– Это случилось недели две назад, ночью, неподалеку от причала Балларда. Ты помог ему, когда он влип в историю. И я вспомнил ту ночь и молодого парня, бегущего мне навстречу по широкой улице в деловом районе Баллард, – по обе стороны там сплошными стенами запертые офисные здания, некуда свернуть и негде укрыться. Преследователи настигают, и парень останавливается (три тени от уличных огней расходятся от него в разные стороны). Он уже готов принять бой в одиночку, и тут вдруг выясняется, что он не одинок… – Ну и в чем дело? – Он умер. Три дня назад. Я пытался тебя найти, но ты был в Гоа. И сейчас я пользуюсь случаем, чтобы сказать тебе это. – Что именно сказать? Он замялся. Я был с ним нарочито резок после упоминания побега и сейчас хотел скорее перейти к сути дела. – Мы с ним подружились в университете, – начал он ровным голосом. – Аслан любил бродить по ночам в опасных местах. Как и я. Да и ты тоже – иначе как бы ты оказался в том месте той ночью, чтобы ему помочь? И я подумал, что ты, может быть, захочешь узнать, что с ним стало. – Ты меня за дурака держишь? Мы стояли на тротуаре в негустой тени платанов, в каких-то дюймах друг от друга, и нас огибали потоки пешеходов. – С чего ты взял? – Ты сейчас выложил козырь – знание о моем побеге из тюрьмы – только для того, чтобы сообщить мне печальную новость о смерти Аслана? Только поэтому? Ты настолько чокнутый или настолько славный парень? – Полагаю, – сказал он, начиная злиться, – что я настолько славный. Наверно, я даже слишком славный, поскольку решил, что мое сообщение для тебя хоть что-нибудь значит. Сожалею, что тебя побеспокоил. Не хочу быть назойливым. Извини. Я пошел. Я задержал его. – Погоди-ка! – сказал я. – Погоди! По сути, с ним все было правильно: открытый взгляд, уверенность в собственной правоте и светлая улыбка в придачу. Инстинкт обычно распознает своих. Вот и мой инстинкт распознал своего в этом парне, который стоял передо мной с таким рассерженным и оскорбленным видом. С ним все было правильно, честь по чести, – а такое встречаешь не часто. – Ладно, я перегнул палку, – сказал я, поднимая руку в примирительном жесте. – Да я без претензий, – ответил он, успокаиваясь. – Тогда вернемся в Викраму, проболтавшемуся о моем побеге. Информация такого рода может вызвать интерес у Интерпола – и уж точно всегда вызывает интерес у меня. С этим все ясно? То был не вопрос, и он меня понял. – В гробу я видал Интерпол. – Но ты же детектив, как-никак. – В гробу я видал детективов. Это информация о друге, которую нельзя скрывать от этого друга, если случайно получил к ней доступ. Или ты не в курсе таких простых вещей? Я вырос на улицах, вот на этих самых улицах, и я это знаю четко. – Однако мы с тобой не друзья. – Пока что нет, – улыбнулся Навин. Несколько секунд я молча смотрел на него. – Ты любишь ходить пешком? – Люблю ходить пешком, болтая языком, – сказал он, стараясь шагать в ногу со мной, насколько этому позволяло хаотичное перемещение по тротуару других пешеходов. – В гробу я видал Интерпол, – повторил он чуть погодя. – И болтать языком ты действительно любишь? – Как и ходить пешком. – Хорошо, тогда расскажи мне на ходу три короткие истории. – Запросто. О чем первая прогулочная история? – О Деннисе. – Честно говоря… – Навин рассмеялся, увернувшись от женщины, которая тащила на голове здоровый бумажный тюк. – Сегодня я был там впервые, как и ты. К тому, что ты видел своими глазами, могу добавить лишь то, что я слышал. – Так расскажи мне, что ты слышал. – Его родители умерли. Говорят, это сильно его потрясло. Семья была богатой. Они владели каким-то патентом, который до сих пор приносит немалый доход. Порядка шестидесяти миллионов, по словам Денниса. – Его обитель уж никак не тянет на шестьдесят миллионов долларов. – Все его деньги переданы в доверительное управление, пока сам он погружен в транс. – Пока он лежит как бревно, ты это имел в виду? – Он не просто лежит как бревно. Деннис пребывает в состоянии самадхи[9]. Его сердцебиение и дыхание замедляются и почти сходят на нет. Время от времени даже наступает клиническая смерть. – И ты хочешь, чтобы я этому поверил, детектив? – Все так и есть, – улыбнулся он. – За последний год несколько врачей констатировали его смерть, но Деннис всегда пробуждался вновь. Джамал, который Все-в-одном, коллекционирует свидетельства о его смерти. – Надо полагать, эти периодические умирания Денниса нехило напрягают его священника и его бухгалтера. – Пока Деннис лежит в трансе, всеми его финансами ведают управляющие, которые выделяют ему достаточно средств на квартиру, где мы сегодня встретились, и на поддержание себя в нужной степени просветленности. – Ты все это узнал случайно или выведал как детектив? – Понемногу того и другого. – Что ж, – сказал я, останавливаясь, чтобы не попасть под машину, которая разворачивалась с заездом на тротуар, – каким бы высоким и полным ни был его улет, я могу лишь признать, что он самый бревноподобный из всех улетчиков, мною виденных. – Тут он вне конкуренции, – ухмыльнулся Навин. Мы немного помолчали, осмысливая данный факт. – О чем вторая история? – спросил Навин. – Конкэннон, – сказал я. – Он боксирует в одном спортзале со мной. Я о нем мало что знаю, но могу сказать пару вещей. – А именно? – Во-первых, у него очень коварный и жесткий хук слева – как из пушки. Но в случае промаха его заносит. – Заносит? – Всякий раз. Он проводит джеб левой, затем бьет правой в корпус и тут же запускает свой левый хук. Но если уйти от хука, он раскрывается для встречного удара. Правда, он очень быстрый и редко промахивается. Боксирует он что надо. – Теперь во-вторых. – Во-вторых, это через него я получил доступ к Деннису. Деннис его любит. Когда он выходит из транса, то общается с Конкэнноном дольше, чем с кем-либо другим. Я слышал, он даже собирается законным порядком усыновить Конкэннона. Но это непросто, поскольку тот старше Денниса, и к тому же он иностранец. Я не уверен, что есть прецеденты усыновления индийцем белого человека, который старше своего приемного отца. – А что это значит, «доступ к Деннису»? – Тысячи людей стремятся попасть к Деннису, когда он в трансе. Они думают, что в периоды своей временной смерти он может контактировать с теми, кто умер окончательно. Но почти никому не удается туда войти. – Кроме тех случаев, когда ты просто стучишься в дверь и входишь. – Ты не понял. Никто не осмелится просто так постучать и войти, когда Деннис в трансе. – Да брось ты! – Во всяком случае, никто ни разу не осмелился до того, как это сделал ты. – Денниса мы уже обсудили, – сказал я, пропуская большую тележку, которую катили сразу четыре человека. – Вернемся к Конкэннону. – Как я говорил, он боксирует в спортзале. Дерется грязновато, как уличный боец. Из остального знаю только, что он любит вечеринки и шумные компании. – Язык у него поганый. Если человек дожил до его лет с таким поганым языком, значит за ним есть еще что-то посерьезнее. – Ты считаешь, мне стоит к нему приглядеться? – Только к его оборотной стороне. – Ладно. А третья история? – спросил он.