…Несколько дней ничего не происходило. Я гуляла в парке вместе со Светой и Мишей-маленьким, видела, как худеет и темнеет лицом Бьянка, Михаил Петрович пару дней смотрел на меня с непонятной задумчивостью и вроде как чего-то ждал. Дважды я ездила встречать Ренату к институту, первый раз ее это растрогало, второй, насмешило и, она попросила меня больше этого не делать. «Я не ребенок, я все знаю, я предупреждена, оставь свою заботу». Друзья смотрели на нее с ехидством, и я оставила. Андрей звонил каждый день. Но мне нечего было ему сказать. «Пока все тихо, — вяло отвечала я и скрывала добавление „как перед грозой“». Я чувствовала — вокруг дома Кутеповых густеет воздух, и не знала, откуда последует первый удар. Успокаивало одно — за Ренатой, как тень следовали два охранника. Их девушка если и замечала, то не прогоняла от себя. Забота отца ее умиляла. Гроза грянула в пятницу утром. В тот день занятия в институте у Ренаты начинались в двенадцать часов. К десяти утра мы уже напились кофе, успели поболтать и пошли в комнату Миши-маленького, помочь Светлане собрать его на прогулку. Мальчик куксился, лопотал что-то недовольно, и Рената, подхватив его на руки, начала тормошить. Подбросила вверх, поймала как-то неловко и, едва поставив ребенка на пол, схватилась за лицо. — Мне что-то в глаз попало, — простонала и начала тереть правую глазницу. — Не трогай! — закричала Света. — Загонишь внутрь! По очереди, я и няня раздвигали Ренате веки, глаз покраснел, невероятно слезился и кажется, затягивая соринку куда-то вглубь, начал увеличиваться в размерах. Все наши попытки извлечь соринку из глаза, ни к чему не привели. Мы не могли даже выгнать ее из-под глазного яблока, она сразу юркнула внутрь. — Надо в больницу, — заявила Света. — Срочно. — Как не вовремя, — простонала Рената и выбежала из комнаты. Я бросилась вслед за ней. Уже у лифта Рената всунула мне в руку ключи от Рено: — Соня, я ничего не вижу! — проскулила. — Подгони, пожалуйста, машину к крыльцу, мне сегодня обязательно надо успеть в институт. Отвезешь меня в больницу? — Конечно! — воскликнула я и шагнула в лифт. Проектируя высотку, архитекторы предусмотрели не только отдельный лифт для жильцов пентхауза, но так же его некоторую обособленность от остальных подъемников дома. Лифт пентхауза раскрывал свои двери не прямо напротив вахты охраны, а несколько в стороне, что освобождало владельцев лучших апартаментов от заинтересованных, а порой и косых взглядов завистливых соседей. Едва пол мягко опустился на пружины, Рената выскочила в вестибюль и, закрывая лицо рукой, бросилась на улицу — под свежий, обдувающий ветер, дальше от любопытных охранников. Брести в подвальный гараж по довольно узкой, со многими изгибами лестнице, было неудобно, девушка почти ничего не видела. На огромной стоянке под домом машин стояло не много. Разгар рабочего дня, народ разъехался по своим делам, и никого на лестнице или возле автомобилей, я не встретила. Помимо отдельно лифта для жильцов пентхауза был предусмотрен единственный на парковке огороженный бокс на три машины. БМВ Кутепова уехал на работу вместе с Михаилом Петровичем, Бьянка с утра купалась в бассейне (Ауди поджидал ее возле спортивного комплекса), Рено Ренаты приветливо пискнул сигнализацией и мигнул огоньками. Впервые я самостоятельно выводила машину из этого гаража. Пару раз я выезжала отсюда вместе с Ренатой и один раз, перед визитом в прокуратуру, придерживала дверцы перед бампером Ауди Бьянки. Сегодня приходилось бегать туда-сюда одной в довольно темном, и надо сказать, пугающе гулком подземелье. Рено послушно вырулил на дорожку, я мухой вылетела из салона, метнулась к дверям, и уже, ругая Кутепова, что не может за два года присобачить автоматику к воротам, бежала к автомобилю… как вдруг… Из-за толстого квадратного столба высунулась мужская рука в черной перчатке и, словно бы из этой перчатки, мне в лицо ударила струя газа. Едкая горечь в носу, взрыв красного света под ресницами, дальше — провал. Ничего не помню. Пробуждение получилось каким-то смазанным. Скорее всего, доставая откуда-то, меня уронили, и первым ощущением стала боль в отбитом боку. Эта боль красной нитью протянулась из черной пустоты и вывела сознание наружу. Абсолютная чернота и чувство полной сдавленности, — вот что поджидало меня снаружи. Что-то туго опоясывало запястья, стянутых за спиною рук, ноги плотно прижаты друг к другу и так же плотно обмотаны от колен и ниже, на глазах повязка, поскрипывающая над ушами от каждого движения. Что позволяло предполагать — обмотали меня скотчем, как египетскую мумию бальзамирующими бинтами. Рот заботливо забили чистой тряпицей, и так же обмотали для прочности липкой лентой. Даже самый бестолковый малолеток догадался бы сразу — произошел киднепинг. Меня похитили. От машины Ренаты в пустом подвальном гараже высотки. В носу свербело. И это, пока, было самое ужасное впечатление от происходящего. Зудит, свербит, а почесаться никак. Руки за спиной, я, судя по некоторой мягкости в купе со сквозняком, на каком-то матрасе где-то на полу, и даже коленом до носа не дотянуться. Жуть, а не ощущения. Но это спасало от паники. Я так сосредоточилась на несчастном носе, что о жизни вообще, и переживать-то забыла — почесать переносицу, стало пределом мечтаний. Кое-как, с третьей попытки я перевернулась на живот и с остервенением, достойным лучшего применения, принялась царапать, как оказалось, матерчатый матрас лицом, носом, поскрипывающими ушами и лбом. Я чесалась как шелудивый пес о забор и испытывала такое блаженство, что сразу вспомнила об остальных естественных потребностях — как пить и писать. В любой последовательности и обязательно немедленно. Так и лежа исчесанной мордой вниз, я задрала голову и хрипло крикнула: — Эй! Есть кто живой?! Откуда-то сверху раздался скрип раскрываемой двери, потоп пары ног по вздыхающим деревянным ступеням, — моим единственным ориентиром в черной пустоте оставался звук, — человек сделал несколько шагов и, судя по выдоху, опустился на корточки. — Очухалась? — совершенно беззлобно произнес мужской голос. Он был совершенно мне не знаком, но, впрочем, другого я и не ожидала. — Пить, — прохрипела я. — И писать. Быстрее. — Быстрее не получится, — хмыкнул голос, и мужчина удалился. Где-то невдалеке ковш плюхнулся в ведро, — звук получился очень характерным, — мужская рука перевернула меня на спину и, приподняв голову, поднесла к губам металлический край ковша. Вода частично заливалась за шиворот, я втягивала ее с жадностью, давилась, захлебывалась и пила так долго, что мужчина не выдержал, буркнул «хватит» и убрал ковш. — Теперь писать, — облизав губы, строго сказала я. Миндальничать тут со мной не собирались, отшибленный бок красноречиво об этом напоминал, и если сразу не выказать определенную принципиальность отношений, потом и необходимого не допросишься. — Рената Михайловна, — с растяжкой, усмехаясь, произнес похититель, — надеюсь, ситуация вам достаточно ясна и дополнительных объяснений не требует. Вы умная девушка и должны отдавать себе отчет, — вы живы до тех пор, пока не видите наших лиц. Только при этих условиях мы можем сохранить вам жизнь. Я хорошо объясняю? Как сумасшедшая я закивала головой. Боже! Меня принимают за дочь Кутепова! Я вывела ее машину из гаража, в полумраке нас оказалось легко перепутать: мы обе худощавы, темноволосы и носим усредненно-традиционную для нашего возраста одежду — джинсы и свитера, что тоже способствовало путанице. Похитители прятались за столбом и особенно не приглядывались — ориентиром служила любимая машина Ренаты. Тем временем злоумышленник продолжал давить на психику: — Позвольте нам, оставить вас в живых. Я надеюсь, что вы не станете делать глупостей. Сейчас я развяжу вам руки… вы ведь не станете сдирать повязку с глаз? Потом обрежу скотч на ногах и подставлю вам ведро. Увы, но вам придется делать свои дела в ведро. Или умереть в мокрых штанах. Я выбрала сухие штаны, жизнь и ведро. Острый нож бандита легко разрезал путы на руках и ногах, я потерла онемевшие запястья, и мне под ладонь подсунули ведро. — Делайте свои дела, Рената, я отвернусь, — сказал мужчина и отошел куда-то в противоположную сторону — гаража, сарая, подвала? На пороге смерти о стыдливости думаешь меньше всего. Три чашки утреннего кофе взывали к действию. Я стремительно оседлала ведро… — … Теперь поговорим, Рената. Ведро вынесли, и я была готова к беседе. — На выбор я могу предложить вам два варианта. Из первого, вы только что выпутались, но я так же легко могу обмотать вас снова. И поверьте, снять липкую ленту, вам не удастся. Минимум двенадцать часов вы будете лежать как мумия… — Второй вариант? — хрипло спросила я. — Я делаю вам укол, и вы благополучно проводите эти двенадцать часов в дреме. — А если вы перепутаете дозировку, и я не проснусь? — Я не перепутаю, — усмехнулся мужчина. — Когда вы собираетесь звонить моему отцу? — ни за что нельзя признаваться, что я не Рената. Неизвестно, как поведут себя похитители, обнаружив подмену. — Ему уже позвонили и сказали, что бы он не делал глупостей, — не связывался с милицией, не вел розысков собственными силами, — и только в этом случае, вы вернетесь к нему целой и невредимой. Сегодня ночью он передаст нам выкуп. — Ночью? А сколько сейчас времени? — Два часа дня. — Ну что ж, тогда я потерплю, — вздохнула я и протянула руки. Мужчина завел их за спину, — а я так надеялась, что он перемотает трогательно вытянутые запястья у живота! — и туго, рядов в десять, обмотал их скотчем. Для бинтования ног, он, пожалуй, использовал две катушки. — Я могу попросить вас об одолжении? — после процедуры обматывания, нежно мяукнула я. — Попробуйте. — Не могли бы вы, подстелить под меня что-нибудь еще и укрыть потеплее? Меня что-то знобит… — Конечно, — сказал мужчина и его ноги затопали по деревянной лестнице. Буквально через минуту он вернулся с ворохом какого-то тряпья. Откатил меня в сторону с матраса, расстелил что-то сложенное в несколько раз, закатил обратно (под головой уже была подушка), и накрыл тяжелым, скорее всего, ватным одеялом. А сверху почти до макушки еще и старое (воняющее псиной) пальто с твердым воротником набросил. — Так лучше? — спросил заботливо, и я угукнула из-под пыльной кучки. — Еще раз напоминаю, только вы можете позволить нам сохранить вам жизнь. Без глупостей, Рената. Ах, ах, какое обхождение! Напоили, укрыли, в ведро пописать разрешили… только в лобик поцеловать осталось. Мерзавцы! Но знобило меня все-таки не на шутку. От странного запаха принесенных покрывал начинало тошнить, но постепенно я согрелась. Несколько раз где-то наверху открывалась дверь, быстрые шаги пробегали по лестнице, кто-то подходил и смотрел, как ведет себя пленница. Пленница вела себя хорошо. Не роптала, не вопила, не обзывалась, а притворялась спящей. Один раз этот кто-то даже воротник пальто отогнул и глянул — жива ли эта пленница вообще. Я с трудом сдержала желание плюнуть, так как не надеялась, что попаду.