В голове всплыли слова инженера, просившего позвонить ему, как только Максим появится. «Эти уроды хотели ловить его на живца, так получается, что ли? А мне, сволочь, заливал, что такого быть не может. Я их засужу. Ей-богу, засужу. Стало быть, из-за этой долбаной куртки меня приняли за заключенного, но как такое возможно? Они что, не знают своих сидельцев в лицо?! Бред какой-то». – Эй, ты, слышь. – Я подошел к решетке и начал подзывать своего нового собеседника. – Чего-о-о тебе-е-е, псих? – нехотя ответил тот. – Ты что, тупой? Я же сказал, хватит называть меня психом! Я не понимаю, что тут написано, какой-то бред на непонятном языке. – Это латы-ы-ынь. – Латынь? Зачем писать на латыни?! – Не любят они идти в но-огу со временем. Спроси-и чего-о поле-егче, – противно блеял мой сосед через стену. – Ну и что же тут написано на этой латыни?! – Написано, что ты уби-и-и-йца. – спокойно ответил он. «Убийца?» Тут я вспомнил телефонный разговор Максима и его слова про убийство брата. «Все сходится, только теперь вместо этого ублюдка сижу здесь я». Нужно было спросить что-то еще: – Слушай, ты ведь знаешь, кто сидел здесь до меня? – Поня-ятия не имею. – Как это понятия не имеешь? Ты что, здесь недавно сидишь? – Лет три-и-и-дцать – тридцать пя-я-ять. – В смысле лет тридцать? Ты серьезно или прикидываешься? – Какие у-уж тут шу-утки… – То есть ты тридцать лет сидишь тут и не знаешь, кто твой сосед?! – А зачем мне знать, пси-их? – Как это зачем? – Я уже перестал обращать внимание на то, как он ко мне обращается, все равно без толку. – Кто много болта-а-ает – плохо конча-а-ает, вот ты, например, пло-о-о-хо кончишь, а если я не заткнусь, то отправлюсь с тоб-о-о-ой… – А за что ты сидишь? – не унимался я. – За то же, что и ты. В этом крыле все по одной статье. Разгово-о-ор окончен. Я рухнул на грубо сложенную кровать без подушек и матраса, облокотился на холодную стальную решетку и обвел глазами камеру. Она была чуть больше тех, что в коридоре буйных, и кровать здесь была шире, но по-прежнему сложена из досок. Только сейчас я заметил, что в этих камерах нет ни раковины, ни туалета. «Да что за условия, в самом деле, куда мне гадить, под кровать?!» Теперь время шло еще медленнее. Раньше я хотя бы мог посмотреть на цифры в телефоне, а сейчас и это невозможно сделать, ведь телефон благополучно изъяли. «Должны же нас выводить на обед, прогулки или что там еще, что есть в тюремном распорядке дня. Остается подождать, а когда будет возможность – переговорить с кем-то из охраны. Я так и сделаю, в конце концов, сейчас я уже буду в роли заключенного, а не беглеца, так что шансов добиться внимания немного больше». Я сидел и размышлял обо всем, что случилось: о том, как я здесь оказался, о странном видении, которое пришло мне, когда я был без сознания, о том, где сейчас Максим. «Может, его уже поймали и обнаружили мою пропажу? Черт, эта тюрьма такая огромная, что найти здесь кого-то среди тысяч камер просто нереально». Желудок урчал, должно быть, время ужина. – Эй, э-эй, сосед, слышишь?! – Я подошел к углу камеры и начал подзывать странного типа. – Я не хоч-у-у-у с тобо-о-о-й разгова-аривать… – проблеял он тихонько в ответ. – Когда ужин? – Какой ужин, псих, ты, видно, действительно псих. – Слышь, ты меня уже задолбал со своими психами, скажи нормально, когда тут кормить будут? – Никогда. От такого ответа я опешил – он, верно, шутит. – Что значит – никогда? – Никогда – значит никогда, ты что, тупо-о-ой? – И что, тут с голоду подохнуть, что ли?! – Хы-хы-хы, хорошая шутка, спасибо. – Он издевательски хихикал. – Да какая еще шутка, я ни хрена не понимаю, что вообще происходит? Почему тут в камерах нет ни туалета, ни матраса? – А зачем они тебе? Этот придурок раздражал сильней, чем дождь в декабре. – Что за дурацкие вопросы, я как должен жить в таких условиях? – Жить нужно было ра-аньше, ты свой шанс профу-укал. – Эти слова звучали несколько иначе, в них присутствовала какая-то горечь, невероятная тоска, отчего мне еще больше стало не по себе. – Что это значит? – То-о-о и значит, то и значит! Не в тво-е-е-м положении думать о туалетах и матра-а-асах, не бойся, с новичками всегда-а-а-а так, годик-другой, и ты все осознаешь, пойме-ешь, что невозмо-о-жность га-а-дить – это еще не самое стра-а-ашное. Тебе не нужно е-есть, спа-ать, теперь все-е-е, что тебя должно волнова-а-ть, – это четыре стены, они – тво-ой дом, они – твои-и друзья, хи-хих. – От этого жуткого тона и противного голоса волосы на спине вставали дыбом. «Мне нужно выбираться, срочно!» Тут я заметил какое-то движение на лестнице. Кто-то поднялся и идет в сторону наших камер. Я подошел к решетке и начал пытаться разглядеть, кто там. Через несколько минут мимо моей камеры прошел лысый в черном костюме. – Извините, – окрикнул я стража порядка как можно вежливей и спокойней. Тот словно остолбенел от удивления. Он обернулся, и я заметил яркие молнии, вспыхивающие в его глазах. – Послушайте, произошла ошибка. Я – сварщик, работаю в этой тюрьме в крыле для буйных. Пока я говорил, охранник потянулся за висящим на ремне прутком. Я заметил это и продолжил говорить уже немного быстрей: – Позвоните инженеру Сергею Ивановичу, он меня устроил на работу. Охранник не реагировал на мои слова, вместо этого он уже гремел связкой ключей, блестящий пруток был наготове, он собирался зайти в камеру, чтобы применить его на деле. Я не удержался и схватился обеими руками за решетку, чтобы немного задержать его и хоть как-то отсрочить неминуемые побои. От этого глаза охранника округлились, он явно был в замешательстве. Голос мой наливался злобой и звучал уже не так спокойно. – Вы что, не слышите меня?! Я говорю, позвоните Сергею Ивановичу, он здесь инженер, он меня прислал в эту сра**ю тюрьму варить ваши долбаные камеры. Охранник медлил, должно быть, мои слова наконец дошли до его деревянного мозга. Он что-то быстро пробубнил себе в воротник, я разобрал лишь несколько слов: бракованная решетка, карцер. Я, не отпуская прутья, продолжал взывать к ра-зуму: – Слушайте, я вас умоляю, позвоните, позвоните вы этому инженеру. И тут вдруг этот лысый урод подлетел ко мне, точно к замешкавшемуся таракану, в воздухе блеснул пруток, все случилось в один миг. До чертиков пронзающая боль змеями расползлась от пальцев рук по всему телу. – А-а-а-а, с**а такая! – Я завопил, не в силах сдерживаться. На пол закапала кровь из разорванной кожи. Я тряс рукой, дул на место ушиба, но это не помогало. Кажется, у меня было сломано несколько пальцев. Пока я был занят травмой, к моей камере подтянулись еще несколько охранников, один из них открыл калитку. Вооружившись, все они зашли внутрь. Я сидел на кровати, держась за руку и корчась от боли. Они негромко разговаривали между собой. – Он держался за решетку. – Руками?!