Но. Это все были мои догадки. А вот доподлинным знанием было то, что ни Морской кадетский корпус, ни гимназия имени барона Витгефта не принадлежат к категории учебных заведений первого и даже второго эшелона. То есть это не те места, куда отправляет учиться отпрысков высшая российская владетельная аристократия. Более того, гимназия, в которой мне предстояло учиться, пользуется отнюдь не самой лучшей репутацией. А княжна ведь, как только что узнал, обучается именно в ней. Форма белокурого ангела напротив, по-прежнему смущенно мне улыбающегося, также не вызывала отклика в памяти. А значит, и учебное заведение, где числится самая юная из Юсуповых-Штейнберг, к элитным также не принадлежит. Безоговорочно уверен — по той теме фон Колер меня два дня гонял. Княгиня, кстати, молодец. Без шуток. Конечно, я не принял всерьез и безоговорочно ее неожиданную подачу про «стать частью семьи». Но и в корне отметать сразу не стал — потому что Юсуповы-Штейнберг явно не на вершине родовой российской аристократии, мягко говоря, и для княгини банально дешевле может быть на полном серьезе со всей проснувшейся родственной любовью принять меня в семью, минимизировав издержки. Что, в свою очередь, не исключает и того, что выждав лет пять, а может быть, даже все десять-пятнадцать, она выключит родственные чувства и оставит меня без штанов. Или еще хуже, под монастырь подведет. Сложно это все. И с каждым новым знанием понимаю и принимаю — Олег бы здесь точно не вывез. Да, там он прибавил себе двадцать лет, но ведь… эх, ладно, пора уже забыть об оставшихся в том мире перспективах и накоплениях. За столом между тем потекла неспешная и вначале несмелая беседа, но атмосфера понемногу разряжалась. Чему прямо способствовала княгиня — играя радушную хозяйку и демонстрируя мне явное расположение. При всем при этом она еще подарила мне удивительный взгляд и, по-моему, даже вложила несколько своих мыслей. Мол, улыбаемся и машем, но ведь ты умный мальчик, а мы с тобой вдвоем все понимаем… Поэтому, перестав грузить голову тяжелыми размышлениями, я просто отдал должное мастерству повара — сомневаюсь, что на кухне княгини работает пищевой принтер, а не живые виртуозы кулинарного дела. Николай, как и Александра, вели себя благожелательно и приветливо. Здесь опять же я без иллюзий — их благожелательность, даже искренняя, может быть выключена в одно мгновение. Мир здесь гораздо жестче, чем кажется на первый взгляд. Одна Анастасия в разговоре участвовала мало, обращаясь лишь к младшему брату и сестре, по-прежнему не показывая в мою сторону ничего, кроме холодного равнодушия. Как хорошо, что в ближайшее время мне предстоит просто съездить пострелять, стараясь попасть в цель, и при этом избегать того, чтобы другие попали в меня. Удивительно, но перспектива скорого участия в смертельном сафари кровавого спорта у меня даже некий энтузиазм вызвала — хоть голову разгрузить. Господи, как же я ошибался. ГЛАВА 13 — What is the purpose of your visit to the Protectorate Volyn?[2] — откинувшись в кресле, прокручивая между пальцами мой ай-ди, с ленцой поинтересовался сотрудник визового контроля. «Конференция по новым компьютерным технологиям и защите компьютерных программ» — возник у меня сильный соблазн ответить, как можно более тщательно выговаривая слова. Сдержался. — Там написано, — по-русски произнес я, показав взглядом на карту-носитель в руках пограничника. Личного терминала у меня не было, поэтому я проходил в том числе и визуальный контроль. Правда, двигаясь по практически пустому зеленому коридору. — Jaki jest cel pacskiej wizyty w Protektoracie Wolyc? — выпрямившись на стуле, уже по-польски задал тот же вопрос уязвленный моим вызывающим поведением пограничник. — А?.. Не, не понимаю я, — уже не удержался и, все-таки копируя интонацию, процитировал я памятную сценку из кино моего мира. Официальными языками общения в Волынском протекторате были английский и польский. Поэтому сотрудник визовой службы, в принципе, в своем праве. Хотя русский наверняка знал. Как знал и то, что и я могу легко на английском говорить. Конечно, можно было и нормально ему ответить, но препятствовало этому несколько факторов. Во-первых, передо мной сидел поляк, а я — по легенде, выходец из британской Калифорнии. Пусть и получивший недавно гражданство Российской Конфедерации. И если у поляков с русскими отношения были вполне нормальными — с учетом географии конечно же, то с британцами все обстояло сложнее. После окончания Первой мировой Россия потеряла Царство Польское при активном участии британцев, которые, пользуясь смутой в России, создали в стране полностью контролируемую администрацию. Ослабленным Австро-Венгрии и Германии в то время было не до этого, а вот британцы, нацелившись на возрождение Речи Посполитой на словах, а по факту традиционно неся управляемый хаос, явно собирались сражаться со всем окружающим миром в Восточной Европе. Причем сражаться до последнего поляка. Как понимаю, именно тогда, в середине двадцатого века, только из-за британцев Польша и не попала в первый мир. Сменив название на Речь Посполитую, с претензией на Великопольшу, она осталась во втором — ни в Европейский союз, ни обратно в Российскую империю, ставшую Конфедерацией, ее не пустили британцы, а как самостоятельной державе путь в большой мир, ко взрослым дядькам, полякам был заказан — никто в здравом уме себе конкурентов плодить не будет. И так Большой четверке явно тесно на планете — даже я это уже понял, с весьма ограниченным доступом к информации. Поэтому, естественно, о любви между островными англосаксами и рядовыми поляками речи не шло, даже совсем наоборот. Вернее, существовала односторонняя нелюбовь — большинству англосаксов на чувства поляков было по большему счету плевать. Хотя шутки про «польского сантехника» ходили именно с их подачи, почти как и в моем мире. Во-вторых, причиной моего показательного небрежения был сословный фактор. У меня отсутствовал личный терминал, и пограничник просто обязан был спросить меня о цели визита. При этой проверке важен не ответ даже, а сам факт диалога — это у меня еще от Олега знания. Пограничник обязан был спросить, а я при этом не обязан отвечать. И тем более в такой форме, словно отчитываясь перед ним. Дома, у себя в родном мире, я бы подобным совершенно не запаривался. Мне и официанта, как и дворника, не переломится поблагодарить за работу искренним спасибо. Но здесь не там, к сожалению. Мой новый мир — сословный, и это просто одна из многих случайных тренировок. Я ученик высшей школы Конфедерации, гражданин одной из четырех держав. «Держава» по-английски — «Power», сила. Передо мной же сидит рядовой исполнитель из нижнего мира, который, пусть и без умысла, посмел требовать у меня отчета. Не здесь и не сейчас, но в подобной и похожей ситуации любое другое поведение, кроме высокомерного удивления чужой наглостью, может принести мне репутационный ущерб. Пограничник, выдержав максимально возможную паузу — старательно играя мне на нервах, но при этом пройдясь по лезвию: я ведь мог и старшего смены позвать, требуя ответа — просканировал карточку с визой. Пока он по-прежнему старательно медленно, насколько возможно, вносил данные, мимо проследовала шумная компания молодежи. Отвлекаясь, присмотрелся — две девушки и три парня. Заметив изучающий, пристальный взгляд, одна из девушек на миг замерла, сама меня рассматривая. Я же немного подзавис. Очень примечательная и привлекательная внешность. Яркие голубые глаза, смуглая — не загорелая, а именно смуглая кожа, иссиня-черные прямые волосы, несколько заметных веснушек на носу. Не удержавшись, я приветливо подмигнул. Девушка в ответ подарила мне белоснежную улыбку, засмеялась и двинулась дальше, догоняя своих. Улыбалась она мне, кстати, как маленькому, смеялась тоже. Опять я неверно оценил ситуацию. Это для меня «старого» они молодежь — восемнадцать лет всем, плюс-минус. Я же для них сам как «молодежь». Никак привыкнуть не могу к несоответствию собственного восприятия мира и его ответного отношения. И не принимать это отношение на свой счет: мне тридцатипятилетнему такая снисходительная улыбка и смех — как обидная и злая шутка, а мне четырнадцатилетнему — совсем наоборот. Шумную компанию, кстати, никто не проверял и не собеседовал дежурным диалогом. Судя по идеальным лицам и фигурам — аристократы или дженерики. И кто-то из оставшихся четверых спутников улыбнувшейся мне девушки точно охранник и ходячий личный терминал, как мой Планшет. Может, даже и не один. — Welcome to the Protectorate Volyn,[3] — отвлекая от созерцания обтянутых тугой тканью удаляющихся женских бедер, ровным голосом произнес между тем пограничник, отдавая мне карту ай-ди. — Thank you very much,[4] — широко улыбнулся я. Забрав карту, одновременно работающую как паспорт, виза и кошелек, двинулся к выходу из терминала. Уже сидя в такси, внимательно осматривался по сторонам. Смотрел как гость, а не как недавний житель, ограниченный в правах вплоть до отсутствия возможности покинуть территорию. Сейчас я прибыл сюда как Артур Волков. Все свидетели и участники событий в миссии Красного Креста, когда я мертвый лежал на каталке в операционной, перестали существовать. Все, кроме Степы. Надеюсь, и Степан не сильно задержится на этом свете. А кроме него — и то бездоказательно, о моей «смерти» никто и не знал. Ответственными фээсбэтменами все было подготовлено идеально. Даже исчезновение Мустафы в новую историю укладывалось: по дополненной легенде именно он помог мне в краткий срок договориться с сотрудником социальной адаптации и вытащить сбережения отца. На которые я сумел приобрести себе новую, совсем недешевую личность. Очень важный момент на самом деле: здесь, в протекторате, проверить истинность легенды Артура Волкова гораздо проще. И можно найти гораздо больше информации без последствий для себя, нежели если задаться такой целью в Конфедерации, где контроль Сети строже. Сбережения моего опекуна, кстати, со счета ушли на самом деле. Интересно, обращены в доход государства или списаны как «прочие расходы» в отчетной ведомости? По дополненной легенде именно из-за покупки новой личности я в протекторат и вернулся. Якобы у меня после необдуманного приобретения не осталось денег на жизнь, а Герхард Мюллер, он же Хозяин, в нашем разговоре недвусмысленно намекнул на возможный доход. Кроме этого возвращение в протекторат имело и второе дно, условно вымышленное: горячее желание увидеться со Степой, который, как ни крути, кинул меня на серьезную сумму, выигранную на ставках. Поэтому для всех я въезжал в протекторат как турист-инфантил, которых здесь любят, ценят и уважают. И доят конечно же. А для узкого круга заинтересованных лиц вроде Мюллера — как чудесным образом вырвавшийся из серьезной передряги счастливчик, который по собственной глупости оказался на мели и которому нужны деньги. Причем нужны весьма и весьма — расходы для поддержания жизни в первом мире невелики лишь на взгляд родившегося в первом мире. Безусловный базовый доход мне никоим образом не полагался, потому что гражданство сменил недавно. Суммы же даже для простого обеспечения обычной жизни в любой стране Большой четверки были велики. Разница между мирами совсем как дома, когда две бутылки пива в Швейцарии стоят больше, чем недельная заработная плата трудящегося на разборке кораблей в Бангладеш. Личность Артура Волкова требовала неподъемных — для недавнего жителя протектората — денежных средств. Еще один реалистичный момент легенды — в том, что якобы я бездумно распорядился деньгами. Словно обыватель, неожиданно получивший в наследство квартиру, а на вырученные от ее продажи деньги купивший машину премиум-класса. И только после покупки узнавший, что одна стоимость страховки автомобиля практически сопоставима с собственным годовым доходом. Перед Мюллером должен был предстать весьма способный, но ограниченный в дальновидности юными годами парень, сумевший в невероятной ситуации схватить удачу за хвост. И не сумевший этой удачей грамотно распорядиться, глупо сливший все деньги на высокий, но неподъемный, как оказалось, статус. Так что несмотря на недавние обстоятельства, вынудившие меня покинуть протекторат, именно за реалистичность новой личности я был спокоен. И даже отдал должное ответственным сотрудникам, которые сумели столь хорошо залегендировать незапланированные изменения. — Вы приехали, — сообщил приятный женский голос, когда такси остановилось у широкого крыльца гостиницы. Дверь открылась, и я вышел на улицу, щурясь от яркого утреннего солнышка. Постоял немного, с интересом осматриваясь. Центральный район разительно отличался от остальных районов Высокого Града. Это был сеттльмент первого мира на территории бесправия. Волынский протекторат расположился на бывшей территории Польши, и администрация в большинстве здесь состояла из поляков. При этом вокруг явно чувствовался британский стиль. Даже более того, все кварталы центрального района были выстроены в английском неоклассическом стиле и назывались по именованию престижных районов Лондона — Найтсбридж, Челси, Белгравия, Ковент-Гарден. Сверяя окружающее с памятью Олега и «вспоминая», вновь столкнулся с тем, что память парнишки, накладываясь на мой опыт, приводила к неожиданным выводам и новым знаниям. Польша, здесь Речь Посполитая, в круг благополучных стран в этом мире не попала. Зато ее элита, лавирующая между интересами Британии, России и в меньшей степени Европейского союза, билет в лучшие условия жизни себе приобрела. В том числе и чиновники комиссариата, обитавшие в Волынском протекторате. Это была самая настоящая колониальная администрация, в первую очередь ориентированная на собственное обогащение. Как отличались районы Высокого Града, разнилось и отношение поляков к англичанам. Если рядовые граждане к Британии и англичанам относились с явной неприязнью — чему я только что был свидетелем на визовом контроле, то все, достигшие финансовой независимости, были ориентированы на переезд на остров или в благополучные колонии. И патриотический флер, с которым обращались к народу польские политики, заканчивался ровно в том месте, где начинались личные интересы этих самых политиков. Это было видно во всем, в каждой мелочи. Даже инфраструктура элитных кварталов Града позволяла свести контакты с туземным населением к минимуму и выезжать за границу района только по служебной необходимости. Постояв еще немного, вдыхая воздух несвободы и осматривая пустынные улицы, я направился в гостиницу. Самый экономный вариант в Центральном районе — отель «Холидэй Инн Высокий Град». Даже здесь соответствие легенде — в средствах я серьезно ограничен, с собой на «белом» счету шесть сотен кредитов всего. Оказавшись в холле, неторопливо прошел вперед и осмотрелся. Из живых сотрудников — лишь дежурный администратор, скучающий за стойкой. На меня он внимания не обратил. Я на него тоже: персональное личное обслуживание стоит дорого, а я всем своим видом показывал, что мне в нем необходимости нет. Еще один элемент заметного отличия уровня жизни. В России, как помню по Царицыну и Елисаветграду, автоматизация процессов сведена к минимуму. Вернее, нет, не так. К минимуму сведено ее видимое вмешательство. Массовая роботизация и автоматизация гарантированно ведут не только к упрощению, но даже и регрессу массового же общества. Шагнувшая в постиндустриальную эпоху Россия, как и остальные страны Большой четверки, смогла справиться с вызовом роботизации. Правда, мы, как обычно, пошли своим путем. В Евросоюзе и Трансатлантическом содружестве гражданам работать было не обязательно, получая достаточное для комфортной жизни пособие. Которого хватало не только на обеспечение жизни, но и на поддержание ее комфортного уровня. Работа в Союзе и Содружестве приносила дополнительный доход, причем вакансий на всех не хватало. Как в Великобритании с этим обстоит, Олег не знал, я еще узнать не удосужился. В России же любому совершеннолетнему подданному необходимо было отработать на благо общества четыре месяца в году, а вот гражданину — все шесть. С выходными, правда, и четырехдневной рабочей неделей. Это было обязательно для тех, кто не связан службой или постоянной работой по контракту. Для подданных существовала еще и всеобщая воинская обязанность. Но в довольно щадящем режиме: трехмесячная служба, а впоследствии регулярные воинские сборы, больше напоминавшие собрания клубов по интересам. Граждане Российской Конфедерации, кстати, в отличие от ее подданных, были освобождены от воинской повинности. Занимательная система, когда государь-император и президент Конфедерации представлены в одном лице. Зато созданы условия, когда, как ни крути, а любая оппозиция в такой системе будет представлять интересы правителя на троне. Закончив отвлекаться на размышления о судьбах мира, я подошел к терминалу и по карте ай-ди активировал бронь. Потом нашел взглядом лифт и двинулся к нему, покатив за собой чемодан. Поднявшись в номер — открыв замок все той же ай-ди картой, даже не разбирая вещи, поставил чемодан в угол и сразу прошел к интеркому. «Слушаю вас», — моментально отозвался голос робота. — Горничную в номер шесть один три, пожалуйста-пожалуйста, — проговорил я и, не дожидаясь ответа, нажал кнопку отбоя вызова. Двойное «пожалуйста», кстати, работало как кодовое слово. Автоматизация автоматизацией, но древнейшие профессии по-прежнему требовали человеческого участия. В Польше проституция не была легализована — в отличие, кстати, от Европейского союза. Соответственно не была легализована проституция и в Волынском протекторате. Но за проститутками все целенаправленно ехали именно на Территории — потому что проститутки в ЕС и в протекторатах разнились как безалкогольное и обычное пиво. Вирт, кстати, в первом мире, за исключением Трансатлантического франко-испано-американского содружества, распространен не был. Самостоятельно я его и попробовать не мог — терминала и нейрошунта не было. Но это и к лучшему — в традиционных обществах ЕС, России и Британии, оказывается, удовлетворение сексуальных потребностей в вирте считалось сродни утренней мастурбации в душе — даже обсуждать подобное было не принято. Олег, привыкший в протекторате к иному, наверняка бы сильно удивился. А вот для меня ситуация с подобным отношением привычна и вполне укладывается в картину своего старого мира. Горничная, которая уже наверняка направлялась сюда, нужна была мне, впрочем, отнюдь не для успокоения юношеских гормонов. На территории протектората, где отслеживались все перемещения личности и аккаунта, именно эта категория обслуживающего персонала — таксисты и горничные, практически все и всегда подрабатывали выполнением деликатных поручений по передаче информации. Той информации, которую нельзя было доверить Сети. Кроме турнира, который должен был состояться в самое ближайшее время, у меня были и собственные дела здесь. Планируемая встреча со Степой, конечно, но это опционально и далеко не первостепенной важности. Самое главное — мне нужны были свои люди. Нужны как воздух те, кому я мог если не довериться, то хотя бы на них положиться. Ладно, пока просто опереться — снизим требования на первое время. У меня нет в этом мире ничего — ни долговременных связей, ни добровольных обязательств других передо мной. И сейчас мне нужны такие люди, которые будут преданы лично мне. Где искать таких людей? В моей ситуации обзавестись такими спутниками вариант только один — тянуть их следом за собой с самого низа, доставая со дна. Преданность в этом случае почти гарантирована, потому что моя неудача отправит их туда, откуда я смог их поднять. Первым в моем потенциальном списке был Гекдениз Немец. Один из нашей четверки, занимавшейся бустом нубов на Арене. Четвертого участника нашей группы, Андрея Шилова, я не рассматривал — он был старинным приятелем Степана, и о нем я знал мало. Немец же был конченым. Не в плане человеческих качеств, а исходя из жизненных перспектив. Несколько лет назад погибли его родители, а сам он попал в прицел социальных адаптантов. Как это часто бывает, имущество семьи разлетелось по заинтересованным людям, а сирота оказался в интернате.