Я ответила. — Как называют игровой клуб у нового моста? Я ответила. — Открытую танцплощадку в городском саду? Я четко отвечала на все вопросы. Я знала Город. — Достаточно? — вяло поинтересовался Саша, и Рената кивнула. — Что мы теперь будем делать? Ты чуть не убила ее без разговоров, — упрекнул, — а она сказала, что кому-то сообщила о том, что находится здесь… — Почему ты раньше мне об этом не сказал, идиот?! — А ты спрашивала?! Ты слышала?! — прикрикнул и добавил немного тише: — Если бы она кого-то вызвала, тот был бы уже здесь. Мы давно здесь сидим… — Да, пожалуй, — опустив голову, задумалась Рената. — Кому ты звонила? — Детективу из моего агентства. Ты его знаешь, это Андрей. — Да не ответил он ей! — раздался из-за Нисана нетрезвый голос. — Я сам все видел. — Неправда! — вскрикнула я. — Ты вошел, когда я уже закончила разговор! Я была в том углу, за стеной! Не обращая внимания на нашу перепалку, Рената прищурилась, закусила губу и спросила через какое-то время: — Андрей… это такой высокий, бритый бугай…? — Нет. Невысокий, худощавый блондин выглядит моложе своих лет. — Значит… ты хочешь сказать… что отец продолжил работу с тем же агентством, я об этом не знала… и вы целый месяц за мной следили? — Да, — просто ответила я. — Он что — меня подозревает?! Мне захотелось рассмеяться. Убийца, до слез обиженный подозрениями, это нечто. Дочь Кутепова живет в двух мирах и чувствует себя двояко — примерная девочка существует отдельно от убийцы, «зверя», как назвал ее тихий спившийся грузчик. Подозрения Ренаточку, видите ли, оскорбляют. Забавно, в самом деле… И она тут же, подтверждая мои наблюдения, оседлала любимого конька: — Не, я не верю! Он не мог! Не имел права меня подозревать! Я столько для него сделала, он меня любит!! Я все, все для него сделала!! — и хрипло расхохоталась. — Какая же я идиотка! Дура набитая! Ему нужны только его ублюдки! — И повернувшись к Александру, махнула рукой и приказала: — Так. Все сжечь. И эту стерву тоже. — Но… — подал голос хозяин сарая. — Никаких «но»! Все сжечь! Машину отгоним… — Рената! Ее труп найдут рядом с моим домом!! Девушка подошла к лестнице, оперлась всем весом на перила и, наклонив вплотную лицо к глазам Шурика, прошипела: — Я хочу, чтобы она сгорела. Вместе с ним… — С кем?! — оторопел и отодвинулся парень. — С ним. Я хочу, чтобы они сгорели вместе. Оба. Тут. — Его тут нет!!! — заорал Саша. — Твоего отца тут нет!! Что ты городишь?! Девушка обвела слепым взглядом сарай, облизала губы и тупо кивнула: — Я привезу его сюда. — С ума сошла?! За тобой следят! — Эти?! Следят?! Да они все придурки! — хрипло прокаркала смехом и показала пальцем на меня: — Они. Эти. За собственным дерьмом не уследят. — И в один скачок подлетев ко мне, ударила по щеке: — Ну! Говори! Кому еще сказала?! Рот наполнился горячей кровью, из уголка пролилась тонкая, теплая струйка. — Всем, — я упрямо мотнула головой. — Эх ты, — с укором прошептала мне в самое лицо ненормальная бандерша, — а я тебе дружить предлагала. Я тебя в друзья звала… А ты предала… Как все! — И вновь ударила. — Как все! Вы все предатели! Невероятный бред продолжался недолго. Но если бы Александр ее не остановил, Рената забила бы меня до смерти. Саша перехватил ее руку с пистолетом у самого моего виска. Удержал крепко и крикнул: — Все! Угомонись! Быстрые решения не всегда самые правильные… Рената поставила пистолет на предохранитель, засунула его за пояс джинсов и отошла к лестнице. — Дай закурит. — С братьями она разговаривала, как старослужащий с духами. Тоном приказов. Ей подчинялись. Александр вынул из кармана джинсовой куртки пачку крепких мужских сигарет, помог прикурить, и Рената, глубоко затянувшись, оперлась спиной о перила лестницы. Она приехала убивать, ее лишили уверенности, запутали в мыслях и теперь она начала думать. Сомневаюсь, что трезво, но как известно, когда мчащийся на всех парах паровоз останавливают, прежнюю скорость он набирает не сразу. Остановка произошла на любимой станции «Мой Папа» и давала надежду на отсрочку приговора… А там, как кривая выведет. Или Бог поможет… О комплексе Электры я слышала раньше. Но никогда не могла представить, что любовь к отцу, а точнее, в этом случае ревность, может довести до полного помешательства. Возможно, у Ренаты давно были проблемы с психикой, и эмоциональный выход произошел с перекосом в сторону отца. Ее мало любили в детстве? Она ненавидела свою мать? Нет. Все говорили, что маму Рената обожала. Когда же произошел перекос? И почему этого никто не заметил? — Ну что смотришь? — выпуская струю дыма в мою сторону, сказала Рената. — Соображаешь, как девушка-колокольчик до такой жизни докатилась? — новая порция дыма в мою сторону. Как все психопаты, Рената была сумасшедше проницательна, я думала именно об этом. — Как дочурка, ласковая девочка, до этого докатилась? Да? — С каждым вопросом в ней вновь возникала ярость. Рука с сигаретой нервно подрагивала, и я боялась отвечать. Оттолкнувшись резко от перил, Рената подошла ко мне и глазами с черными, сузившимися до слепоты зрачками, заскользила по моему лицу: — Ты думаешь, я сумасшедшая, да? Я вижу, — думаешь. А ты знаешь, что такое жить с братом наркоманом? А?! Ты знаешь, что такое видеть каждый день этого урода и слышать «ах, Маратик, ах, наша гордость!»? Этот слюнтяй, этот недомерок — ОН гордость, ОН — все, а я так… по коридору прогуляться вышла, пустое место. — Рената отвернулась и продолжала уже спиной ко мне: — Я с четырнадцати лет знала каждый притон в городе. Я, я носила ему дозу, я спасала его от ломок! Я спасала, а он был для них единственным. Гордость, надежда и опора! Этот гребаный дед… генерал, твою мать, династия… — Рената вновь повернулась, и я увидела на ее лице насмешку. — Прикинь, этот недомерок, этот урод ломку снимет, очки нацепит и к гостям. Я стою в коридоре, и никто меня не замечает. Он. Он со стеклянными глазищами… — везде. Он везде. Со всеми, а я в коридоре. Меня никто в упор не видит, стою как сраный чемодан в углу… Ее надо пожалеть. Стать родной, близкой, понимающей, и тогда ей будет тяжелей меня убить. — Почему ты пряталась в коридоре? — тихо спросила я. — А! — Рената махнула рукой. — Яркое воспоминание детства. Приходим из сквера, он только что дозу принял. И вперед. К гостям. А я застыла на пороге среди пальто и обуви и смотрю во все глаза, — Марата хлопают, обнимают… а он стеклянный!! Ему все до фени! Его хлопают, обнимают, а то, что я не пришла, — никто не видит. Представляешь, я два часа на тумбе просидела, думала, ну когда же обо мне вспомнят?! — Она затянулась в последний раз, затоптала окурок каблуком и с горечью выплеснула: — Не вспомнили. Домработница пошла пол в прихожей протирать, — иди, говорит, отсюда, мешаешь. Я — мешаю. Он со стеклянными глазами — герой, гордость и надежда, а я только пол мешаю подтирать. Смешно, да? Они ж его не видели в ломках… они думали он пай-мальчик. Надежда. — Неужели никто ничего не замечал?! — мои плечи сводило болью, руки, казалось, распухли и превратились в бревна, но я вся была сплошь сочувствие и понимание. — Заметили, — усмехнулась Рената. — Я один раз дозу вовремя не принесла, они с работы, а Марат в ломке… — А зачем ты вообще соглашалась ему наркотики носить?! — Я намеренно не спрашивала о Марате. Только Рената. Только она и на первом месте. — Мне было четырнадцать. Он был сильнее. — Он тебя бил?! — Боже, как болят руки! — Не он. Его друг. Один раз. Когда я отказалась украсть у мамы деньги и принести им. Они ждали меня в сквере… — И брат позволил тебя бить?! — Да он бы и не заметил, что меня нет. Гордеев мог меня прямо там под кустом закопать, он бы и не пикнул. — А родители?! Неужели они ничего не замечали?! Почему ты им ничего не сказала?! — Я сделала лучше, — усмехнулась Рената, — я показала. Вовремя дозу не принесла и показала. — И что? — А ничего, — с угрюмой горечью, вспомнила Рената. — «У Марата плохая компания, Рената негодяйка его покрывает и герыч носит, а он хороший. Несчастный, больной, запутавшийся мальчик». Сумасшедший дом какой-то! Этому слюнтяю, ничтожеству, девятнадцать, мне шестнадцать и я во всем виновата! Не сказала, не упредила, не доложила… — А почему не сказала? — А дура была. Боялась. Он же в ломках невменяемый был. А когда выросла, бояться перестала. Вложила по полной программе. — Ну и что? Что было дальше? — А дальше… дальше меня наказали, сказали, ты не имела права скрывать это «безобразие», а его в лучшую клинику в Швейцарию. — На тебе злость сорвали? — А что еще оставалось? Конечно, сорвали. Меня под замок, его в психушку, и все. — Что все? — Все стало по-прежнему. Марат — Центр Вселенной, он болен, ему нужно больше внимания. Его надо спасать, заботиться… А он ничтожество! Понимаешь, Сонька, он нич-то-же-ство! Слюнтяй! Я ему дозу принесла, он снова сел. Даже не задумался. Тут же въехал. — Он был такой глупый?