— Елена? Было раннее утро, и он боялся разбудить ее, но сейчас это было неважно. Накануне вечером он несколько раз безуспешно пытался до нее дозвониться, трижды оставлял сообщения на автоответчике, и с каждой новой попыткой в нем нарастало чувство беспокойства. И хотя связано оно было по большей части с его собственными переживаниями — он знал, что развитие событий ускоряется, что тучи вокруг них непреодолимо сгущаются, — тоненький голосок ревности все равно не переставал нашептывать, что Елены нет дома не просто так, что она почти наверняка проводит время со своим новым другом. Ревность? Айзенменгеру не хотелось употреблять это слово применительно к себе, но только лишь потому, что он не мог позволить себе сейчас анализировать свои эмоции. — Елена? — повторил он, опередив ее ответ. По затянувшейся паузе он догадался, что все-таки разбудил ее. — Алло… — Чувствовалось, что она еще не до конца проснулась. — Елена, это Джон. — А… — Утренняя томность делала ее голос низким, чуть хрипловатым и звучащим несколько эротично. — Прости, что разбудил так рано. — Ничего. — Но я думаю, в нашем деле наметился прорыв. Она не сразу сообразила, о чем он говорит. После небольшой паузы Айзенменгер услышал в трубке шелест простыней — по-видимому, Елена присела на постели. Ему казалось, что он физически ощущает каждое ее движение. — Тернер работал над тем же проектом, что и Милли. — Тернер? — Между ними существует связь, Елена. Она была при жизни, она есть и в самой их смерти. — Как это понять? — От ее сонного состояния не осталось и следа. — Расскажу при встрече. — Он сделал паузу. — И вот что, как можно скорее свяжись с Рэймондом Суитом и узнай, не выяснил ли он что-нибудь о Карлосе. — О Карлосе? — Он может оказаться ключом ко всему. — Ключом к чему? — Подозреваю, к чему-то очень серьезному. Тебе удалось собрать сведения о «ПЭФ»? — Я попросила одного из моих партнеров собрать информацию о них, он эксперт по корпоративному праву. Надеюсь, сегодня он что-нибудь сообщит. — Хорошо. Когда мы можем встретиться? Она пыталась вспомнить свое расписание на сегодня. — Думаю, до вечера не получится. Скажем, в шесть. — В шесть так в шесть. Елена снова вытянулась на постели, и лежавший рядом Аласдер, разбуженный, очевидно, ее движениями, открыл глаза. — Работа? — спросил он заспанным голосом. Елена ответила только: — Да, — и потянулась за халатом. Накинув его, она поднялась и направилась в ванную. Глядя на свое отражение в зеркале, она старалась осознать значение минувшей ночи. Девственница лишилась девственности. Глупо и нелогично — как ни посмотри. Биологически этот термин никоим образом не соответствовал ситуации, но она чувствовала себя именно так. Последние дни ее отношения с Аласдером развивались столь стремительно, что к тому времени, когда он накануне вечером довез ее до дома, ей безумно захотелось оказаться с ним в постели. Не прошло и нескольких минут после того, как она открыла входную дверь, а они уже страстно целовались. Все ее существо переполнялось радостным чувством, и ей хотелось еще и еще. Она повела его в спальню — мимо автоответчика, где ее дожидались три сообщения. И вот теперь… Теперь ей казалось, что, возможно, она что-то потеряла. Она чувствовала себя, как член общества анонимных алкоголиков, напившийся после десятилетнего воздержания; как человек, мечтающий похудеть, которого тошнит после съеденного пирожного. Годы самодисциплины ушли в никуда. Она сердито тряхнула головой и резко повернула кран, который моментально отозвался мощной струей воды. Ради бога! Она не давала обет воздержания! Она имеет право на простые человеческие радости. И все же… И все же ее тревожили сомнения в том, правильно ли она поступила. К ним примешивались мысли об Айзенменгере, от которых Елене почему-то и вовсе сделалось не по себе. Он вторгся в ее сознание по-шекспировски, принеся с собой еще больший укор. Какого черта она связывает с ним свою личную жизнь? Она попыталась утопить этот обращенный в никуда вопрос в наполнившей раковину воде. Однако тот, словно мертвая муха, никак не желал тонуть. Аласдер Райли-Дей лежал в спальне, прикрыв глаза, и думал. Он размышлял над событиями прошедшей ночи и над тем, что услышал только что, решая, как сейчас поступить. В постели Елена оказалась любопытным партнером. Неопытным и несколько консервативным. Он посчитал, что будет разумнее не подталкивать ее к тому, чего он хотел бы получить сам, — во всяком случае, не в первый раз. Таким образом, он позволил Елене взять инициативу в свои руки. Подобный ход событий имел свои преимущества. Ее тело было великолепно и вкупе с несвойственной женщине ее лет истовой страстностью принесло ему приятное удовлетворение. Он уже подумывал о том, чтобы в будущем дать ей несколько уроков, которые восполнили бы пробелы в ее сексуальном образовании, но, судя по всему, дело поворачивалось так, что их первая ночь вполне могла оказаться последней. Если, конечно, его выводы из только что услышанного были верны. События и впрямь получали неожиданный оборот. Имя Карлоса в устах Елены явилось для него такой неожиданностью, что он едва не выдал себя. Ситуация была серьезной, и промедление могло оказаться роковым. Из ванной доносился звук льющейся воды. Она пробудет там еще минут пять — времени больше чем достаточно. Когда Елена вернулась в комнату, там уже никого не было. Аласдер не оставил даже записки, объясняющей причины столь внезапного исчезновения. Она позвала его, потом обошла все комнаты квартиры, но сомневаться не приходилось: Аласдера нигде не было. Решение о поездке в Шотландию далось Беверли нелегко. Все-таки дорога была не близкой — пять часов в один конец. Для этого ей пришлось состряпать версию о разработке подозреваемого в серии автомобильных угонов. Узнай Ламберт о ее частном расследовании, он не упустил бы случая попортить ей кровь, поэтому приходилось держать ухо востро. Посвящать же начальство в истинную цель своей поездки она сочла, мягко говоря, преждевременным. Несмотря на то что небезразличие главного суперинтенданта к ее женским достоинствам до сих пор служило Беверли надежной защитой, особенно рассчитывать на это не приходилось — всему есть свой предел, и даже толстый, похожий на жабу главный суперинтендант легко может получить такое же удовольствие с кем-нибудь другим. Вот почему, приступая к проведению следственных действий в отношении Марка Хартмана, инспектор Уортон заметно нервничала. От менеджера шотландского отеля она получила список делегатов и представителей компаний, присутствовавших на конференции, и с любопытством отметила, что имя Алана Розенталя в нем значится, а вот о Клэр Вернер нет никаких упоминаний. Тогда она опросила сотрудников гостиницы, втайне надеясь, что они сумеют пролить хоть какой-то свет на эту таинственную парочку, но те, как ни старались, ничего не смогли вспомнить ни о Розентале, ни о Вернер. Впрочем, Беверли предполагала, что так и будет. Она даже осмотрела номера, где останавливались Хартман и Розенталь, но это не дало никаких результатов. Так бы вся ее затея и оказалась бессмысленной, если бы не случай. Когда Беверли в сопровождении старшей горничной уже выходила из номера Розенталя, та неожиданно спросила: — А как быть с часами? Во всех отелях всех стран мира гости постоянно оставляют в номерах свои вещи. Этот отель не был исключением. Забытые постояльцами вещи, как подозревала Беверли, обычно находят новых хозяев в лице горничных и прочего обслуживающего персонала, но в случае с часами мистера Розенталя сотрудники отеля почему-то решили проявить честность и передали их на хранение администрации. В кабинете старшего менеджера часы были предъявлены Беверли. Они покоились в тщательно запечатанном конверте, на лицевой стороне которого значились номер комнаты, дата обнаружения и фамилия владельца. — Мы пробовали найти мистера Розенталя, но ничего не вышло. Номер телефона и адрес, которые он указал в регистрационной карте, оказались вымышленными. — Менеджер произнес эту фразу с таким обиженным видом, что можно было подумать, будто с ним сыграли злую шутку и виновата в этом инспектор Уортон. Он принялся было распечатывать конверт, но Беверли остановила его: — Минуточку. Менеджер испуганно замер, широко раскрыв глаза. Видимо, он решил, что в конверте спрятана бомба с часовым механизмом. — Отпечатки пальцев, — объяснила Беверли, протягивая руку, и менеджер поспешно сунул ей конверт, словно тот вдруг стал радиоактивным. — Кто еще прикасался к часам? Менеджер, высокий импозантный молодой человек, всем своим видом демонстрировавший, что управлять отелями (по крайней мере, отелем «Претендер») ниже его достоинства, так и не смог дать ответ на этот, казалось бы, несложный вопрос; не удалось получить его и от старшей горничной. Что ж, это добавит Беверли трудностей, но, к счастью, трудностей вполне преодолимых. В ее сумочке лежала пара одноразовых перчаток, и Уортон надела их, прежде чем извлечь содержимое конверта. Внутри мирно покоились дорогие позолоченные часы — не та вещь, которую можно оставить в гостиничном номере и на следующий день забыть о ее существовании. Взглянув на заднюю крышку часов, Беверли обнаружила на ней две выгравированные буквы: А и Р. Все-таки Бог — добрый малый, подумала она, радуясь столь ценной для нее находке. По возвращении в Лондон она немедленно отослала часы в криминалистическую лабораторию, но оказаться за компьютером ей в тот день так и не удалось. Ламберт уехал домой, ее рабочий день тоже подошел к концу, и в участке царило относительное спокойствие. Она уже решила, что не станет в одиночку сверять отпечатки на часах с базой Скотленд-Ярда; несмотря на то, что компьютер значительно упрощал это занятие, оно все равно было нудной, скучной и, в общем-то, неблагодарной работой. Беверли провела перед монитором этого бестолкового чуда техники достаточно времени, чтобы заиметь стойкое отвращение к упомянутому занятию. — Лайм? Лайм был, вероятно, самым неприятным человекоподобным существом из всех двуногих, каких она только встречала, в том числе среди тех, на кого ей доводилось надевать наручники. От Лайма постоянно исходил невыносимый запах, отравлявший воздух и вызывавший легкое чувство тошноты. Это был человек невысокого роста и почти диккенсовских пропорций и привычек: он не умел вести себя за столом, рыгал и чавкал, да и профессиональные его качества оставляли желать лучшего. Большую часть времени начальники и коллеги старались держаться от него подальше и вспоминали о нем лишь в тех редких случаях, когда требовалась грубая физическая сила вкупе с садистскими наклонностями. Лайм оторвался от бумаг, которыми в данный момент занимался, — он составлял статистику нарушений правил дорожного движения за прошедший месяц — и уставился своими поросячьими глазками на Беверли. Как всегда, в них не отражалось ничего, кроме вожделения. И не надейся, мешок дерьма. Уж лучше переспать с прокаженным. — У меня есть для тебя работа. Вид у Лайма сразу сделался жалким и несчастным, но вступать в пререкания с начальником он не мог. Еще более несчастным он стал, когда услышал, в чем эта работа заключается. — Видишь эти фамилии? — спросила Беверли, протягивая ему через стол списки делегатов конференции и обслуживающего персонала отеля. — Нужно каждого прогнать по базе. Особенно этого. — Она указала на Розенталя. — Что, всех? — недоверчиво переспросил он. — Всех. — На это уйдет куча времени, — жалобно протянул он, как делал всякий раз, когда получал очередное задание. — Тогда не тяни резину и приступай к делу. Или тебе что-то непонятно? Перспектива провести на работе несколько лишних часов Лайму, разумеется, нисколько не улыбалась, но выбора у него не было. «Уж лучше пусть он занимается чем-нибудь полезным в участке, чем дома ковыряет в носу и чешет задницу», — успокоила свою совесть Беверли.