Уже не одна, а несколько морщинок рассекли его лоб. Он устало вздохнул и опустил голову: – Даже не знаю, с чего начать… Я огляделся по сторонам и, заметив два свободных кресла в некотором отдалении от остальных, повел его туда. Опускаясь в кресло лицом к нему, я снял с плеча обернутую коленкором саблю и пристроил ее на коленях. Тут же к нам подскочил официант, но я улыбкой отослал его прочь. Ранджит еще какое-то время сидел с опущенной головой, разглядывая узоры ковра, но потом взял себя в руки и заговорил: – Знаешь, с некоторых пор я основательно увяз в политике. Веду сразу несколько резонансных кампаний. И мне уже вовсю перемывают косточки почти все местные газеты – кроме тех, которыми я сам владею. Наверняка ты об этом слышал. – Я слышал, что ты подкупаешь избирателей, и многим это действует на нервы. Но давай вернемся к Карле. – Ты… общался с ней в последнее время? – Почему ты об этом спрашиваешь? – Общался или нет? – Разговор окончен, Ранджит. Я начал было подниматься, но он остановил меня просительным жестом: – Позволь мне объясниться. Самая громкая из кампаний, которые я веду в прессе, направлена против «Копья кармы». – И это копье ответным ударом может поразить Карлу, если ты не перестанешь провоцировать «копьеметателей», так? – Собственно… это я и хотел с тобой обсудить. Видишь ли… я уверен, что ты все еще ее любишь. – До свидания, – сказал я, снова вставая, но он схватил меня за кисть. Я посмотрел вниз: – На твоем месте я бы не стал этого делать. Он быстро убрал руку: – Прошу тебя, не уходи. Пожалуйста, присядь и позволь мне высказаться. Я сел обратно. Вид у меня был, пожалуй, мрачнее некуда. – Ты считаешь, что я перехожу границы дозволенного, – быстро заговорил он, – но я думаю, тебе следует знать, что Карла подвергается опасности. – Эту опасность для нее представляешь ты. Тебе нужно дать задний ход – и чем скорее, тем лучше для тебя самого. – Ты мне угрожаешь? – Да. И я рад, что мы объяснились. Мы смотрели друг на друга, и в промежутке между нами сгустилась энергия – жгучая, целенаправленная, неотвратимая, вроде той, что возникает между хищником и жертвой перед решающим броском. Карла. Когда я впервые увидел ее (годы тому назад, в первый же день моего пребывания в Бомбее), мое сердце покорно опустилось к ней на руку, как ловчий сокол на запястье охотника. Она меня использовала. Она любила меня – но лишь до тех пор, пока я был безоглядно влюблен в нее. Она завербовала меня в мафию Кадербхая. И по завершении той битвы любви, ненависти и возмездия – когда кровь уже была смыта с полов, а многочисленные раны затянулись и стали шрамами – она вышла замуж за импозантного улыбчивого миллионера, который в данную минуту смотрел мне в глаза. Карла. Я оглянулся на Лизу, красивую и оживленную, что-то весело обсуждающую со своими друзьями-художниками. Во рту у меня появился кислый привкус, сердцебиение усиливалось. Я уже года два не общался с Карлой, но сейчас, разговаривая о ней с Ранджитом, начал чувствовать себя так, будто совершаю предательство по отношению к Лизе. Я вновь посмотрел на Ранджита. Ситуация раздражала меня все сильнее. – Я вижу это в тебе, – сказал он. – Ты все еще ее любишь. – Ты напрашиваешься на хорошую оплеуху, Ранджит? Если да, ты уже почти напросился. – Нет, конечно же нет. Однако я уверен в том, что ты все еще ее любишь. – Он казался очень серьезным и откровенным. – Потому что, будь я на твоем месте, я продолжал бы любить ее, невзирая на то что она бросила меня ради другого мужчины. На этом свете есть только одна Карла. И для любого мужчины есть только один безумный способ любить ее. Мы оба это знаем. Самое лучшее в солидном деловом костюме – это обилие всего, за что можно ухватиться, если у вас возникнет такое желание. Я одним захватом сгреб лацканы его пиджака, рубашку и галстук. – Хватит о Карле! – сказал я. – Заткнись, или мне придется тебя заткнуть. Он открыл рот – видимо, с намерением позвать на помощь, – но вовремя опомнился. Он был публичной фигурой, набирающей политический вес, и не мог себе позволить скандальную сцену. – Прошу тебя, успокойся, я не хотел тебя расстраивать, – взмолился он. – Я хочу, чтобы ты помог Карле. Если со мной что-нибудь случится, пообещай… Я разжал пальцы, и он откинулся на спинку своего кресла, оправляя костюм. – На что ты намекаешь? – Неделю назад на меня покушались, – сказал он мрачно. – Ты сам покушаешься на свою жизнь всякий раз, когда разеваешь рот, Ранджит. – В мою машину подложили бомбу. – Вот как? Об этом давай поподробнее. – Мой шофер отошел всего на несколько минут, чтобы купить порцию бетеля. А когда вернулся, заметил кончик антенны под днищем и затем обнаружил бомбу. Мы позвонили в полицию, и они прислали саперов. Оказалось, что это муляж, но в приложенной записке было сказано, что следующая бомба будет настоящей. Мне удалось скрыть этот случай от прессы. У меня есть кое-какое влияние в нужных кругах, как ты знаешь. – Смени шофера. Он слабо хмыкнул. – Смени шофера, – повторил я. – Моего шофера? – Он и есть твое слабое звено. Скорее всего, он нашел бомбу потому, что сам же ее подложил. Ему за это заплатили. Тебя хотят запугать. – Я… ты шутишь, конечно. Он служит у меня уже три года… – То есть он заслужил приличное выходное пособие. Избавься от него по-хорошему, без скандала. – Но он такой преданный человек… – Карла знает об этом случае? – Нет. Я не хочу, чтобы она волновалась. Настала моя очередь смеяться. – Карла уже большая девочка. И голова ее варит что надо. Тебе не стоит скрывать от нее такие вещи. – И все же… – Отказываясь от ее советов, ты не используешь лучший ресурс, какой у тебя есть. Она гораздо умнее тебя. Она умнее любого из нас. – Но… – Расскажи ей все. – Возможно, ты прав. Но я хочу самостоятельно справиться с этой проблемой, понимаешь? У меня хорошая служба безопасности. Но я тревожусь за нее. Главным образом за нее. – Я уже сказал тебе: дай задний ход. Оставь политику хотя бы на время. Говорят, что рыба гниет с головы. А ты и до головы не добрался, но уже порядком провонял. – Я не отступлю, Лин. Эти фанатики потому и берут верх. Они запугивают всех подряд, заставляя людей молчать… – Теперь прочтешь мне лекцию о политическом моменте? Он улыбнулся, и это была первая его улыбка, которая мне почти понравилась, – по крайней мере, в ней промелькнуло что-то настоящее помимо показного оптимизма. – Я… я думаю, мы находимся на пороге больших перемен в самом образе наших мыслей, действий и даже мечтаний. Если лучшие умы возьмут верх, если Индия станет по-настоящему современной, светской демократией с равными правами и свободами для всех, то следующий век будет «индийским веком», и мы поведем за собой весь остальной мир. Он по глазам увидел мою скептическую реакцию. Допустим, он был прав насчет будущего Индии – в те годы примерно так же думали почти все жители Бомбея, – однако то, что он сейчас произнес, наверняка было цитатой из речи, уже не раз произнесенной им перед публикой. – Песенка не нова, – сказал я. – То же самое сейчас можно услышать от ораторов едва ли не всех партий. Он хотел было возразить, но я остановил его, подняв руку: – Я не занимаюсь политикой, но я знаю, что такое дремлющая ненависть: стоит только ее разбудить, и она вопьется тебе в глотку. – Рад, что ты это понимаешь. – Он вздохнул, оседая в кресле. – Но я не тот человек, кому необходимо это помнить.