? Такого мне достаточно, и я не собираюсь торчать тут неделю, подтачивая нервы этих голожопых по всем правилам осадного боя. — И добавил уже для подчинённых, будто меня и рядом не стояло: — Готовимся! Пустынники, конечно, заметили. Уловили, будто бы действительно считали в изменениях ветра. Террасы задвигались, когда покрывавшие их силуэты начали рассредотачиваться за валунами. — Повторю в последний раз, — прокричал один из ложных хозяев горы, — убирайтесь! Бронза зарычал и вскинул морду, даже не потрудившись выбрать адресата: — Если ты, вонючий упёртый тупорог, не дашь нам пройти, на вас обрушится весь гнев… Закончить пламенную угрозу ему не дали, потому что со склона понёсся протяжный вой, не суливший ничего доброго. — Ай-ка-рита-ай, братья! Настал момент, о котором нам говорили землеройки, невидимые посланники Ди’джена и Биди! Готовьтесь, братья, нет пощады чужакам! Я охнул и потёр лицо ладонью. Чудовищно, но ожидаемо — Господин Киликили недурно накрутил своих марионеток, поклоняющихся богам землетрясений и запертых дверей. В другой момент это показалось бы донельзя ироничным, но сейчас внутри осталась только тоска. И ведь Культ Горы наверняка создавался предусмотрительной сукой далеко не один год, и даже десятилетие… Боевики «Диктата Колберга» и не подумали спорить или осуждать приказы вожака, бросившись беспрекословно исполнять. Рассыпались на мелкие стаи наступательного порядка; в воздух тут же поднялся беспилотник и ещё пяток разведывательных дисков. Первыми стрелять начали чу-ха-хойя. п.5.; г.9; ч.2 Я услышал знакомое кххумд! буар-хитты, ещё одной, и по песку вокруг броненосцев шлёпнули первые фанга. Тут же на склонах завизжали, воздух наполнился воем глиняных свистков, и к звукам пальбы подключилось рычание псов — повинуясь воле хозяев, они рванулись вниз рвать чужие глотки. А над горой, заставив мою челюсть отвиснуть, вдруг поднялись огромные — метров по тридцать каждая, — фигуры демонов Биди и Ди’джена — уже упомянутых защитника дверей и рождателя трясений тверди. Будто бы вынырнув из горной плоти, свето-струнные слепки распахнули зубастые пасти и вскинули к темнеющему небу по три — как и у их матери Когане Но, — пары когтистых лап. Я осознал, что держу ассолтер на боевую изготовку и стою так, будто в Ч’айю за «Коппульсо» собираются стрелять. А ещё подумал, что на склонах запретной горы собрались точно такие же, что и отобранные для нашего эпохального похода самим фер вис Кри — отмороженные на всю башку, готовые фанатично умереть по приказу невидимого Песчаного Карпа, в последний раз бесплотным голосом являвшегося старейшинам стаи лет эдак триста назад. Однако приходилось признать — свето-струнные слепки оказались блестящей идеей, способной без труда разогнать излишне осмелевших кочевников. И ещё — занявших оборону под хвостом опасно-реалистичного Ди’джена уж точно не напугать визитёрами из технологичного гнезда… Впрочем, пугать было впору самих визитёров — несмотря на рвение служить «Диктату», многие из них сейчас оказались откровенно подавлены и пялились на изображения божеств так, будто те действительно снизошли в Тиам из подземных царств, а не сгенерированы мощными проекторами. Да что там⁈ Несколько казоку-йодда даже опустились на колени, и можно было спорить, вовсе не в поисках укрытия — они молились о спасении души, сейчас принадлежавшей клану… Я облизнул сухие губы и постарался как можно чётче оценить обстановку. На полочки понимания категорически не втискивалось, как взрослые и обученные чу-ха, ещё сутки назад вовсю пользовавшиеся гаппи, иллюзиумным погружением, силовыми коридорами фаэтонов, пузатыми ловцами ветра и крохотными белковыми накопителями информации, махом забыли о здравомыслии и стали примитивными трусишками, в своём сознании ещё не покинувшими грязных нор, в которых столетия назад сражались с воинствами Бансури! Впрочем, большинство криитов всё равно двинулись в бой. Встречные фанга щёлкали по «Коппульсо» и взбивали вокруг глиняные фонтанчики, изредка даже звенели по наплечникам и шлемам. Атакующие тоже взялись поливать склоны, но с врождённой меткостью всех хвостатых это выглядело чудовищно, и процент поражения с обеих сторон выглядел неприлично низким. А вот собаки… Они-то промахиваться не любили.