— Вы рылись в квартире мистера Тейлора. Если он законопослушный гражданин, зачем вы проникли в его жилище? Что он мне потом скажет? Кстати, он не предупредил меня о вашем приходе! Ах ты господи, подумала Джесс. Он не знает, что Тейлор умер. Тейлор, должно быть, часто уезжал и не всегда удосуживался сообщить об этом домовладельцу. — Извините, — сказала она. — Вы — мистер… — Хопкинс, — был ответ. — Мистер Хопкинс, может, позволите нам войти и поговорить с вами? Это суперинтендент Картер. Картер успел подойти к Джесс и теперь стоял с ней рядом. Хопкинс оглядел Картера с головы до ног, затем еще раз пристально оглядел Джесс. Наконец он все же впустил их, ворча: — Ну ладно. Он развернулся и зашаркал в глубь дома. Они последовали за ним. Гостиная Хопкинса вполне соответствовала его внешности и характеру. Тесная, заставленная стеллажами и всевозможными безделушками. В клетке, встревоженный приходом незнакомцев, с жердочки на жердочку прыгал кенар. — Сейчас прикрою Осберта, — сказал Хопкинс. — Он гостей не любит. Как и его хозяин, подумала Джесс, наблюдая, как Хопкинс накрывает клетку с кенаром тряпкой, похожей на старую занавеску. — Ну вот, — успокоенно произнес Хопкинс, поворачиваясь к ним. — В чем дело? Кстати, а вы имеете право что-либо выносить из его квартиры? Где ваш ордер? Я хочу на него взглянуть. — Мистер Хопкинс, — впервые за все время подал голос Картер, — может быть, присядете? У нас для вас довольно печальная новость. — Что? — Хопкинс посмотрел на него в упор. — Какая еще новость? — Мне кажется, здесь вам будет удобнее. — Джесс показала на кресло, в котором, судя по просевшему сиденью, предпочитал сиживать хозяин. — Да, кресло удобное, но при чем здесь оно? — возмутился Хопкинс, садясь. — К сожалению, — печально произнес Картер, — мистер Тейлор умер. С минуту Хопкинс молчал, видимо не зная, что сказать; в противном случае он бы, наверное, откликнулся на сообщение так же, как и на все другие новости: с негодованием. — Умер? Что значит — умер? Он молодой человек… ну, сравнительно молодой. Не знаю, сколько ему… было… лет. Он ничем не болел — во всяком случае, в последний раз, когда я его видел. — Кстати, а когда это было? — осведомился Картер. — Когда вы в последний раз видели мистера Тейлора или говорили с ним? Толстые ручки Хопкинса вцепились в подлокотники кресла; он сосредоточенно наморщил лоб: — Три дня назад, рано утром. Он приезжал и уезжал в разное время. Похоже, у него не было нормальной, постоянной работы. Когда он вселялся, сказал мне, что пишет книги. Я спросил, что за книги он пишет. Он ответил, что пишет автобиографии. Я его поправил: автобиографией называется описание своей жизни, поэтому ее можно написать только одну. Я спросил, чем он прославился и почему пишет автобиографию. Он объяснил, что сочиняет автобиографии за других людей. Я сказал, что в таком случае он пишет не автобиографии, а просто биографии. Нельзя написать автобиографию другого человека, потому что автобиография подразумевает, что человек пишет ее про себя сам. Он ответил, что называет свои книги автобиографиями, потому что они написаны от первого лица. Мы с ним тогда даже немного поспорили. — Домовладелец перевел дыхание. — Но за квартиру он платил аккуратно. От чего он умер? — Как раз это мы сейчас и стараемся выяснить, мистер Хопкинс, — ответила Джесс. Хопкинс склонил голову набок; у него оказались поразительно ясные глаза. Как будто Осберт вылетел из клетки, увеличился в размере и теперь наблюдал за ними. — Он разбился на машине? — поинтересовался домовладелец. — Нет, не совсем. Когда вы видели его три дня назад, вы с ним разговаривали? — Ну, разговором это не назовешь. Он поздоровался со мной, пожелал доброго утра. Я ответил тем же. Вот и все. Мы с ним никогда не вели долгих бесед. Я не знаю, куда он тогда поехал и что собирался сделать. Если бы я подозревал, что он затевает что-то сомнительное, я бы сразу все ему высказал. Я не желаю иметь ничего общего с темными делишками и не привык к тому, что мои жильцы замешаны в чем-то нехорошем. — Как он был одет в то утро, когда вы видели его? Он возвращался домой или уезжал? — Уезжал. Было около половины одиннадцатого. Одет был хорошо, но он всегда хорошо одевался, — нехотя продолжал Хопкинс. — Этого у него не отнимешь. Тогда я ничего не подумал. Повторяю, он уезжал и приезжал в разное время. — Кто еще живет в доме? — спросила Джесс, решив, что Хопкинс, наверное, ссорится со всеми и из-за всего. Жильцы быстро понимают, что безопаснее лишний раз не открывать рот при вспыльчивом домовладельце. Они приезжают и уезжают, а мистера Хопкинса стараются избегать. Очень жаль, но, скорее всего, и Тейлор не докладывал Хопкинсу о своих передвижениях… Судя по всему, он всегда хорошо одевался. Но, если догадка Тома Палмера справедлива и злоумышленник что-то подмешал в последний обед Тейлора, логично было бы предположить, что Тейлор собирался с кем-то встретиться и пообедать. Только вот где? Хопкинс показал на потолок: — На втором этаже живет мисс Джеффри. Она всегда говорила, что у Тейлора беспутный вид. Так и говорила: «беспутный». Она с ним даже не разговаривала. Мисс Джеффри очень набожная. Она не разговаривает ни с кем, кроме своих единоверцев — и даже с ними, по-моему, не со всеми. Да и они, наверное, тоже не горят желанием с ней дружить. — Хопкинс снова ткнул пальцем вверх. — На третьем этаже живут мистер и миссис Симпсон, только сейчас они поехали в гости к своим родственникам в Новую Зеландию. Их уже месяц как нет. На верхнем этаже жил Тейлор. Раньше там была мансарда, но я ее перестроил. Я получаю доход от сдачи квартир внаем. Кстати, когда вы уберете вещи Тейлора из верхней квартиры? Он заплатил только до конца месяца, а потом мне придется снова ее сдавать. Я не могу себе позволить держать ее без жильцов, это для меня слишком большая роскошь. А после него наверняка придется еще и делать ремонт! Представляю, какую грязь он там развел… Ничего, на ремонт уйдет оставленный им залог. Мои жильцы всегда оставляют залог в счет возмещения убытков. Вы не представляете, на что способны люди! Одни зачем-то сверлили кафель на кухне и вбивали туда крючки, на которые вешали чашки… — Вдруг Хопкинс без перехода заговорил на другую тему: — Он часто ездил на скачки, я точно знаю… Играл на бегах! — Часто мистер Тейлор посещал бега? Хопкинс кивнул: — В наших краях устраивают довольно много состязаний. На Челтнемские скачки съезжаются со всех концов страны. Даже ирландцы. Мисс Джеффри говорила, что Тейлор, должно быть, азартный игрок, а азартные игры — грех. Ну, для нее все мы грешники… — Спасибо, мистер Хопкинс, — прервал его Картер. — У вас есть ключи от верхней квартиры? Хопкинс бросил на него кислый взгляд: — У меня есть ключи от всех квартир, а как же иначе? Допустим, жильца нет дома, а у него труба протекла… — Мне очень жаль, — решительно перебил его Картер, — но нам придется на время позаимствовать у вас ключ от бывшей мансарды. — Это мой дом! — возмутился Хопкинс. Его младенческое лицо побагровело. — Я не дам вам ключ! — К сожалению, квартиру на время следствия придется опечатать, — невозмутимо продолжал Картер. — Мы пришлем нашего сотрудника, который опечатает дверь и побеседует с мисс Джеффри. А пока в бывшую квартиру Тейлора никому нельзя входить. Будьте любезны, принесите, пожалуйста, ключ. Как только следствие закончится, мы вам его вернем. Недовольный Хопкинс с трудом встал из кресла и подошел к буфету. Порывшись в ящике, достал ключ с прикрепленной к нему биркой. — Вот! — Он поднял ключ повыше. — Имейте в виду, мне все равно, опечатано там или нет. Тейлор заплатил мне только до конца месяца. А потом придется вам освободить квартиру и вынести все его вещи! — Ну, что скажете? — спросил Картер у Джесс, когда они вышли. — Тейлор поехал на тот самый роковой обед? — Да. Я все время думала об этом, когда мы говорили с Хопкинсом. Вспоминала, что сказал Том Палмер о его последнем обеде. Может, прочешем ближайшие рестораны? Картер ненадолго задумался, а потом покачал головой: — И в самом городе, и за его пределами масса ресторанов. На них придется бросить всех наших людей, а шансы что-либо выяснить весьма малы. Кроме того, если Палмер прав и Тейлору что-то подмешали в еду, например размолотые в порошок таблетки, едва ли это случилось в ресторане. Вряд ли убийца сумел бы сделать свое черное дело так, чтобы его никто не заметил! Нет, скорее всего, Тейлор с кем-то встречался на квартире. То есть где угодно. Джесс вздохнула. В конце концов, они почти не продвинулись вперед. — Может быть, Надженту больше повезет с компьютером Тейлора, — с надеждой произнесла она. Картер нахмурился. Смысл секрета не только в том, что его никому не поверяют. Невозможно понять, известна ли тайна только тебе, или кто-то еще прячет в глубине души те же сведения, которые он узнал независимо от тебя. В последнем случае ни о какой тайне и речи быть не может, вот что самое странное. В последнем случае все всё знают, но никто ничего не говорит… Сам того не сознавая, ты являешься частью большого заговора, призванного скрыть неприятную правду. Все это Монти понял довольно поздно; и приобретенные знания не принесли ему никакой пользы. Но секрет, на который он случайно наткнулся в тот роковой день в Стрелковом лесу, как и все, о чем никто не говорит, продолжал мучить его, как старая незажившая рана. Логично было бы поделиться с кем-то своим ужасным открытием, громко заявить о нем при свете дня и наплевать на последствия. — «Все так, не правда ль, Гамлет?» — буркнул Монти в темноту, лежа без сна в удобной кровати, которую отвела ему Бриджет. Он ворочался с боку на бок и удивлялся, почему здесь ему не спится так же сладко, как на твердом шезлонге в «Балаклаве». Из страха последствий ты держишь язык за зубами и не ищешь выход из положения. Сказать или не сказать? Среди ночи в голову часто приходят мудрые мысли. Монти подумал: так или иначе, ты в ловушке. Секрет — страшная вещь. Вероломная… Интересно, почему события, связанные с его фамильным домом, которые должны были остаться там, когда он оттуда уехал, преследуют его даже в доме Бриджет? Он прищурился, хотя лучше видно не стало, и снова стал вспоминать семейные тайны. Да, не одному ему было известно о том, что он подсмотрел в Стрелковом лесу, только он догадался обо всем слишком поздно. Много лет, подрастая, он старался забыть то, что там увидел, но не мог. Тщательно скрываемая, даже от самого себя, тайна рано или поздно всплывает на поверхность. В тот год все началось с того, что в канун Рождества Монти сломал лодыжку. Все думали, что он сломал ногу, катаясь на лыжах. Ему то и дело приходилось оправдываться: он просто неудачно выпрыгнул из автобуса на Пикадилли-Серкус. Он растянулся на мокром тротуаре; его окружили люди, которые покупали подарки к Рождеству, а разъяренный кондуктор еще и наорал на него: — Будешь знать, как спрыгивать раньше времени! В тот год он учился в выпускном классе школы; ему предложили на следующее лето поработать учеником чертежника, если удастся избежать воинской повинности. Тогда он еще не знал, чем ему хочется заниматься. Все осложнялось переменами в жизни семьи, хотя на первый взгляд казалось, что перемены к лучшему. Они же, наоборот, растравили гноящуюся рану, которая долго мучила его. Нарыв прорвался, и все тайное стало явным. С Бикерстафами связались представители крупной транснациональной компании; они предложили выкупить их торговую марку и фабрику, которая к тому времени дышала на ладан. Бикерстафовские печенье и кексы по-прежнему затрагивали чувствительную струну в национальном сознании. Старинная торговая марка служила своеобразным знаком качества. Потомки Бикерстафов, в том числе Монти, вдруг поняли, что, если они с толком распорядятся нежданной удачей, их будущее обеспечено. Впервые на памяти Монти его мать решила запечь на Рождество индейку. В прежние, более скудные, годы им приходилось довольствоваться дешевой свиной ножкой — подарком семейства Колли. Теперь свининой они решили полакомиться на Новый год вместо всегдашней жилистой курицы — приношения из того же источника. Вместо рождественского пирога на стол всегда ставили кекс с сухофруктами фирмы «Бикерстаф», хотя в последние годы производство все время сокращалось. Они подозревали, что скоро знаменитые кексы и вовсе канут в небытие; новые хозяева сами будут решать, что им производить под старой торговой маркой. — Ужасно будет жалко, — говорил отец Монти. — После стольких лет… — Но, судя по его голосу, ему было все равно. Монти не испытывал беспокойства из-за того, что знаменитый кекс перестанут выпекать. Сам он его не любил. Он приковылял домой, в «Балаклаву», с загипсованной ногой. Обычная мрачноватая атмосфера, всегда царившая там, лишь слегка смягчалась попытками матери хоть как-то украсить «Балаклаву» к Рождеству. Много лет подряд она развешивала в комнатах мятые бумажные цепочки и венок, который от старости растерял половину ягод и листьев, так что больше смахивал на похоронный. Монти злился, потому что никому и в голову не приходило выкинуть старье и купить или смастерить что-нибудь поновее и повеселее. Но он понимал, что матери жалко тратить недавно приобретенное богатство на бумажные фонарики и искусственные цветы непонятного вида. Строгая экономия въелась в ее плоть и кровь. И все-таки, увидев старые унылые украшения, Монти стиснул зубы и приготовился изображать веселье и поглощать испеченные матерью сладкие пирожки с изюмом и миндалем, в которых было гораздо больше теста, чем начинки. Зима в тот год выдалась промозглая, дождливая; многие простужались, болели гриппом. Едва войдя в дом, Монти узнал, что отец вот уже десять дней болеет. Он кашлял не переставая, то и дело чихал. У него появилась одышка. Отец все время грелся у камина, который, правда, почти не давал тепла. Сидел закутавшись в старый плед — тот самый, который двенадцатилетний Монти тащил на плече в гору, когда Пенни шла рядом и командовала, куда идти. Отец протянул ему руку, чтобы поздороваться, Монти увидел, что это рука старика: с тонкой кожей, в коричневых пятнах, с проступившими венами. А ведь отца тогда еще нельзя было назвать стариком, ему исполнилось всего сорок девять. Несмотря на простуду, отец не бросил курить, о чем свидетельствовала пепельница, полная окурков. — Папа, может, все-таки будешь курить поменьше? — предложил Монти, указывая на пепельницу. — Тебе будет легче дышать. — Сигареты мне не повредят, — просипел отец. Поняв, что Монти не на шутку озабочен, он пообещал: — К Рождеству я буду в полном порядке. — Но вид у него был совсем не здоровый. На сломанную ногу сына родители Монти отреагировали примерно так же, как и автобусный кондуктор. — Не повезло, старина! — просипел отец. — Ну надо же, глупость какая! — В самом деле, Монти, — недовольно подхватила мать, — почему тебе приспичило сломать ногу именно сейчас? Бикерстафы были не из тех, кто любит, чуть что, обращаться к врачу. Монти, опираясь на костыль и корчась от боли, доковылял до соседей и спросил Джеда Колли, пожилого, но еще деятельного, не собирается ли кто-то из его родных в город. Если кто-нибудь туда поедет, пусть привезут им бутылку виски. Джед тогда тут же достал ему бутылку из своего запаса. Монти попытался расплатиться. У них ведь появились деньги! Но Джед и слышать ничего не желал. — Передай маме с папой пожелания счастливого Рождества, — сказал он.