Османский вельможа недовольно посмотрел на молоденького русского офицера в зелёном мундире и на гарцующих поодаль гусар. – У меня уже есть своя личная охрана из верных и надёжных воинов самой султанской стражи! Зачем мне ещё ваши? Или это конвой, и я стеснён в своих правах как посланник от Блистательной Порты? Навстречу Егорову выехал всадник в чёрном кафтане и в меховой шапке-малахае из меха волка. Он пристально вглядывался в лицо Лёшки, словно пытаясь в нём кого-то узнать. «Беслы, вот мы и встретились с ними опять», – думал поручик, не отступая в сторону перед наезжающим на него всадником. – Вы неправильно нас поняли, эфенди, – как мог, пытался разрядить обстановку Соболев. – Здесь, на земле Валахии, где столько лет уже идёт война, сейчас весьма неспокойно, а у местного населения на руках очень много оружия. И они, да простит мне мои слова господин посол, далеко не все любят своих бывших властителей. И я опять повторюсь, русской стороне очень бы не хотелось, чтобы с людьми из османского посольства что-нибудь бы случилось на территории занимаемой её армией. От того то и такая охрана для вас, которая больше похожа на почётный караул. Полагаю, что было бы полезно для общего дела, если бы ваши и наши командиры здесь поладили, – и он кивнул на двух уставившихся глаза в глаза воинов. Эфенди немного подумал и крикнул в сторону командира беслы: – Фарханг, сейчас не то место и не то время, чтобы резать неверных. Обещаю, ты ещё сойдёшься с ними со своей сотней в открытом бою. Ваше общее дело с этим молодым русским – это пока обеспечение охраны посольства султана. Вот ты и постарайся здесь с ним поладить, и спрячь для начала свой волчий оскал. Беслы сощурил глаза и с тихой грацией развернулся на месте: – Я понял вас, господин, просто это мой кровник, и я узнал его. С этими зелёными шайтанами мы уже встречались раньше. Они взяли много нашей крови. Но я услышал тебя, эфенди, услышал и повинуюсь! – И он отъехал чуть в сторону, не спуская своих прищуренных, словно в прицеле, глаз с Лёшки. Турецкие посланники начали о чём-то в очередной раз спорить с русским представителем, а сотник, глядя пристально на Егорова, демонстративно потрогал свой кинжал и, вытянув шею, почесал с усмешкой пятернёй кадык. «Ну-ну! – подумал поручик. – Спужался уже!» Затем, так же как и Фарханг, с лёгкой презрительной улыбкой он погладил на поясе рукоятку гольбейна, стукнул указательным пальцем по виднеющемуся из-за плеча дулу штуцера, а потом щёлкнул по свисающему с картуза волчьему хвосту. Беслы всё понял правильно, он нахмурился и отвернулся в сторону. Ну что же, обмен «любезностями» между ними состоялся. Две недели потом они несли свою службу молча, словно бы не замечая друг друга. Лешка, как и Фарханг, разделил свою команду поровну. Одна её половина свои сутки отдыхала, а в это время другая несла неусыпно караульную и дозорную службу. На время сопровождения обе эти половинки соединялись и «вели» посольство в двух кольцах. Ближнее шло непосредственно возле кортежа, а дальнее следовало на расстоянии трёх-четырёх сотен шагов вокруг. Это была наиболее эффективная и безопасная дистанция для стрельбы из нарезного оружия. Городом Фокшаны было назвать сложно, скорее это было большое село с деревянными или саманными постройками и несколькими кирпичными зданиями в самом его центре. В единственном в этом местечке двухэтажном каменном доме, стоявшем возле базарной площади, как раз и проходили долгие тяжёлые переговоры высоких вельмож и людей из их свиты. Квартировались стороны уже в окрестностях местечка. Турецкая выбрала себе небольшое село Винатори верстах в шести от Фокшан. Рядом с этим селом на берегу небольшой речушки, впадающей в Сирест, егеря разбили свой лагерь. Отсюда уходили команды для суточного дежурства и для сопровождения посольства, выскальзывали в лесную чащу сторожевые дозоры и патрули. Перемирие перемирием, но чувство здорового самосохранения те, кто хотели жить дальше, не теряли. Стоял жаркий июль, сановники из дипломатических миссий, как видно, пережарились в душных залах, устали от мутных интриг и переговоров с их пустой словесностью и, наконец, решили взять небольшую паузу. Лёшка шёл по лесной дорожке в сторону своего лагеря. Он только что проверил караулы и секреты возле турецкого расположения и теперь спешил к себе в расположение. Ребята прикупили вчера у местных пару баранов, а сейчас уже, отделив мякоть от костей, доваривают, наверное, в больших котлах шулюм, наваристый суп с зеленью, специями и овощами. Ну а вечером будут жарить мякоть на шпажках, ну или шашлык, как кому нравится называть это блюдо. Беслы появились бесшумно. Вот было в них что-то от волков! Егоров только что вышел из-за поворота, и вот они стоят уже на его пути. Десяток на чёрных конях в своих чёрных стеганых халатах с неизменными волчьими малахаями на головах. Впереди десятка стол сам Фарханг. Как видно, место это было выбрано не зря, хотя кто знает, может, всё уж так совпало. Егоров был один, до своего лагеря около версты, а вокруг сплошной лес. Заметив замешательство русского офицера, сотник презрительно усмехнулся. Этот командир зелёных шайтанов их боится, ему не нужно пока его убивать, ведь он обещал подождать эфенди, но вот в удовольствии попугать ненавистного врага он себе отказать не мог. А можно и попробовать его унизить, пусть этот мальчишка знает своё место и со страхом ждёт их следующей встречи. Фарханг двинул вперёд коня и, подъехав, навис над русским. За ним, по бокам, плотной шеренгой ехали его нукеры. Сейчас они сдвинут этого пехотинца с места, заставят его отступить, сбежать с дороги, а если он не захочет убраться сам, то его собьют и затопчут. Нет, не насмерть, конечно, а так хорошенько помяв или покалечив. А что такое, он сам бросился под копыта их скакунов, а ведь каждый знает, что пешему нужно успеть убираться с дороги конного. Кто же мог знать, что у русских такие глупые и медлительные командиры! Лёшка всё это «прочитал». Да, ему нужно было бы отойти, сбежать, уступить дорогу турецкому конному отряду, но это же беслы, беслы, с. ка! А вот хрен вам! Выкусите! Глупость? Ну и ладно, посмотрим ещё, кто кого! Этот русский не был трусом. «Хороший враг!» – с тайным уважением подумал Фарханг и приготовился тронуть коня. Отступать он уже не мог, нужно было давить этого упрямца! Всё получилось на каком-то «автомате». Егоров даже не задумался, что он сейчас делает. Конь вдыхал запах чужого человека, он уже встречался с ним ранее. Каждый человек пахнет по-особому, от этого сейчас шёл запах свежее испечённого хлеба, мяты и ещё каких-то трав. У него с собой был и сушёный хлеб, там, в дальнем кармане лежал этот вкусный сухарь, и он его уже такой когда-то ел. Его хозяин забирал их у убитых им лично людей и кормил своего четвероногого друга. Пальцы сковырнули верх патрона в поясном патронташе, и порох сыпанул в расширенные ноздри коня. Вдох – и его крупицы влетели в верхние дыхательные пути, резко их раздражая! Лошадь сотника шарахнулась назад и встала на дыбы, расталкивая соседние. Нет, Фарханг не вылетел из седла, он был прекрасным наездником и, успокаивая своего коня, чувствуя его боль и страх, он взялся за рукоятки сабли. В руках у Лёшки тут же оказался штуцер, щелкнувший курком боевого взвода. Похоже, всё, сейчас его тут вот на этом самом месте и посекут, ну ладно, одну жизнь он всё-таки успеет с собой забрать, и это будет сотник! Лёшка был уже готов сделать этот последний выстрел. – Отделение! То-овсь! – двенадцать ружейных стволов разобрали себе близкие цели, выглядывая в упор из лесных зарослей. Как они вдруг здесь появились, беслы так и не поняли, отвлечённые устроенным их сотником представлением. И теперь весь их десяток за это расплачивался, чувствуя каждой клеточкой своего тела ту черту, которая отделяет саму жизнь от смерти. Сотник что-то резко крикнул на своём диалекте и, медленно убрав ладонь с рукояти сабли, поднял её растопыренной вверх. – Hala hayattayken dışarı çık! (Пошли вон, пока вы ещё живы! – тур.) – Лёшка качнул стволом своего штуцера. Тихо и неспешно, обтекая его по бокам, одиннадцать всадников в чёрном прошли на конях мимо русского офицера, стоящего, словно остров посредине реки. Перед самым поворотом Фарханг придержал свою лошадь и, обернувшись, посмотрел долгим взглядом на развернувшего к нему русского командира. Он ничего не сказал, за него красноречиво говорили его горящие ненавистью глаза. Опять ему пришлось оставить место схватки, пусть даже и бескровной, за этими воинами в зелёном. Хороший враг, сильный, умный и смелый. Ничего, мы ещё с ним встретимся, – и сотник беслы, словно волк, бесшумно скользнул за поворот. – Вашбродь, ну что вы серчаете-то на энтих? Всё-ё, ушли уже они, спужались, чай, не вернутся более. Там уже и обед в лагере сготовили, только вот одних вас все сидим вот и ждём, – ворчал Карпыч, опуская курок своего штуцера с боевого взвода на предохранительный. – Скоро ведь шулюм остынет, ох и скусный же он, зараза, а какой наваристый у Ермолайки получился! – Иду, иду я, Иван Карпыч, – усмехнулся поручик. – Вы-то тут каким боком так вовремя оказались? – Дэк это, Лёнька-то нонче был в дальнем дозоре за старшего. Возвращался с братьями сербами, уже значится к обеду, а тут вот энти, волки, по лесу тихонько так едуть, словно бы крадутся куды-то. – Ух, чтоб им пусто было! – и старый унтер в сердцах сплюнул. – Ну вот, он подбежал к нам и крикнул, доложился, стало быть, про них. Дежурное-то отделение, значится, сразу – «в ружьё!», и побегло к вам навстречу, ну и я, само собой, тоже с ними. Кто ж их знает, энтих волков, от них ведь всякой скверны можно ожидать. Вот и мы на всякий случай решили маненько оберечься. – Спасибо, Карпыч, оберегли, – улыбнулся Лёшка. – Пошли уже, и правда, что ли, в лагерь. Есть пора, шулюм вон стынет! Глава 16. Особая рота егерей Переговорный процесс в Фокшанах зашёл в тупик. Восемнадцатого августа граф Орлов покинул конгресс и в великой спешке отправился в Санкт-Петербург. Доброжелатели сообщили Грише, что Её Императорское величество неожиданно для всех завело себе нового фаворита из конногвардейского полка, поручика Васильчикова. Орлову нужно было срочно выбивать Сашку из царских перин. Однако, не доезжая столицы, он был остановлен особым конвоем и отправлен под домашний арест в свое Гатчинское имение. Екатерина помнила былые заслуги братьев Орловых и нуждалась в верных ей людях, да и вообще не любила она все эти мелкие и пошлые скандалы. Гришеньке были выданы отступные в виде единовременного пособия в сто тысяч рублей, пожизненная пенсия в сто пятьдесят тысяч в год, Мраморный дворец на Неве у Троицкой пристани, ну и так, кое-что по мелочи, серебряный сервиз французской работы, десять тысяч крестьян и титул князя в придачу. До спальни императрицы Григория Григорьевича больше уже не допускали. Наступало время новых фаворитов! 28 августа турецкие представители покинули Фокшанский конгресс, выставив причиной отъезд представителя императрицы графа Орлова. На самом же деле они получили сведенья, что в Швеции король Густав III произвёл переворот, в результате которого к власти пришла агрессивно настроенная против России группировка. Шведы хотели реванша за все свои поражения в войнах 18-го века и активно готовились к новым. Помимо этого, серьёзно обострилась обстановка в Речи Посполитой, так как Станислав Понятовский вдруг отказался собрать сейм для санкционирования польского раздела. Все эти вопросы опять предстояло решать русским штыком, а тут ещё и на юге не было окончательного выхода из имеющихся многочисленных противоречий. К продолжению войны Блистательную Порту активно подстрекала Франция, ей она, как и другим европейским державам, была только лишь на руку. Екатерина была настроена воинственно и писала Вольтеру, с кем была в приятельских отношениях: «Я скоро начну с Мустафою новую переписку пушечными залпами, так как ему угодно было приказать своим уполномоченным расторгнуть фокшанский конгресс, и перемирие заканчивается сегодня». Шло время. Обещанной военной помощи для Турции от австрийцев не было, шведы были заняты своими внутренними дрязгами, а Польшу, словно рождественского гуся, готовили к разделу. Русские были готовы начать боевые действия на юге. Немного поразмыслив, великий визирь отправил в сентябре письмо Румянцеву, в котором он предлагал возобновить переговоры в Бухаресте и продолжить перемирие ещё на шесть месяцев. Это странное и непонятное для русских войск топтание на месте снова затягивалось. Всё время до весны 1773 года они находились по местам зимнего квартирования. Особая егерская команда опять обосновалась на своих старых квартирах и получила небольшую передышку. В конце сентября 1772 года Егоров был вызван в главный штаб. Барон фон Оффенбер имел вид сконфуженный: – Алексей, сегодня утром с курьерами пришла почта из России, у меня для тебя две новости, одна хорошая, а вот другая… прости, поручик, но, похоже, я опять выступаю перед тобой плохим вестником. С какой мне лучше начать? – С плохой, Ваше высокоблагородие, – Лёшка выдохнул, приготовившись принять очередной удар судьбы. – Вот выписка из уездной канцелярии города Козельска и письмо от местного предводителя дворянства Требухова, а также пакет с документами на вступление тебя во владетельные права родового имения. Мужайся, Алексей, по России прокатилось страшное чумное поветрие, его жертвами стали и твои близкие. Мои тебе искренние соболезнования, – и Генрих Фридрихович, сочувствуя, положил на плечо Лёшки свою руку. – Ты присаживайся вот, посиди немного, помолчи. – Да я в порядке, господин полковник, – каким-то бесцветным голосом ответил Егоров. – Привык я уже на войне к дурным вестям. – Ну да, война, – вздохнул фон Оффенберг. – В этом письме тебе всё будет изложено подробно. По закону ты теперь являешься владельцем всей фамильной усадьбы, а пока находишься на действительной военной службе, и до фактического вступления в права за ней будет приставлен надзор и управление от местных уездных властей. Прости, поручик, но отпустить тебя для принятия её под себя и для устройства всех своих хозяйственных дел я пока не могу. Хоть здесь у нас и объявлено перемирие, но оно, как в народе говорят – «вилами по воде писано»? В любой момент здесь могут военные действия начаться. Вот состоится настоящий крепкий мир, лично обещаю тебе выбить год отпуска для поправки всех дел. А пока здесь, в Бухаресте, начинается подготовка к новому мирному конгрессу, и начать свою работу он должен уже через месяц. На твою команду ложится всё та же задача по охране османского посольства. Мы тебе полностью доверяем, но только вот охранять ты его будешь уже не командой, а целой ротой. Вот об этом-то у меня к тебе и будет второе важное известие. Извини, Алексей, что всё вот так вот в один день случилось, – и барон встал со своего массивного стула. – Приказом по Военной коллегии от июля месяца сего года, при главном квартирмейстерстве Первой дунайской армии графа Румянцева Петра Александровича, разрешено создать отдельную особую егерскую роту общим числом в сто двадцать пять душ, при десяти капралах, пяти унтер-офицерах и четырёх старших унтерах. Прости, Алексей, но обер-офицеров при этой роте будет всего четверо, а не как ты запрашивал давеча пятерых. Но это ещё не всё. Матушка императрица всемилостивейшая наша Екатерина Алексеевна сняла всякие ограничения и опалу с каптенармуса Тобольского гарнизона, бывшего командира роты Смоленского пехотного полка Гусева Владимира Семёновича, ему и всем его отпрыскам пожаловано дворянство. Помимо этого, императрицей Гусеву возвращается прежний капитанский чин, родовое имение и все крестьянские души, с выделением дополнительных пяти тысяч рублей для поправки всех своих дел. Семейству Гусевых разрешено возвращение в своё имение, а капитану позволено действовать по своему усмотрению, продолжать ли службу и далее или же выйти в отставку в своём настоящем капитанском чине. – Двое твоих унтер-офицеров, состоящих в дворянском сословии, а это собственно капрал Гусев и фурьер Милорадович, получают свой первый офицерский чин прапорщика и становятся твоими первыми обер-офицерами в роте. Выписки о их производстве ты получишь в канцелярии главного квартирмейстерства, сам же им это и объявишь перед всем строем. Помимо того есть приказ и по тебе лично. За умелое командование своим егерским отрядом при совершении дальнего рейда и за проявленную при этом высокую доблесть поручик Егоров Алексей Петрович жалуется из казны пятью тысячами рублями и благодарственной грамотой, подписанной рукой самой императрицы. – Тише, тише, только ты не кричи тут, Егоров, – фон Оффенберг остановил готовившегося гаркнуть положенную уставную фразу молодого офицера. – У меня и так сейчас голова раскалывается от всего того, что тут навалилось. – Спасибо вам, господин полковник, – душевно и искренне произнёс Лёшка. – Особенно я вам за Гусева благодарен, хороший из него будет офицер, вот увидите. Мы вас не подведём! – Конечно, не подведёте, – усмехнулся в ответ барон. – Кто бы ещё в этом сомневался. Потому и решается всё вокруг твоей персоны на самом высоком уровне. А вот как и на каком, то тебе даже лучше и не догадываться, уж поверь мне, старому и искушённому лису. И да, – барон как-то так хитро взглянул на Лёшку, – тебе особая благодарность выражена, поручик, от генерал-майора Потёмкина Григория Александровича. А это, я тебе скажу, голубчик, очень дорогого стоит! Ну что, давай уже готовь свою роту к новым боям, я, честно говоря, не очень-то и верю во все эти дипломатические игры. Поверь мне, Алексей, все вопросы о мире с турками будут решаться только лишь залпами пушек и русским штыком, а не скрипом перьев по бумаге! Заключение Русские войска последовательно разгромили все османские армии, освободив огромные территории от Днепра и Буга до Дуная. Экспедиционная эскадра Российской империи сожгла неприятельский флот в Средиземном море, а Вторая армия князя Долгорукова усмирила татар и выбила турок из Крыма. Но и России, и Блистательной Порте был нужен мир. В марте 1772 года граф Румянцев и визирь Мухсинзаде Мехмед-паша договорились о временном перемирии, чтобы начать мирный конгресс. Благодаря своим ярким победам Российская империя была вправе рассчитывать на выгодные условия мира. Однако Австрия была крайне недовольна усилением России и тем, что она претендует на Дунайские княжества, на которые у Габсбургов были свои виды. С осени 1771 года она демонстративно готовилась к войне, собираясь выполнить условия Константинопольской конвенции Тугута 1771 года. По этому тайному соглашению Австрия обязалась добиться любыми средствами, дипломатическими или военными, возвращения Турции всех крепостей и земель, занятых русскими войсками с начала войны. Обязалась она также выговорить для Турции и выгодные условия мира с Россией по образцу Белградского мирного договора от 1739 года, а также ослабить русское влияние в Польше. За эти услуги Турция согласилась вознаградить Австрию денежной субсидией в 10 миллионов пиастров и передать ей область – Малую Валахию. Также Австрия освобождалась от уплаты всех налогов и сборов при торговле между двумя странами. Ещё ей были даны гарантии о ненападении североафриканских корсаров на её торговые суда. В виде аванса турки по подписанной конвенции даже уплатили 3 миллиона пиастров.