Таня опять кивнула. Во сне все было очень даже понятно. – Игуаны совершают со звуком «Ом» серьезную магическую процедуру. Они символически оскопляют его, превращая в простое «О». «О» – это «ом» игуан. – О-о-о, – протянула Таня. – Именно. Игуаны восстанавливаются через звук «О». А еще они используют его при метании крюка. Когда ты произносишь «О-о», нижняя часть твоего живота немного втягивается и напрягается, и отдача от броска не так ощущается маткой. – Ты мне, кстати, ничего не говорила про отдачу, – пожаловалась Таня. – Я подумала, что ты и сама ее быстро заметишь, – улыбнулась Кларисса. – Ведь правда? – Трудно не заметить, – ответила Таня. – Ничего, отдача даже полезна. – Почему? – Потому что она делает тебя разборчивой. Ты не мечешь крюк перед свиньями. Помнишь, ты спрашивала, почему нельзя делать так, как я в ресторане? Делать-то можно. Но готова ли ты терпеть такую боль, чтобы одна хуемразь облила другую пивом? Таня даже засмеялась. – Когда ты произносишь «О-о», метая крюк, боль уменьшается, – продолжала Кларисса. – Это как бы смазка. Но твой бросок не становится от этого сильнее. Если ты хочешь сделать мощнее сам бросок, ты должна найти свой собственный уникальный звук силы. – Как? – Ты должна дать тайное имя своему колодцу жизни. Оно может быть любым – но желательно, чтобы это было достаточно редкое сочетание звуков. Совсем особая вибрация, по которой космос сможет тебя опознать… Сразу после этих слов Кларисса исчезла. Таня проснулась. – О-о, – произнесла она нараспев, – о-о… Этот звук и правда наполнял силой. Она вылезла из кровати, приняла душ и навела во всей квартире идеальный порядок, иногда останавливаясь, чтобы повторить «О-о-о…» Звук проникал глубоко в матку – и приятно щекотал ее натруженные стенки. Таню весь день тревожила мысль, что она о чем-то забыла. Только к вечеру она вспомнила ту часть сна, где Кларисса говорила про колодец жизни. – Имя, – прошептала она. – Надо придумать имя. Это оказалось непросто. Она думала несколько дней, исчеркала карандашом множество салфеток – но имя не рождалось. Вернее, ей пришло в голову много вариантов. Часть подошла бы для яхты, часть для кошки, но для колодца жизни не годился ни один. Таня уже в достаточной степени была игуаной, чтобы избегать мягких сюсюкающих звуков, которые веками навязывает женщине патриархия. С другой стороны, их эстетической противоположностью были грубые, лающие и рычащие созвучия, которыми патриархия подчеркивает мужскую мощь. Воспользоваться любым из подобных слов означало бы расписаться в поражении. «А что делают лучшие из нас? – подумала она. – У нас же есть свой культурный авангард… Свои героини, свои звезды на небе… Какие слова у них в ходу?» Таня села за компьютер. Она знала, конечно, что никакого сайта у игуан нет, хотя Кларисса, кажется, говорила что-то про глубокий интернет. Но ей захотелось для начала сделать поиск по слову «pussy» – может быть, подумала она, какая-нибудь картинка, какой-нибудь линк подскажут, приведут… Таня набрала это слово в окошке гугла и коснулась клавиши ввода. Странно. Результаты пришли на русском языке. Она поглядела на строку поиска – и прочла: ЗГЫЫН Игуана в ней узнала Имя сразу – пока медленный человеческий ум еще только соображал, что она случайно нажала на «Caps Lock» вместо того, чтобы переключить клавиатуру. – Згыын, – прошептала Таня. – Згыын. В этом звуке звенела тетива монгольского лука, выл мотор карающей бензопилы, звонкие женские голоса вызывали патриархию на поединок – и было еще много тайного, что она чувствовала, но не смогла бы высказать в словах… В Имени не было кискиного сюсюканья. Но не было и пустой мужской бравады. Это был реальный женский звук – грозный боевой зов трефового гендера, вышедшего на правый бой с оборзевшими пиками. Теперь Таня не сомневалась, что у нее достаточно сил для главного действия. Она сосредоточилась и послала крюк в сторону Феди. Крюк уехал в туман по канатной дороге – к манге в его голове. Таня проверила зацепление. Оно было надежным и прочным. Тогда она представила немного ржавую колодезную ручку из детства – эдакую стилизованную «s» из трех сваренных труб – и воткнула ее в правый бок прямо над бедром. Ручка дошла до матки и соединилась с веревкой. Больно почти не было. Она положила правую ладонь на рукоять и повернула ее. Веревка напряглась. Таня повернула рукоятку еще раз и почувствовала, как что-то вдалеке сдвигается с места. Это не был какой-то материальный объект. Это была вся Федина судьба – Таня знала это точно. Словно бы она управляла руслом далекой реки, и от каждого поворота ручки менялось что-то во всей природе… Это было ответственное и рискованное дело, но она знала, что пойдет до конца. Главное, чтобы выдержал крюк. Новая техника оказалась утомительной и вовсе не такой простой, как представлялось сначала. В первый день она смогла крутить всего час – и вымоталась полностью. Даже под глазами появились синяки. Пришлось долго отдыхать. Она решилась повторить опыт только через два дня. Сразу же выяснилось, что у мира для нее плохие новости. За время ее отдыха Федя отдрейфовал прочь. Теперь их судьбы были так же далеки друг от друга, как до броска. В этот раз Таня крутила ручку уже четыре часа. Очень помогло Имя и звук «О». И еще, конечно, то, что она работала ночью. Ночью было больше энергии. Прошло три дня. Она крутила каждый день, но стоило сделать небольшую паузу – и Федя опять дрейфовал. Терялась примерно половина работы. Федина судьба разворачивалась в ее сторону слишком медленно. Таню мучили технические сомнения по поводу ее колодезной ручки, но их не с кем было обсудить – Кларисса куда-то пропала. Тогда она полезла в интернет. Сначала было непонятно, что искать: школьную физику она давно забыла. Потом она набрела на выражение «передаточное число» и увидела суть проблемы. Ручка была слишком маленького диаметра. Веревка наворачивалась на нее мелкими петлями, и поэтому работа шла медленно. И, хоть интернет уверял, что развиваемое ею усилие очень велико, за то время, пока она отдыхала, Федя возвращался туда, где был. Ручка подходила для мелких комнатных дел, но не для глобальных проектов. Таня вспомнила Клариссу, грациозно крутящуюся вокруг своей оси. Конечно. Это и было решением вопроса. Тело намного шире ручки. Она к тому же раза в полтора толще Клариссы. Если не в два. Значит… В следующую ночь она впервые попробовала крутиться на месте, наматывая веревку на себя. Это вполне получалось – только, наверно, не так изящно, как у подруги. Таня много раз спотыкалась и падала на пол. Но в целом голова почти не кружилась. Мало того, она уставала значительно меньше, и долгий отдых больше не требовался. Федя стал приближаться к ней быстро. Даже слишком – и это немного пугало. Через неделю в дверь позвонил участковый. – Жалуются соседи снизу, – сказал он. – По ночам топот, прыжки, стоны. Крики «Сгинь». У вас что, радения какие-то? Сектанты? – Я одна живу, – ответила Таня с достоинством. – Может, телевизор смотрите? – Я сплю. Тут знаете какая слышимость – когда на десятом кашляют, первый просыпается. Я порядка не нарушаю. Пусть спят с затычками… Участковый оценил готовность Тани к склоке, козырнул и отбыл. Но Таня поняла намек мироздания и решила взять в работе паузу. Ей было страшно. На такой скорости сближения Федя должен был проявиться в реальной жизни уже совсем скоро, а ее мучили сомнения. Проблема была в том, что… Надо было наконец признаться в этом самой себе. Ей было стыдно за свой вид. Она ведь на самом деле не особо походила на свою мангу – и была уверена, что разницу заметит и Федя. Она понимала, что это тот самый body-shame, про который говорила Кларисса: телесный позор, костлявая рука патриархии, до сих пор держащая ее за горло. Вирусная программа, внедренная в каждую женскую голову на планете. Но понимание не спасало от боли. Язву этого позора расчесывали в ее голове столько лет, что наивно было ожидать быстрого исцеления. Можно было сколько угодно плевать в мурло патриархии, но в следующую секунду голову заполняли суетливые и полные боли мысли: если бы похудеть килограммов на десять и сделать наконец что-то с бровями… Нет, я не могу. Он же меня увидит голую. Вот эти бамперы над жопой – ну что с ними делать? Что? Конечно, с таким настроем нельзя было идти в бой. Подобных сомнений у игуаны быть не могло. Но Таня помнила, что игуане не следует быть излишне строгой к себе. Она такая, как есть, и принимать себя надо именно в этом виде, со всеми душевными шрамами и язвами. Вот инвалиды войны – они же не стыдятся своей колченогости. В некотором смысле она тоже такой инвалид. Она не виновата в том, что ее мозг все еще досматривает гендерный фильм ужасов, снятый по заказу патриархии. Таня решилась еще раз заглянуть в Федину жизнь. Теперь Федя уже не плыл по морю на белой яхте. Он обитал где-то в Индии, в довольно скромном и даже несколько совковом санатории с цветочными прудами, вокруг которых гулял в больничном белом халате. Федя был в депрессии. И еще… Еще он принимал по вечерам много наркотиков. Он жил на какой-то совершенно не олигархической вилле – в таком месте вполне могла бы недельку отдохнуть и она сама. Во всяком случае, в лучшие времена. «А может, – подумала Таня с ужасом, – оттого, что я его тащу к себе, он нищает? И, когда я его совсем дотащу, у него одни долги останутся?» Это было неприятно. И, главное, вполне возможно по законам кармической геометрии. Таня поняла, в чем ее ошибка. Надо было не тащить Федю к себе, а, наоборот, двигаться к якорю самой, накручиваясь на веревку. Все зависело от этой неуловимой детали, нюанса – и, после первого же опыта, когда Таня сделала поправку в своем вращательном усилии, совковый санаторий проявил серьезные черты высокобюджетной эксклюзивности.