Пратчетт подписывал книги для участников. В экземпляре Колина Смайта он написал: «…Пусть эта книга заработает кучу денег! С наилучшими пожеланиями, Терри, 16 сентября 1971 года». А еще он раскрасил все иллюстрации в экземплярах Смайта и ван Дурена вручную, акварелью, и добавил в них комментарии и дополнительные картинки. «Люди ковра» были напечатаны тиражом в 3000 копий. На черной суперобложке красовалось цветное изображение жителей ковра, поедающих кусочек сахара, – рисунок принадлежал опять же Пратчетту. Сама обложка была бронзово-зеленой. Очень симпатичный, но тоненький томик. Книга понравилась, но рецензий появилось немного. Эти рецензии были положительными, но они не смогли стимулировать продажи. Большая часть тиража была распродана в библиотеки, поэтому сейчас первое издание в хорошем состоянии – большая редкость. Часть тиража ушла в Северную Америку – с этих книг срезали оригинальный британский ценник (1,9 фунта). Эти экземпляры ценятся меньше британских, с ценником. Первый роман Пратчетта залежался в магазинах надолго. Его постоянно уценяли, пока наконец не распродали. Сейчас коллекционеры охотятся за очень редкими экземплярами – примерно дюжиной, в которых Пратчетт раскрасил некоторые иллюстрации. Все иллюстрации он раскрасил всего в двух книгах. Сам Пратчетт называет свой первый роман «„Властелином колец“ под микроскопом». По «Людям ковра» очевидно, как десять лет поглощения фэнтези повлияли на стиль автора. Интересно, что после этого события молодой человек не бросился писать романы. Он был журналистом и любил свою работу. Писательство стало всего лишь хобби для долгих зимних вечеров. Еще он любил рисовать и писать красками. Иллюстрации к собственному роману стали главным его достижением в этой области – не зря он когда-то давно сдавал в школе экзамен по рисованию. 28 сентября 1970 года Пратчетт перешел из «Бакс фри пресс» в «Вестерн дейли пресс». Он вернулся в «Бакс» в 1972 году, на этот раз младшим редактором. 3 сентября 1973 года он снова сменил работу, уйдя в «Бат ивнинг хроникл». Он все еще общался с «Колин Смайт Лимитед», ходил на презентации книг и рисовал комиксы – до 1975 года он ежемесячно делал комиксы для их ежемесячного журнала «Паранормальные исследования». Серия была посвящена работе вымышленного правительственного органа, занимающегося исследованием паранормальных явлений, Уорлок-Холла. Можно представить, как нравилось Пратчетту сочинять сатирические подписи к картинкам. Он проиллюстрировал семнадцать выпусков журнала, и это одна из наименее известных его работ. Важно понять, что Пратчетт очень любил живопись. Он проиллюстрировал свой первый роман, рисовал для детей на его презентации, делал комиксы для журнала. Сейчас обложки Джона Кирби привлекают внимание к Плоскому миру не меньше самих романов, и любой читатель легко может представить, как выглядят герои Пратчетта. Не стоит недооценивать важность изобразительного искусства в жизни Пратчетта. Кто-то может сказать, что до семидесятых годов Пратчетт не писал фэнтези. «Люди ковра» были написаны в конце шестидесятых, а его следующий роман – единственный, написанный в семидесятые годы, – «Темная сторона солнца», стал явной попыткой в жанре научной фантастики. Свою вторую книгу он писал вечерами. Она вышла в издательстве Колина Смайта в 1976 году, вскоре после рождения Рианны, дочери Пратчетта. До конца семидесятых он делал карьеру в журналистике и воспитывал дочь, а также возился в саду – одно из его любимых занятий. Писать ему приходилось целыми днями, и естественно, что он хотел отдохнуть от этого и провести время с семьей. Бросив журналистику, он немедленно принялся писать романы. «Однако он утверждает, что эти цветочки придают нашей конторе открытый и дружественный вид. Открытый и дружественный вид! Садоводы-любители, не в силах снести это зрелище, рыдают в голос!» «Эрик, а также Ночная стража, ведьмы и Коэн-Варвар» Глава третья Как по волшебству «Строго говоря, я гуманист. Я не верю в бородатого старика в небе, зато верю, что в мире существует порядок». Терри Пратчетт Если «Пинк Флойд» хотели увести слушателей на темную сторону луны, то Пратчетта интересовала темная сторона солнца. Правда, «Пинк Флойд» не пояснили, какая луна имеется в виду, но ведь и Пратчетт не сказал, что это за солнце. Хотя Пратчетт был влюблен в жанр фэнтези, научную фантастику он тоже любил, и его второй роман, «Темная сторона солнца», ясно это показывает. Это совсем тоненькая книжка, как и все его ранние вещи (в это время Пратчетт работал на полную ставку), но при этом в «Темной стороне солнца» высмеивается не меньше штампов научной фантастики, чем клише жанра фэнтези в романах о Плоском мире[19]. В шестидесятых Пратчетт читал всю фэнтези и научную фантастику, до которых мог добраться, и занимался журналистикой. Еще он был автором коротких фэнтези-рассказов, которые начал сочинять еще в школе и продолжил писать для колонки дядюшки Джима. В этой колонке впервые появились люди ковра, и в начале семидесятых вышел его первый роман. Талант Пратчетта развивался естественным путем. Между выходом «Людей ковра» (1971) и «Темной стороны солнца» (1976) прошло пять лет, но нельзя забывать, что Пратчетт был профессиональным журналистом, обремененным семьей, и книги были для него всего лишь хобби. Они не приносили серьезных денег вплоть до выхода «Мора, ученика Смерти» в 1987 году, через двадцать лет после дядюшки Джима. Впрочем, денег Пратчетт и не ждал. События семидесятых годов привели к появлению романов о Плоском мире. «Темная сторона солнца» помогла ему оставаться в форме, а в начале восьмидесятых Пратчетт бросил журналистику, и у него появилось время для второго научно-фантастического романа, «Страты». Действие этой книги, как и действие «Людей ковра», происходит в плоском мире. Но прежде чем перейти к эпохе после журналистики, давайте посмотрим на «Темную сторону солнца», потому что она позволяет поразмыслить над разницей между фэнтези и научной фантастикой и мнением Пратчетта на эту тему. «Глубоко вздохнув, Редактор встал. – Какая жалость, что вы не пишете статей, – сказал он, кладя руку на плечо Путешественника по Времени»[20]. Герберт Уэллс, «Машина времени» Очевидно, что эти два жанра имеют разные источники, разных авторов, разные штампы и разные ожидания читателей. Научно-фантастический роман родился во время Промышленной революции, когда викторианцы начали размышлять о перспективах науки, узнали об открытиях ученых, инженеров и астрономов. Это современный жанр, примерно как авиация – современная часть армии. Можно оглянуться назад и сказать, что средневековые ученые – те, что становились придворными врачами, побывав до этого травниками, друидами, волшебниками и некромантами – были осью, вокруг которой вращались не только научная фантастика и фэнтези, но и почти любая сказочная и фантастическая литература. Потому что если прибавить к ним немного рыцарей и немного романтики, получится почти классическое фэнтези, которому нужны еще драконы и приключения. Как говорил сам Пратчетт: «Добавьте в историю дракона, и все решат, что это фэнтези» («Стража! Стража!»). Это утверждение не лишено истины, но старинные жанры готического романа, макабрической и «темной» литературы, которые теперь стали поджанрами хоррора, – это скорее фэнтези, чем научная фантастика. Пратчетт полагает, что научная фантастика – это поджанр фэнтези, но я с ним не согласен. Да, случается, что один разделяется на два, но это будут два отдельных жанра, а не жанр и его поджанр. В девятнадцатом и двадцатом веках оба эти жанра активно развивались в литературе, а потом в кинематографе. Конечно, некоторые голливудские режиссеры интерпретируют жанры по-своему или вовсе придумывают свои, поэтому в киноиндустрии жанры выделить сложнее. Идеальный пример – это работы Г. Ф. Лавкрафта. В 1931 году он написал новеллу «Хребты безумия». Она рассказывает об экспедиции в Антарктиду, в районы, частично исследованные Шеклтоном, Амундсеном и Скоттом. Экспедиция обнаруживает древний город, похороненный во льдах. Ученых поражает его письменность и архитектура, но по мере того, как они продолжают исследования, напряжение и ужас становятся все ощутимее. «Теперь, когда мы с Денфортом воочию увидели блестящую, маслянистую черную слизь, плотно обволакивающую обезглавленные тела, когда в полную силу вдохнули этот ни на что не похожий мерзкий запах, источник которого мог себе представить только человек с больным воображением, – исходил он от слизи, которая не только осела на телах, но и поблескивала точечным орнаментом на грубо и вульгарно переиначенных картушах, – лишь теперь мы всем своим существом прочувствовали, что такое поистине космический страх. Мы уже не боялись тех, четверых, которые сгинули неведомо где и вряд ли представляли теперь опасность. Бедняги!»[21] Говард Лавкрафт, «Хребты безумия» Эта цитата могла бы описывать один из фильмов про Чужого. Любой читатель знает, что в темноте героев ожидает нечто зловещее, что невыразимо ужасное создание нападет на ученых и им придется пробиваться обратно к цивилизации. «Чужой» как он есть. «Хребты безумия» не сразу добились популярности, но сильно повлияли на жанр научной фантастики. Судя по всему, именно с этого момента ее стали сочетать с хоррором. Очевидно, что на все творчество Лавкрафта оказал сильное влияние первый настоящий автор ужасов, Эдгар Аллан По, но какими научно-фантастическими фильмами мы обязаны уже Лавкрафту? Стоит назвать «Нечто из иного мира» (1951) и ремейк Джона Карпентера «Нечто», снятый в 1982 году. Важнейшая сюжетная схема этой истории – постепенное убийство главных героев. Сначала их было тринадцать, потом осталось двенадцать, одиннадцать, десять, девять, восемь… следы этого мы потом увидели во франшизе «Чужой». Но на этом все не заканчивается. Лавкрафт первым придумал описывать ужасы, происходящие в далеких и опасных местах. Традицию подхватил научно-фантастический фильм «Чудовище с глубины 20 000 саженей» (1953), действие которого происходит в Арктике, потом последовала «Тварь из черной лагуны» (1954) и Амазонка, и наконец, Гималаи и «Снежный человек» (1957). Влияние этих фильмов, очень важных для фантастического жанра, показывает, сколько всего научная фантастика позаимствовала у хоррора, то есть у Говарда Лавкрафта и По. Посмотрим, например, на «Эксперимент Куотермасса» (1953). Писатели-классики любого жанра тоже меняют киноиндустрию. Научная фантастика многим обязана Герберту Уэллсу, хоррор – Брэму Стокеру, а фэнтези – Фрэнку Бауму («Волшебник страны Оз» очень помог развитию фэнтези в кино). Но, как сказал Терри Нейшн (создатель далеков), «Когда я ходил в кино на научную фантастику, ее обычно маркировали как фильм ужасов». Оригинальная версия «Войны миров» родом из пятидесятых хорошо показывает это смешение жанров. Мы понимаем связь этих трех основных жанров и их корни, но понимал ли Пратчетт? Нет. Он не любил жанровых ограничений, потому что они мешали полету его воображения. Например, в самом начале «Темной стороны солнца» главный герой выходит в море ловить дагонов. «Почва издавала мерзкий запах, исходящий от скелетов гниющих рыб и других, с трудом поддающихся описанию объектов, которые, как я заметил, торчали из отвратительной грязи, образующей эту нескончаемую равнину»[22]. Г. Ф. Лавкрафт, «Дагон» Вводя в свой роман дагонов, Пратчетт отдает дань уважения Лавкрафту, одному из величайших мастеров хоррора. У него есть короткий рассказ «Дагон», к которому Пратчетт дает отсылку в начале своего научно-фантастического романа. Так что здесь мы наблюдаем сочетание – необязательно смешение – жанров, потому что фантазию нельзя ограничивать. Но все-таки и забывать о понятии жанра не стоит. Значит, «Темная сторона солнца» – это, с точки зрения Пратчетта, научная фантастика? Да, конечно. По тексту видно, что он считал научную фантастику поджанром фэнтези, так же как и литературу ужасов. Не забывайте, что для Пратчетта «Доктор Кто» тоже был научной фантастикой. И способность Пратчетта сочетать черты научной фантастики, фэнтези и хоррора, независимо от того, что происходило в истории кинематографа, – несомненна и безупречна. «Дон услышал ласковый голос с акцентом кокни: – Дон, мой дорогой мальчик, ты там? – Да, Сэр Исаак. В голосе дракона послышалось облегчение»[23]. Роберт Хайнлайн, «Между планетами» Роберт Хайнлайн – величайший автор научной фантастики. Его «Чужак в чужой стране» – один из наиболее значительных романов жанра. Он настолько опередил свое время, что в начале шестидесятых его не смогли оценить по достоинству. Вышеприведенная цитата взята из раннего его романа, где есть драконы (и не очень прилично быть кокни). Это доказывает, что большая часть авторов стремится сочетать разные жанры, но, как я уже говорил, сильнее всего на книгу или фильм влияет главный, основной жанр – научная фантастика, хоррор или фэнтези. «Между планетами» – это именно то, что написано на обложке. Это научная фантастика. Несмотря на элементы других жанров, «Темная сторона солнца» – это тоже научная фантастика, как ее понимал Пратчетт. «Когда из морских глубин поднимались гигантские двустворчатые раковины, ловцы дагонов, получившие лицензию от Правления, сотнями выходили в море, чтобы при свете полной луны добывать огромные жемчужины переливчатого пилака»[24]. «Темная сторона солнца» Дочитав «Темную сторону солнца» до середины, убежденный любитель фантастики будет несколько удивлен. До этого момента в тексте нет ничего научного, это чистая фэнтези. Лучшие авторы жанра – Хайнлайн, Азимов, Кларк, Герберт – всегда включали в свои произведения науку и часто – серьезные политические проблемы (посмотрите на «Основание», «Дюну», «Время для звезд» и даже «Войну миров»). А вот научная фантастика в исполнении Пратчетта больше похожа на фэнтези. Посмотрите, например, на этот пассаж: «…Потом Дом увидел, как сквозь стену кабины пилота, точно через заросли папоротника, продрался охотник верхом на черном скакуне… С мгновение он глядел на Дома, который заметил, как блеснули двумя маяками его глаза, как он, словно защищаясь, поднял руку. Потом всадник и конь исчезли». Пратчетт говорит о космических путешествиях и невероятных вещах так же абстрактно, как Дуглас Адамс в «Автостопом по галактике», но Адамс хотя бы задается вопросами жизни, вселенной и всего вообще и проводит немыслимые вычисления, наконец находя ответ на этот вопрос (сорок два). Возможно, напряженные отношения Пратчетта с математикой помешали ему вводить в текст кропотливые впечатления и сумасшедшие цифры, больше похожие на телефонные номера и объясняющие, сколько лет будет вашему брату-близнецу, когда вам исполнится пятьдесят, если он будет путешествовать со скоростью света (см. «Время для звезд» Хайнлайна). Может, это и правда так, потому что Азимов, Хайнлайн и Кларк любили разные вычисления. Что Пратчетт умеет хорошо – так это играть словами и рассматривать тайны вселенной с необычной точки зрения. Он видит абсурдные моменты, существующие в нашей жизни, и не забывает о них поговорить. Вот, например, момент из «Темной стороны солнца», где обсуждаются скачки: «Возьмем существующее на Земле животное под названием лошадь. Давным-давно было установлено, что, если некоторое число этих животных пустить бежать наперегонки на определенную дистанцию, одна неизменно оказывается быстрее другой, и на этом основании было…» Азартные игры! Пратчетт не верит в Бога, но верит в порядок во Вселенной. Его интригует абсурдность жизни и появление человечества – он гуманист – но, как он признает, с возрастом он несколько утратил иллюзии насчет людей и их снисходительности к другим созданиям. Это видно и в «Темной стороне солнца», и в романах о Плоском мире, и в «Джонни и мертвецах», и в «Народе». «Все трое уставились в экран. На максимальном разрешении на нем возник узкий конус, обманчиво медленно кувыркающийся в пространстве, пускающий солнечные зайчики, когда на его отполированную поверхность попадали лучи звезд». «Темная сторона солнца»