Я задумался под нарастающие и стихающие звуки «джаза»; прислушался сквозь скрип десятков гробов и недовольную перекличку рогатых. Конечно, впечатление могло быть ошибочным, но, похоже, процессия покидала Глянец, как я и просил Пикири — над Седьмой улицей, без сворота на Роки-Фор-магистраль. Я приблизил «болтушку» к губам и зашептал: — То, что я скажу дальше — не слухи, а проверенная информация. Бонжур собираются раздавить. Смять старые порядки и насадить новые, ничуть не лучше «заполночных», но это всё потом. А сейчас наши улицы попытаются поджечь. И совсем скоро Нискирич кое-что сделает, чтобы остановить этот пожар, сисадда? Поверь, он сделает это не ради процветания «Детей заполночи» и не ради прочих казоку. Это ради района. Скичира и его Когти сойдутся на переговорах с «Вёрткими прыгунами», сисадда? Должен быть заключён временный мир и союз, судьями станут «Жёлтые котелки». В эту спайку призовут все прочие мелкие кланы Бонжура, а ещё всех, кто хочет дать отпор «Уроборос-гуми» и ракшак. Я облизал пересохшие, но при этом солёные от пота губы, пожалев, что так и не обзавёлся трубочкой, как у Чим-Хана, чтобы прямо сейчас глотнуть из заветной фляги. Вздохнул. Закончил: — И если ты… если Моноспектральная Чапати ещё верховодит своей станцией… или прямо сейчас взвешивает за и против, то я прошу её сделать так, чтобы об этих новостях узнал весь Бонжур. Чтобы те, кто не собирается воевать, прятались или уходили на запад района, к геджеконду и за каналы, сисадда? Сделай это, прошу. Если не для меня, так для Бонжура. Подумал, и всё-таки добавил: — Мы не можем остановить то, что началось. Но можем максимально обратить в свою пользу… Интересно, Сапфир распознает неуверенность в голосе бывшего друга? Байши, теперь мне ещё сильнее захотелось глотнуть паймы… Отключив гаппи, я снова попытался угадать, где сейчас нахожусь. Судя по звуковым фрагментам из-за пределов шумового кокона процессии, мы вывернули на окраину Тысячи Дорог. А ещё стало заметно, что вот теперь-то сирены воют без стыда и скромности — слева и справа, с севера и востока, пронзительным плачем опутав будто бы всё гнездо, как рой жутких кусачих насекомых. В памяти в очередной раз невольно проступили воспоминания того злосчастного утра, когда всё началось. И если бы я только не ответил на назойливый вызов заспанной синешкурки, то многие славные чу-ха… …повозка остановилась. По пластиковой крышке гроба заскрежетало, это младшие сааду начали разбирать маскирующую пирамиду. Сквозь щели пробился солнечный свет, а затем крышку сняли, и он ворвался внутрь в полную силу, заставив зажмуриться. Прикрываясь рукой, я сел в гробу и покрутил затёкшим торсом. Пикири стоял рядом, ехидно щурясь из-под крохотных круглых очков. Оглядевшись, я убедился, что колонна служителей Когане Но действительно достигла границы Гариб-базара. Бурлящего, шумного и по-прежнему неуёмного, будто бы огромный рынок и не знал, что началось в считанных километрах на запад. А там, кстати, в небо целило всё больше дымных столбов, и скорость развития событий заставила испытать довольно гадкий укол страха. — Ну что, сынок, ты доволен? Было сложно понять, действительно сааду Пикири интересно, или это хорошо прикрытый сарказм. — На все сто. — Я помял бёдра, покрутил хрустящей шеей. — Единственные крысы гнезда, по-настоящему стоя́щие на своих убеждениях, это вы с Ганконой! — Всё ещё не спеша выбираться из уютненького гроба, вынул флягу, с удовольствием отпил и протянул сааду. — Благодарю, старый друг! Понятия не имею, что бы без тебя делал… Тот улыбнулся. Пробормотал короткую молитву, осенил гробы вокруг меня ритуальными знаками, и с печальным вздохом вылил в приоткрытую пасть щедрый глоток паймы. — Это колесо жизни, пунчи Ланс. — Он задорно хрюкнул и дёрнул себя за усы. — Ты призываешь смерть на улицы родного района, эта смерть не выпускает тебя с этих улиц, и тогда ты призываешь служителей смерти, чтобы они помогли тебе выбраться. Выпитая пайма чуть не попросилась наружу. — Яри-яри! С чего ты вообще взял, что я призываю смерть⁈ Он снова улыбнулся. Глаза едва заметно блестели, то ли от выпивки, то ли от совершённого похода. — Разумеется, это лишь метафора, терюнаши. Ага, точно. Таким манёвром всегда проще простого отскочить от истинного смысла слов. Но я не позволил настроению рухнуть в яму, вместо этого уточнив: — Тебе точно не нужна помощь? Одно только слово, и Нискирич тут же окажет вашему храму… — Зачем заставляешь повторяться? Пикири сделал ещё один небольшой глоток, довольно пискнул, покачал головой и вернул мне флягу. — Пунчи Ланс, — сказал он негромко, утирая усы и оглядываясь на терпеливо ожидавших прислужников, — я не понимаю, что происходит. Не знаю, что ты задумал. Но от всего сердца желаю тебе удачи. Береги себя, терюнаши. Пусть Благодетельная Когане Но раскроет над тобой свою невесомую шаль, защищающую от невзгод! И помни, я по-прежнему не считаю тебя про́клятым… Он одёрнул грубую коричневую накидку, под которой виднелась сине-зелёная туника священнослужителя, сегодня дополненная алой траурной перевязью. Улыбнулся, поклонился и встряхнул в мою сторону скрещёнными пальцами. — И ты береги себя, Пикири! — Я наконец выбрался из короба, спрыгнул с повозки, покрутил бёдрами и накинул рюкзак. — Знаю, что отговаривать бесполезно, и ты снова вернёшься в Бонжур вывозить трупы и раненых, и потому прошу второй раз — береги себя. — Когане Но хранит своих детёнышей, пунчи. — Но ты всё равно не забывай поклониться свистящим фанга. — Ступай легко, терюнаши. — И ты, Пикири. И когда в Бонжур проберётся небезызвестный нам обоим Подмастерье Стаи — а в этот тяжёлый час он непременно захочет быть рядом с тобой, — передавай мои наилучшие пожелания! — Обязательно. Разыщи нас, когда стихнет буря. Уверен, Ланс, мы найдём друг для друга массу увлекательных историй. А вот на это я отвечать уже не стал, лишь улыбнувшись и понадеявшись, что вышло искренне. После чего мы расстались — служитель Благодетельной Когане Но, вывозящий мертвецов с улиц Юдайна-Сити, и бледношкурый Джадуга, ставший причиной появления этих мертвецов… Несмотря на то, что события только начинали приобретать дерьмовый привкус, сааду успели разбить на границе Базара Бедняков полноценный лагерь — раненых отводили в модульные блоки, трупы тщательно осматривали, идентифицировали и паковали в охладительные коконы. Несколько чу-ха в накидках храма «Благочинного Выжидательного Созерцания» пытались связаться с родственниками погибших, но «мицуха» трещала по швам, и хвостатые теряли терпение даже под грозным оком всевидящей Когане Но. К лагерю милосердия только начинали стекаться обслуживающие отделы смирпов, но можно было спорить, что уже через час-два тут будет не протолкнуться от тетронов и гробовщиков. Более того, такие точки взбухнут по всей восточной границе Бонжура. Если, конечно, в самом Бонжуре всё же решатся дать совместный бой, но сейчас об этом лучше не думать… Я набросил капюшон и побрёл прочь, не ускоряя шага, но и не мешкая. На терюнаши, чудом воскресшего и как ни в чём не бывало зашагавшего к выходу со стоянки священнослужителей, внимания обращали не больше, чем на тощих псов, жадно глотающих запахи на безопасном отдалении от модульных перевязочных. На самой границе я всё же задержался у кучи разномастного тряпья, сброшенного пострадавшими. Совсем не заляпанной кровью оказалась только самочья сатти, причём изумительно-фиолетового цвета, но капризничать казалось последним делом. Обмотавшись в три слоя очаровательных оттенков, я сгорбился и углубился в лабиринты Гариб-базара. Байши, а ведь мой последний визит сюда добром не закончился… К счастью, плутать пришлось недолго. А когда я остановился и осмотрел объект поисков, то лишь грустно усмехнулся иронии судьбы — передо мной громоздилась тушка «Барру». Ещё более истрёпанная, чем у Сапфир. А ещё покрытая грубыми метками «Бритых хвостов». Да, и вправду, невероятная ирония. Как там говорят: змея кусает саму себя? Я вздохнул и убедился в отсутствии лишних взглядов. Выщелкнул нож, подступил к водительской двери. Что скрывать? Мне было не впервой гонять на вонючих корытах. Замок поддался без проблем. Точнее — он вообще не сопротивлялся. Ещё точнее — он отсутствовал. В общем-то, понятно: либо угонщиком заинтересуются стрелки́ Купеческих Военизированных Артелей, либо сами «Хвосты», и ещё неизвестно, кто милосерднее. Не без брезгливости упав за панель управления (и окончательно запутавшись в многослойной сатти), я захлопнул дверь и полез в рюкзак. В салоне ожидаемо воняло, а от плотной волны набрызганного на одежду ароматического масла (Пикири вылил в гроб почти флакон) хотелось добавить под кресло ещё и ложечку блевотины. Надев «Сачирато», я торопливо подключил очки к системе управления «Барру». Не скажу, что считаю себя первоклассным угонщиком, но с примитивной начинкой этого фаэтона справился бы даже мой простенький гаппи, но… двигатель рыкнул и умолк. Затем ещё раз, и ещё. А потом всё же заработал со звуками умирающего от старости щебёнчатого сома. — Надеюсь, ты не сдохнешь в дороге… — искренне прошептал я, и вырулил из переулка между здоровенными транспортными контейнерами, переделанными под торговые лавки. Клаксон, конечно, не работал, но перед фаэтоном местных боевиков толпа недовольно расступалась. Да и не очень-то она была густой, эта толпа. Вероятно, отголоски неприятностей в Бонжуре уже заразили Базар своей тревогой и ожиданием непонятного, отчего многие точки закрывались, а потенциальные покупатели спешили прочь, даже пренебрегая традиционными перебранками. Ненадолго задержавшись на окраине гигантского рынка, я прикинул дальнейший маршрут. Подниматься на Тысячу Дорог казалось не очень разумным. В принципе, поездка вообще представлялась не очень-то умным предприятием, но раз уж взялся, то стоит хотя бы минимизировать риски. Решившись, я свернул на Сквозной Технический Проезд № 1117. Камер тут не было, летательным наблюдателям мешали нависающие над СТП серпантины Тысячи, и уже через пару километров «Барру» покатила на восток. Подъём Танкен вывел меня на магистраль Ху-Абан, откуда открывался прямой путь в Чучсин, ровнёхонько меж Холмами Инкамо и Каменными садами. Над магистралью с характерным завыванием проносились беспилотники тетронов, напичканные камерами и сканерами. Впрочем, на поток фаэтонов они внимания обращали мало. А поток был в наличии, деловитый и многочисленный, как в любой прочий день в шумном гнезде. И если бы не отголоски сирен да столбы дыма в западных районах (их становилось всё больше), о начинающейся катастрофе вообще бы ничего не говорило. Чему, однако же, удивляться? Это же чу-ха. И пока кто-то не приставит башер к затылку их близкого родственника, они даже не подумают бросить ежедневные хлопоты по выживанию и обогащению. А может и тогда взвесят, стоит ли оно? Ху-Абан разветвилась. Встопорщилась трамплинами-выходами в полётные коридоры, но к такому риску я тоже был не готов. Да что там⁈ Лучше дойду до «Арены» пешком, но бросить угнанную развалюху в полёт не осмелюсь… Даже без пристальных взглядов беспилотников начинало казаться, что все меня видят в этой инородной тачке «Хвостов»; видят, брезгливо осуждают, вот-вот разоблачат и, наконец, прихлопнут, как чужеродный и опасный элемент. Я приказал себе успокоиться. Это всего лишь очередная работа. Не совсем она, но близко. Просто работа. Может, даже последняя. Гнездо опутывало, пульсировало, шумело и тяжело дышало пылевыми вихрями. Гнездо намекало, что идея поездки была несвоевременной и глупой. Конечно, в свете недавних освежающих новостей Ч’айя справится и без присутствия верного терюнаши, но… на секунду мне показалось, что я согласился отдать долг назло. Назло себе, клятому Диктатиону или даже обстоятельствам. Святая корова Чооты Пар, пусть даже и так, я подумаю об этом завтра!