Юра как в воду глядел – всего через две недели после того, как мы научились всматриваться в непостоянство феноменов, монахи стали собираться домой. Они объяснили Дамиану, что контракт истек, продлевать его они не будут – и причин задерживаться у них нет. Мне сразу показалось, что дело не в контракте, и я немного надавил на Дамиана. Выяснилось, что я прав. – Это, я думаю, из-за Юрия Соломоновича, – сказал Дамиан. – Вы ему не передавайте только, расстроится. – А что такое? – Да он… Помните, он говорил, что в четвертой джане можно так аккуратно заглядывать во всякие вопросы. В общем, он не только говорил, но и делал, причем с самого начала. Помните, биток шесть тысяч стоил? Юрий Соломонович тогда серьезно так вложился. А когда он до восемнадцати поднялся, Юрий Соломонович постиг из четвертой джаны, что дальше он вниз пойдет. И все продал. – Ну и что? Монахам-то какое дело? – У них запрет на использование магических сил в мирских целях. А это и есть самая настоящая магия. Я понял, о чем он говорит. Действительно, если Юра отмочил такой номер, честь ему и хвала – но что тогда мешало монахам самим вложиться в биткоин? А они ничего подобного не делали, вместо этого работая у нас чем-то вроде экскурсионных пони… Уже по одному этому можно было сообразить, что такие запреты были для них очень серьезным делом и Юра перешел границу. – А извиниться нельзя? Дамиан покачал головой. – Нельзя. Они уже вещи собрали. В смысле, переводчики – у монахов какие вещи. Миска да зонтик. – А если Юра им процент откатит от прибыли? Нормальный, двадцать или тридцать? – Не выйдет, – вздохнул Дамиан. – Тут дело не в деньгах. Они мне объясняли, даже не знаю, повторять ли… Звучит немного стремно. – Повтори, – сказал я. – В общем, четвертая джана является вратами всемогущества. Вот, может, помните, в индийских эпосах такая линия встречается – какой-нибудь мудрец начинает тапас, в смысле практику самоусовершенствования, и богам вплоть до Брамы становится от этого не по себе… И они начинают мудреца соблазнять – то девочку подкинут, то еще что. Чтобы отвлечь от тапаса. Вот это как раз про четвертую джану. С незапамятных времен ее сторожат особые духи… или ангелы, не знаю, как лучше перевести. Они стерегут, конечно, не саму джану, а входящие в нее умы. Если вы, например, исследуете непостоянство в целях личного духовного роста, – Дамиан мрачно глянул мне в глаза, и я понял, что эту тему монахи поднимали тоже, – это еще ничего. Подобное допускается и даже приветствуется. Но если вы пытаетесь, пользуясь этой высокой сосредоточенностью, своевольно сдвигать мировые балансы и равновесия, то здесь вас могут сильно поправить. Потому что на каждого хитрого мага есть свой дух возмездия с защелкой. – Так Юра ведь просто денег заработал. – Все балансы и равновесия нашего мира основаны сегодня именно на деньгах. Подобное использование джаны и есть социальная магия. Оно привлекло к себе внимание духов-охранителей. В общем, упрашивать монахов бесполезно – у них свое начальство. И Дамиан кивнул куда-то вверх. – Что же мы, совсем без лысых останемся? – Ну почему, – сказал Дамиан. – Других найдем. Поеду в Бирму, в Таиланд, на Шри-Ланку. Где джаны умеют делать. Забашляем нормально – приедут, никуда не денутся. Несмотря на проблемы, саядо Ан попрощался со мной со всем дружелюбием. – В этой жизни, – сказал он, – постоянно следует помнить последние слова Будды: все сложные вещи непостоянны и подвержены распаду. Следует самым старательным образом работать над своим освобождением… – Понимаю Будду, – ответил я. – Сам не люблю сложности. И через пять минут катер, навсегда увозящий моего лысого, превратился в белое пятнышко на фоне средиземноморского берега. Поразительно, как легко я отнесся в ту минуту к его отъезду. Мне казалось, что найти другого монаха на его место будет не многим сложнее чем, допустим, нанять нового повара или горничную. Дамиан уехал в командировку в Юго-Восточную Азию. Прошла неделя, потом две, но от него не было вестей. По вечерам я заходил в мультимедийную просто посидеть в том кресле, где провел столько невыразимо прекрасных часов. Теперь я понимал – в джанах было все, вообще все, чего только может захотеть человек. Все самое лучшее без исключения. И вот мое счастье у меня отняли – хотя бы временно… Физической ломки я не испытывал. Но обычные радости обеспеченной жизни уже не вызывали у меня никакого энтузиазма. Когда-то в детстве я читал книгу Стругацких «Хищные вещи века» – там был описан абсолютный наркотик, особое излучение, которое мог производить любой радиоприемник, если заменить в нем одну-единственную деталь. Кайф следовало ловить в специально подготовленной ванне – и он по сюжету был так крут, что героя, разок трипанувшего на этом аппарате, терзали сомнения: как он будет жить дальше, если на свете есть вот такое? Как будет совершенствовать бесклассовое коммунистическое общество? Некоторые вопросы история снимает без всяких усилий. Я вот, например, свой палубный коммунизм уже построил, и вполне себе знал, как его совершенствовать дальше под сенью такого запредельного кайфа. Так же точно, как раньше – только бухло и кокаин отдать трудящимся. Но у героя Стругацких (а его ведь не брали даже во вторую джану) возник, кажется, еще один вопрос – если на свете бывает вот такое, зачем тогда все остальное, что делают люди? И вот на этот второй вопрос ответа у меня не было. Вернее, он напрашивался. Примерно такой, как в песне у БГ: «На что мне жемчуг с золотом, зачем мне art nouveau, мне кроме просветления не надо ничего…» Ты, Танечка, наверно не понимаешь, что я имею в виду, когда говорю, что в джанах было все. Там не было, конечно, грандиозных полотен, великих поэм, пронзительных художественных фильмов и так далее. И арт-нуво тоже. Но ведь мы все (если не считать профессионалов искусства, которые просто канифолят людям мозги) поедаем эту духовную кулинарию с одной-единственной детской надеждой: обрести понимание, пережить озарение и счастье. А все виды озарения и счастья – от легкомысленного умиления до почти чувственного огня – в джанах были. Я знал теперь, что такое легкая и острая небесная мудрость, за миг рассекающая все великие вопросы – знал по опыту. Про нее можно было сказать лишь то, что она перпендикулярна мудрости земной, и сравнивать их невозможно. И зачем тогда, думал я, нужна вся эта монументальная пропаганда, симфонии, балеты, войны, перемирия, совокупляющаяся натура, миллионные выигрыши и прочие полеты в космос, если все подобное просто ведет нас окольной и крайне ненадежной дорогой к тому, что джана дает прямо и сразу? Когда есть скатерть-самобранка, зачем продовольственные талоны? А ведь за них нужно долго и унизительно работать… Я понял наконец, кем на самом деле был Будда. Он был дилером. Да-да, самым настоящим дилером – и за ним повсюду ходила ватага изощреннейших и опытнейших торчков, которых он подсадил на самый изысканный и тонкий кайф в мире. Никто из этих людей не работал: они жили в теплом климате, собирали бесплатную еду, поглощали ее до полудня – чтобы оставить себе больше времени на медитацию – и ежедневно погружались в этот резервуар счастья… А говорили при этом о страдании. И ведь чистую правду говорили. Все есть страдание по сравнению с джаной. Даже низшие джаны кажутся страданием из высших. Эх-эх… И еще Будда был великим хакером. Только хакнул он не сервер Демократической партии с ушами от мертвого осла, а самый совершенный компьютер, который природа создала за пятнадцать миллиардов лет. Он хакнул человеческий мозг. Мы, люди – социальные и биологические роботы, про это только ленивый еще не сказал. Нами управляют банальные кнут и пряник. Кнутами друг для друга мы трудимся сами. А пряники нам дает природа – за работу на биологический вид и общество. Дает очень скупо. А Будда… Ночью, при полной луне, под вой посрамленного Мары, он подтащил лестницу к хранилищу всех пряников на свете, приставил ее к стене – и даже разметил окна: вот тут, мол, пряники типа один, тут пряники типа два, тут пряники типа три и так далее. Понятно, почему этого человека так любили в древней Индии. И ясно, почему все последующее развитие индийской цивилизации (да и самого буддизма) словно ставило одну единственную цель – как можно дальше увести от того, что черным по белому написано в сутрах. Окончательно раздачу пряников удалось прекратить только через тысячу лет после смерти Будды, когда утвердился взгляд, что джаны доступны одному из миллиона… Дамиан наконец вернулся – и привез неутешительные вести. Никто, вообще никто из монахов, не соглашался к нам ехать. Мало того, теперь они даже не хотели обсуждать эту тему. – Такое чувство, – сказал сокрушенный Дамиан, – что у них по внутренней связи прошла команда – с нами больше не работать. – Может, – сказал я, – это американцы нам проблем подбросили? Дамиан отрицательно помотал головой. – Нет, этот рынок они не контролируют. Думаю, это из-за Юрия Соломоновича. – А… Понятно тогда. А как Юра? – Я у него был вчера, – ответил Дамиан. – Переживает, конечно. Заработать-то он заработал, но эта дельта ему, в общем, без разницы. Мелочь. А вот без джан разница очень даже большая. Дамиан и сам был в сильном расстройстве – видно, привык за это время «настраивать шлемы». – Есть еще один путь, – сказал он. – Раз мы уже знаем, что такое джаны, может быть, мы сами дорогу найдем? Надо изучить вопрос… Я не выдержал и ударил кулаком по столу. – Нет, я не понимаю – как так может быть, что за любые деньги ни один монах не соглашается? – Вот так, – сказал Дамиан. – Они даже не признаются теперь, что умеют в джаны входить. Говорят, истинное искусство утеряно в древности. Или просто отмалчиваются. У них по уставу, когда про такие вещи спрашивают, можно в ответ молчать. – Похоже, у нас проблемы, – сказал я. Дамиан грустно кивнул. Но это еще не были проблемы. Это были сложности. Проблемы начались через несколько дней. *** В детстве я читал историю про канадского физика Луиса Злотина, работавшего над атомной бомбой. Кстати, он был сыном эмигрантов из России: не уехали бы, может, и не пришлось бы потом воровать чертежи. Этот Злотин ставил опыты с готовым сердечником атомной бомбы, вроде той, что сбросили на Нагасаки. Из сердечника тоже хотели сделать бомбу, но Япония сдалась и третья бомба не понадобилась. Сердечник был эдаким бильярдным шаром из плутония весом в шесть кило и диаметром в девять сантиметров, который использовали для разных экспериментов. Чтобы приблизиться к началу цепной реакции, Злотин накрывал плутониевый шар бериллиевой полусферой – а удерживал ее простой отверткой. Однажды во время такого опыта отвертка сползла в сторону, и полусфера упала на сердечник, закрыв его почти полностью. Злотин успел откинуть бериллий, но доли секунды оказалось достаточно: в комнате полыхнуло голубым, и бедняга получил смертельный радиационный ожог, от которого через девять дней и умер. То, что произошло с нами тремя, немного походило на этот безрассудный опыт. Мы точно так же полезли с отверткой в источник немыслимой силы – и точно так же получили фатальные ожоги. Только источником была не радиация. Мы таки поймали в конце концов тот инсайт, к которому так стремились. Но, как совершенно справедливо отметил саядо Ан, готовы к нему мы не были.