Утверждение представителя Секретной службы, что именно сотрудник ФБР сорвал попытку покушения, нисколько не утихомирило общее негодование. «Система сработала», — настаивал он. Его никто не слушал. А когда выяснилось, что единственной заслуживающей внимания информацией стало уклончивое заявление: «У нас есть определенные версии и есть подозреваемый, но это, судя по всему, очень хитрый, очень целеустремленный человек», последовал взрыв гнева. Напротив, пресс-конференция, которую в тот же день устроил в Вашингтоне Ибрагим Зарси, явилась самым настоящим праздником примирения. Провозглашенный администрацией героем за непоколебимую позицию, не пошатнувшуюся даже после покушения на его жизнь, бывший полевой командир был великолепен: великодушный, мужественный, благородный, обаятельный, сексуальный, космополитический. Он особо выделил того безымянного агента ФБР, который сорвал покушение, пригласив храбреца в Кабул, чтобы тот смог оценить гостеприимство афганского народа. Зарси выразил восхищение работой ФБР и ЦРУ, приложивших все силы к обеспечению его безопасности. Он заявил, что не боится ничего, ибо Аллах предначертал ему путь, который он пройдет, даже ценой собственной жизни. Что такое смерть? Что такое смерть, если погибло столько храбрецов? Да, он согласился с тем, что есть своя ирония в том, что его когда-то называли Палачом, а теперь его благополучие является ключевым моментом жизненных интересов Соединенных Штатов. Он пообещал двум великим странам мир, процветание и так далее. Воистину, предложил угощение, от которого невозможно отказаться. И журналисты слопали всё до последней крошки. — Хотя это не имеет значения, — через какое-то время заявил Ник своему ближайшему окружению, — но если мы не возьмем этого типа, я полечу так далеко, что у вас кровь из носа пойдет. И можно будет считать за счастье, если в конечном счете я окажусь на Аляске, расследуя скандал с вывозом мусора муниципальными службами Фэрбенкса. Но хватит обо мне. В донесениях, поступивших в течение ночи, не оказалось ничего существенного. Единственной новой информацией стало описание винтовки, которую мельком успел увидеть в кабине мусоровоза Ларри Пауэрс: очень короткая неавтоматическая винтовка с толстым стволом и толстым оптическим прицелом. На совещании Боба попросили поделиться соображениями насчет этого оружия. — Готов поспорить, это какая-то модель неавтоматического «ремингтона» с короткой ствольной коробкой, калибр.308, или даже.243, или.22–50. Так что я бы посоветовал ребятам в Южной Каролине попробовать разыскать сведения о поставке винтовки такого калибра в мастерскую Чемберса. Полагаю, работу проделал сам полковник или его слесарь. Также считаю, что новый ствол оснащен интегрированным глушителем, а не навинченной на дуло «консервной банкой», опять же по соображениям длины. По моим представлениям, эта винтовка состоит в основном из глушителя и ствольной коробки. Ни ствола, ни приклада. Крус носит ее на плече под одеждой. В нужный момент просто сует руку за пазуху, разворачивает винтовку вверх, и она уже прижата к плечу ремнем; он прикладывает глаз к оптике… может быть, это лазерный прицел с красной точкой, потому что, по словам мусорщика, он был «толстым». Затем делает выстрел, быстро убирает винтовку обратно за пазуху и как ни в чем не бывало уходит прочь. И никому в голову не придет, что у него есть оружие. — Такая винтовка является законной? — спросил кто-то. Раздался смех, поскольку все решили, что это шутка, однако Боб все равно ответил. — Конечно, можно уточнить в УАТО,[30] но я бы ответил отрицательно по двум причинам. Во-первых, глушитель относится к классу III, как и автоматическое оружие, а это значит, что частное лицо может получить разрешение на владение им только после долгой бюрократической волокиты. Имело ли заведение Чемберса законное разрешение изготавливать и продавать такие устройства? Что касается самой винтовки, то, если длина ее ствола меньше восемнадцати дюймов, она не может быть оснащена прикладом для упора в плечо. — В таком случае почему бы не передать это дело УАТО? — спросил кто-то, и снова эти слова встретили смехом, который просто выражал, что на самом деле никаких направлений работы больше не было. Собственное ведомство только распространило фотографию подозреваемого, его приметы, привычки, и больше ничего. Похоже, единственная надежда задержать Круса могла появиться только в том случае, если он предпримет новую попытку. — Не предпримет, — сказал Боб Нику несколько минут спустя в комнате, которую тот временно превратил в свой кабинет. Здесь находилась и Сьюзен, в неизменном брючном костюме, с непривычно растрепанными волосами. И, разумеется, чем больше у нее были растрепаны волосы, тем более растрепанным становился Свэггер. Высокая и стройная, она состояла в основном из ног; высокие скулы и какая-то жесткая проницательность в ярких глазах. Тридцать восемь, внешность на двадцать пять, кожа гладкая, лицо умное, строгое, идеально раскрашенное оттенками бледно-лилового и розового, словно древняя ваза за стеклом. Каждый раз она сражала Боба наповал, черт побери! — Откуда тебе это известно? — спросила Сьюзен. Возможно, он сказал это, потому что такая у него работа, а возможно, просто для того, чтобы увидеть, как вспыхнут эти черные глаза. — Ну, потому что он сам мне это сказал вчера ночью. Гостиница «Четыре времени года», номер люкс 500, Северо-западная М-стрит, Вашингтон, федеральный округ Колумбия, 13.00 — Если позволите, сэр, мне бы хотелось продолжить тему иронии, — сказал Дэвид Банджакс из «Нью-Йорк таймс», недавно сосланный из отделения в Ньюарке в Вашингтон, где его держали на очень коротком поводке, доверяя только индивидуальные интервью, назначенные пресс-службой Государственного департамента. — Как вы думаете, нет ли иронии в том, что вы прибыли с государственным визитом в этот город, с его памятниками, мраморными колоннами, скульптурами, несмотря на то что когда-то вы дали клятву его уничтожить? — О, мистер Банджакс, — с удрученным видом произнес Ибрагим Зарси, и его глаза затуманились меланхолической грустью, — боюсь, вас ввели в заблуждение сообщения в прессе, где мне приписывались поступки, к которым я никогда не имел ни малейшего отношения. Враги есть у каждого. И они наносят удары не только бомбами, но и недостоверной информацией. В данном случае мы имеем дело именно с этим. Они находились в гостиной номера люкс Зарси в «Четырех временах года», куда отправились сразу же после пресс-конференции, и повсюду вокруг Дэвида плавно покачивались циферблаты часов. Казалось, это был наполненный медленным движением музей, посвященный бегу времени. Эффект получался гипнотический. Банджаксу пришла на ум затасканная сцена из фильмов, неизменно происходящая на поле, заросшем каким-то там овсом или пшеницей, размеренно колышущейся на ветру. Не в этой ли сцене девушка впервые отдает возлюбленному свое сердце и тело? И не то же самое происходило сейчас, поскольку задача журналиста заключалась в том, чтобы он растаял перед харизмой этого человека, которого «Нью-Йорк таймс» уже поддерживала на редакционном уровне, и предоставил ему возможность рассказать о своем красочном прошлом? И в довершение ко всему его слегка подташнивало. Где-то глубоко в желудке он ощущал шевелящееся сомнение. — Ну как же, сэр, — сказал Банджакс, — разве вы в свое время не получили известность как Палач, после трагической гибели Ричарда Миллштейна, которая была заснята на видео и распространена по всему миру? — Я так рад, что наконец получил возможность заговорить о той трагедии. На самом деле я ни в чем не виноват и не имею никакого отношения к смерти мистера Миллштейна. Могу в этом поклясться. Положив руку на священный Коран. Сэр, наградой за мое терпение станет то, что я раз и навсегда очищу свое доброе имя и докажу свою невиновность, да будет вам мир. Зарси улыбнулся, сверкнув белоснежными зубами. Он переоделся для интервью и сейчас был в серых фланелевых брюках, туфлях от Гуччи и белой рубашке, расстегнутой до середины и открывающей бронзовую накачанную мускулатуру, покрытую черными волосами. Массивные черные часы армейского вида на руке особенно эффектно смотрелись на фоне многочисленных золотых перстней, которые унизывали его пальцы. Поджарый, сохранивший впечатляющее для своего возраста тело, он буквально излучал мужскую энергию. Быть может, после окончания интервью матч в поло? Или пострелять куропаток? — Увы, мистер Миллштейн связался с ворами и разбойниками. В своем отступничестве нечестивцы использовали мое имя, чтобы придать политическую подоплеку поступку, который, по сути, оказался похищением с целью выкупа. Они представляли не мусульманский народ и даже не тех, кого именуют «террористами», а простую человеческую алчность, присущую как нашему обществу, так, увы, и вашему. Это печально, но неизбежно. Любая война пробуждает к жизни подлецов и негодяев. К своему несчастью, мистеру Миллштейну встретились именно такие люди. Разумеется, вы мне верите? Поверить всему, что сказал Зарси, совсем нетрудно, ибо он говорил со страстной убедительностью. Но Банджакс, сделав над собой усилие, попытался оказать слабое сопротивление, несмотря на то что беспокойство у него в желудке нарастало. — Ну, сэр, разумеется, сказать можно все что угодно, и вы говорите очень убедительно. Однако какие-либо объективные доказательства пришлись бы… — Доказательства? Доказательства? Какие доказательства могут у меня быть? Записка от школьного учителя? Быть может, заявление жены? Показания лучшего друга? Сэр, вы требуете то, чего не существует в природе. Если бы это у меня было, вы бы получили все здесь и сейчас. Но мне приходится полагаться лишь на свой скромный дар… ах да, есть еще кое-что. Банджакс подался вперед. «Тик-так, тик-так» — тикала тысяча часов, описывая круги, отбрасывая отблески в разные стороны, в зависимости от того, в какое положение относительно источника света приводила их орбита. Банджакс почувствовал, что у него на лбу выступил пот. Накатилась одна волна тошноты, другая, затем третья. — Разумеется, я попрошу вашей поддержки в том, чтобы привязать это ко мне. — Разумеется, — едва слышно подтвердил Банджакс. Изящный мужчина открыл чемоданчик и достал пачку документов. — Это оригинал доклада о том прискорбном случае, подготовленного не афганскими чиновниками, а пакистанским Управлением внешней разведки. Естественно, он на урду. Не сомневаюсь, вы сможете его перевести. — Да. — Как вам известно, определенные силы в УВР сочувствуют революционному движению. Таким образом, им крайне важно знать, что, кто и когда с кем делает. Возможно, у них даже есть платные осведомители. Я очень рассчитываю, став президентом, отвадить этих людей от подобного рода деятельности. Однако в настоящий момент нас больше интересует то, что агенты УВР не нашли никаких доказательств причастности к этой трагедии ни меня, ни какой-либо революционной группы — как вы бы сказали, террористической группировки. Пришлось потратить огромные деньги, чтобы переправить этот документ вам через мои руки. Это мой подарок Западу. До настоящего момента данный доклад не видело даже ваше всесильное Центральное разведывательное управление. Зарси протянул бумаги Банджаксу, и тот жадно вцепился в них, подумав: «Ага, сенсация». Он вспомнил череду великих сенсаций в ходе предыдущего погружения в высшую политическую лигу Вашингтона. Его захлестнула бесконечная радость. Впереди замаячил новый грандиозный успех. И тут его вдруг сразило наповал: все эти качающиеся часы, приторный запах одеколона Зарси, близость его присутствия, его тепло, такое липкое… У Банджакса закружилась голова, перед глазами все поплыло, он ощутил себя совершенно беззащитным. И свалился в обморок. Штаб-квартира балтиморского отделения ФБР, Вудлон, Балтимор, штат Мэриленд, 11.45 — О господи, — пробормотал Ник. — Боб, — сказала Сьюзен, — в этом нет ничего хорошего. Ты не можешь поддерживать отношения с человеком, находящимся в федеральном розыске. — Если Крус подошел к тебе, — продолжал Ник, — ты должен был повалить его на землю и завопить во всю глотку. Тогда все мы отправились бы по домам, и я нарушил бы свое непреложное правило — никогда не пить мартини до полудня. Господи Иисусе, это же черт знает что. Быть может, ты даже нарушил закон. — Никто не знает ситуацию лучше того, кого там не было. Ты закончил? — спросил Боб. — Окада-сан, а ты не собираешься поливать меня дерьмом и дальше? Ник, сейчас я встану раком, и ты сможешь хорошенько пнуть меня ногой. Ах да, чуть не забыл, у тебя прострелено бедро… Ладно, позовешь кого-нибудь из молодежи. — Это нас никуда не приведет, — остановил его Ник. — Так что рассказывай, как все было. Свэггер рассказал. Пункт за пунктом, повторяя откровения Круса: белые контрактники, спутниковый передатчик, встроенный в СВД, преследование с помощью наблюдения со спутника после первой засады, преследование после того, как он избежал второй ловушки, контакт по радио со штабом 2-го батальона, ракетный удар по гостинице. — Все это голые слова, если только он немедленно не сдастся нам, — заметил Ник. — Повторяю, — сказал Боб, — Рей не купился на ваше обещание его защитить. В конце концов, на него уже дважды покушались профессиональные убийцы, которые не остановятся ни перед чем. Свэггер сознавал абсурдность своего поведения: когда он был с Крусом — отстаивал позицию Ника и Сьюзен. Сейчас, находясь с Ником и Сьюзен, — защищал Круса. И подумал, что у него нет никакого будущего, поскольку он не может отстаивать собственную точку зрения. — Что касается меня, — произнесла Сьюзен, сохраняя лицо непроницаемым, — я вижу, куда все ведет, и мне это не нравится. Я уже говорила, и совсем непонятно, почему вы меня не слушаете: Управление не станет безропотно терпеть постороннее расследование его операций в Афганистане, которые ведутся с благими намерениями в условиях огромной опасности. Я здесь для того, чтобы помочь вам остановить Круса, а не чтобы возглавить охоту на ведьм. — Тут дело не в этом. Но, может быть, у Круса и вправду есть враги. И, возможно, это и наши враги. Я в этой схватке не делал ставки и не собираюсь рыть яму под какое-либо ведомство, которое называется одними инициалами. Но мне нужна правда, и я найду ее — или буду искать до тех пор, пока вы не упрячете меня в мешок. — Господи, какой же он упрямый, — пробормотала Сьюзен. — В Токио вступил в поединок с мастером фехтования на мечах, который должен изрубить его в капусту. Никто не смог его отговорить. Когда он такой, это бесполезно. Все равно что убеждать в чем-то лесной пожар! — Хочу проработать эту линию, и я дал Крусу слово. — Сказать по правде, твое слово ничего не значит, — напомнил Ник. — Никто не давал тебе полномочий делать какие-либо обещания. Ты не представляешь Бюро. — Для вас мое слово ничего не значит. Для меня оно значит все, особенно если я дал его другому снайперу. — Какой же ты упрямый, твою мать! — взорвался Ник. — Тебя надо хорошенько двинуть прикладом по башке. — Это дело снайперов. Ты тут ничего не поймешь. — Это реальный мир, а не слет бойскаутов. — Послушайте. Рей больше ничего не предпримет, — возразил Боб. — Я добился этого, и он пошел на уступку. В следующий раз Зарси появится на людях в воскресенье, его пригласили на телевидение. Крус ничего не станет делать. Он дал мне слово. Я тоже дал ему слово. Так что проведите меня в Крич.