Опиум – пастилки? Табак – масло? Настойка NV – что такое NV?» Следующие пятнадцать минут я провела со скрещенными ногами на кровати, яростно записывая вопросы и слова, отчасти знакомые, отчасти нет. Паслен. Это ведь растение? Дурман. В жизни не слышала. Аконит. Понятия не имею. Драхма, пилюля, спуск, тис, эликс. Все это я выписала. Я открыла следующую фотографию и ахнула, когда мой взгляд упал на слово, которое, я точно знала, означало нечто смертельное: мышьяк. Я выписала его в блокнот, поставив рядом звездочку. Увеличила фотографию, надеясь разобрать остальные слова в строке, но тут снова услышала шум за дверью. Я замерла. Похоже было, что кто-то только что остановился перед дверью номера. Я тихонько выругалась в его адрес, кем бы он ни был. Они что, не видят табличку «Не беспокоить»? Но потом я услышала, как в замке прокатали карточку. Что, Джеймс уже вернулся? Я сунула телефон под подушку. Через мгновение вошел Джеймс – и я сразу поняла, что что-то очень, очень нехорошо. Он был весь бледный и потный, со лба у него капало, а руки страшно тряслись. Я инстинктивно вскочила с постели и подбежала к нему. – О господи, – сказала я, подойдя к нему. Я чувствовала запах его пота и еще чего-то, сладковато-кислого. – Что случилось? – Все нормально, – ответил он, устремляясь в ванную. Склонился над раковиной, глубоко дыша. – Наверное, вчерашняя итальянская еда. Он посмотрел в зеркало над раковиной и встретился со мной глазами, хотя я стояла у него за спиной. – Я в полной заднице, Кэролайн. Сперва ты, теперь это. Меня стошнило на улице, на тротуар, – сказал он. – Наверное, надо, чтобы все вышло. Ничего, если я… – Он замолчал, сглотнул. – Ничего, если я побуду один в номере, пока оно полностью не выйдет? Я не колебалась ни секунды. – Конечно, да. – Я много лет знала, что Джек ненавидит, когда его тошнит при посторонних. И, честно говоря, мне тоже не помешало бы уединиться. – Ты уверен, что с тобой все в порядке? Тебе нужен сок или еще что-нибудь? Он покачал головой, закрывая дверь в ванную. – Все будет хорошо, правда. Просто дай мне время. Я кивнула, обулась, взяла сумку и сунула в нее блокнот. Рядом с дверью ванной я поставила бутылку воды и крикнула Джеймсу, что скоро вернусь его проведать. В квартале от гостиницы, насколько я помнила, было кафе, так что я направилась туда, собираясь закончить с фотографиями. Но едва я вышла, у меня зазвонил телефон. Номер был незнакомый, и, подумав, что это Джеймс может звонить из гостиницы, я тут же ответила: – Алло? – Кэролайн, это Гейнор! – О боже, здравствуйте, Гейнор! – Я остановилась посреди тротуара, и шедший мимо мужчина бросил на меня раздраженный взгляд. – Простите, что звоню так рано, но только что пришли рукописи, о которых я вам вчера писала. Вы сможете со мной встретиться в библиотеке, поскорее? Технически у меня сегодня не рабочий день, но я зашла пару минут назад, проверить документы. Вы не поверите, что тут. Я зажмурилась, пытаясь вспомнить, что она вчера говорила про документы. За последние двадцать четыре часа столько всего произошло, и ее сообщение, видимо, задвинулось куда-то вглубь моего мозга, учитывая, какие вчера вечером у меня были приключения – а теперь и болезнь Джеймса. – Простите, Гейнор, я сейчас не могу прийти, мне нужно оставаться в этом районе, если вдруг… – Я замолчала. Несмотря на то что мы долго сидели вместе над исследованием, я пока еще не настолько хорошо знала Гейнор, чтобы рассказать ей о своем неверном муже, которого сейчас рвало у меня в гостиничном номере. Я ведь даже не сказала ей, что у меня есть муж, – мы совсем не говорили о личной жизни. – Я просто не смогу прямо сейчас приехать. Но я собираюсь выпить кофе, может быть, захотите присоединиться? Вы сможете принести с собой документы? Я услышала, как она рассмеялась на том конце линии. – Вынести их из здания – отличный способ лишиться работы, но я могу сделать копии. К тому же кофе мне не повредит. Мы договорились встретиться через полчаса в кафе возле моей гостиницы, и я коротала время за столиком в углу, поедая малиновый круассан и усердно изучая фотографии аптекарского журнала. Когда Гейнор вошла в стеклянную дверь кафе, я погасила телефон и, закрыв блокнот, убрала его в сумку. Надо держать себя в руках, напомнила я себе; нельзя дать понять, что я знаю об аптекаре больше, чем вчера в библиотеке. Я едва знала Гейнор, а если я поделюсь этой информацией, станет ясно, что я не только нарушила закон, но и вторглась на вероятный объект культурного наследия. Возможно, Гейнор как сотрудник Британской библиотеки должна будет на меня донести. Я дожевала свой круассан, обдумывая всю иронию произошедшего: в Лондон я приехала из-за того, что меня ранили чужие тайны, а теперь мне самой было что скрывать. Гейнор скользнула на стул рядом со мной и в волнении склонилась вперед. – Это… это невероятно, – начала она, вынимая большую папку из сумки. Она вытащила из нее два листа бумаги, черно-белые копии чего-то, очень похожего на старую газетную статью, разделенную на несколько колонок с заголовком наверху. – Между бюллетенями всего пара дней разницы. – Она указала на верхнюю часть страницы. – Первый от 10 февраля 1791 года, второй от 12 февраля. Она положила более ранний бюллетень, от 10 февраля, сверху, и откинулась на спинку стула, глядя на меня. Я внимательно взглянула на бюллетень и ахнула. – Помните, вчера, – пояснила Гейнор, – я вам написала, что в одном из документов есть изображение? Вот это изображение. Она ткнула в центр распечатки, хотя это было совершенно излишне; я во все глаза смотрела на страницу. На ней был рисунок животного, такой простой, что походил на нечто, накарябанное малышом на песке, но у меня не было ни малейшего сомнения, что я видела этот рисунок раньше. Это был медведь – точно такой же, как крошечный медведь, выгравированный на голубом флаконе, который я извлекла из грязи на берегу Темзы. 22. Элайза. 10 февраля 1791 года Было восемь вечера, и, хотя Нелла работала не покладая рук последние несколько часов, помочь она мне не позволяла. Вместо этого она напрягалась, запихивая пробки как можно глубже в бутылки, составляя пустые коробки так тесно, как только могла, и изо всех сил оттирая свои котелки. Она так прибирала и расставляла все по местам, будто собиралась уехать – не навсегда, но надолго, – и все из-за моей ошибки по неосмотрительности. Из всех ошибок, больших и малых, что я успела совершить за двенадцать лет жизни, то, что я достала банку из нижнего ящика, было, по-моему, хуже всего. Как я могла не заметить адрес, выгравированный на банке? Я никогда прежде так все не портила, ни разу в жизни. О, как бы я хотела повернуть время вспять. Подумать только, когда-то Нелле просто не было от меня пользы. Сейчас это казалось сном; своей ошибкой я, возможно, погубила ее и всех нас, перечисленных на страницах ее книги. Я снова подумала о множестве имен, которые обводила в журнале пару дней назад. Я освежала чернила, чтобы сохранить и защитить имена женщин, дать им место в истории, как и объяснила Нелла. Теперь я боялась, что ничего не сохранила и не защитила. Вместо этого моя ошибка с сосудом могла вытащить на свет секреты бесчисленных женщин из книги. Могла их уничтожить. Я думала, что можно сделать, чтобы исправить то, что я натворила, но ничего не придумала. Исправить все можно было, только повернув время вспять, но этого было страшно просить даже у чародейства. И все же Нелла меня не прогнала. Она что, собиралась меня убить? Заставить ответить за мою ошибку? Комната, в которой мы сидели, не разговаривая друг с другом, полнилась ее отчаянием. Я стремилась вести себя как можно тише, чтобы не волновать ее еще больше, и съежилась от стыда возле злосчастного шкафа, сгорбилась над тремя предметами: книгой домашнего чародейства от Тома Пеппера, лежавшей у меня на коленях; Неллиной книгой чародейства для повитух, отложенной в сторонку; и почти догоревшей свечой. У меня не хватало духу попросить у Неллы новую свечу, вскоре мне придется отложить книги и – что? Уснуть, привалившись головой к каменной стене? Ждать, пока Нелла приведет в исполнение свое наказание? Я подняла гаснущую свечу над страницей открытой передо мной книги. В тусклом свете печатные слова чародейской книги Тома Пеппера, казалось, танцевали и двигались по странице, и мне стоило огромных усилий сосредоточиться на строке. Это меня ужасно огорчало; если и был подходящий момент, чтобы положиться на чародейство, которое смогло вернуть дыхание мертворожденному младенцу Тому, то он настал сейчас. Мне нужно было найти заклинание, чтобы все исправить, и найти поскорее. Днем я искала зелье, чтобы избавиться от духа мертвеца, а теперь хотела сбросить груз, который неразумно взвалила на Неллу, на себя и многих других; угрозу ареста, приговора и, возможно, даже казни. Водя пальцем по строчкам, я продолжала листать список заклинаний в книге Тома. Масло Прозрачности, для игральных карт визави. Шипучка для продления весеннего урожая. Настойка для отвращения неудачи. Под грохот молотка Неллы, заколачивавшей деревянный ящик, глаза мои раскрылись. Настойка для отвращения неудачи. Что ж, в последние дни удача мне уж точно не улыбалась. Рука у меня задрожала, и пламя свечи вместе с ней, пока я читала заклинание, о котором говорилось, что оно сильнее «любого оружия, двора и Короля». Я изучила необходимые составляющие – среди прочих: змеиный яд, розовая вода, толченое перо и корень папоротника – и тяжело сглотнула; меня лихорадило. Вещи были диковинные, но у Неллы в лавке было полно диковинных вещей. И я уже знала, что две из них – розовая вода и корень папоротника – есть на полках. Но что с остальными? Ходить по лавке незамеченной у меня бы не вышло. Как я могла собрать необходимые составляющие, тем более приготовить их, как было указано в книге? Мне нужно было открыть свои намерения Нелле, другого выхода не было… В это мгновение послышался новый оглушительный шум. Секунду назад я думала, что это молоток Неллы, но увидела, что она его опустила. Поняв, что происходит, я едва не уронила свечу; кто-то стоял за дверью. Нелла, стоявшая у очага, спокойно посмотрела на дверь. Она не выказывала страха, не выглядела встревоженной. Она что, хотела, чтобы это были власти? Возможно, если все кончится, это станет желанным облегчением. А я тем временем застыла в ужасе. Если Неллу пришел арестовать констебль, что станется со мной? Нелла откроет, что я сделала с мистером Эмвелом? Я никогда больше не увижу мать и свою госпожу, никогда не расскажу Тому Пепперу, какое заклинание хотела испробовать… А что, если пришедший еще страшнее? Мысль о ввалившихся глазах мистера Эмвелла, о его молочном зыбком призраке охватила меня и сжала самое мое сердце. Возможно, он устал ждать и в конце концов явился за мной. – Нелла, стой… – крикнула я. Она не обратила на меня внимания. Без колебаний она подошла к двери и открыла ее. Я напряглась, отложив книгу Тома Пеппера, и подалась вперед, чтобы увидеть, что за дверью. В темноте виднелась одна-единственная фигура. Я с облегчением выдохнула, потому что констебль точно не пришел бы без напарника. У пришельца, облаченного в свободную черную ткань, на лицо был надвинут капюшон. Башмаки его покрывала грязь – я тут же учуяла вонь, конскую мочу и изрытую землю, – и оттуда, где сидела я, гость казался всего лишь закутанной дрожащей тенью. Из-под плаща протянулась пара рук в черных перчатках. Они держали банку – ту самую банку, которую я только вчера наполнила смертоносным порошком из жуков. На то, чтобы понять, что происходит, у меня ушло еще мгновение. Банка! Смертный приговор Нелле был отменен! Пришелец откинул черную ткань с лица, и я ахнула, узнав леди Кларенс. О, никогда еще я не была так рада кого-то видеть. Нелла оперлась рукой о стену, чтобы не упасть. – Банка у вас, – сказала она едва слышно. – Ох, как я боялась, что все выйдет иначе… Она склонилась вперед, прижав руку к груди, и я испугалась, что сейчас она упадет на колени. Я тут же встала и подошла к ней. – Я пришла, как только смогла, – сказала леди Кларенс. Вдоль шеи болталась выбившаяся шпилька, готовая в любой момент упасть. – Вы должны понять, какая в доме суматоха. Я никогда не видела столько народа в одном месте. Мы как будто даем еще один прием, только на этот раз более мрачный. И они все время задают мне вопросы! Стряпчие, эти хуже всех. Моя горничная не выдержала суеты – она от меня ушла. Сегодня утром, до рассвета, ушла, не сказав ни слова. Только кучеру сказала, что уволилась и собирается уехать из города. Наверное, нельзя ее винить, учитывая последние события. Она сыграла в них свою роль, подсыпав порошок в бокал мисс Беркуэлл. Хотя мне ее уход и причинил большие неудобства. – Боже, – сказала Нелла, но в ее голосе я слышала безразличие. Ей было все равно, что там с горничной леди Кларенс и есть ли она вообще. Она взяла банку, повернула ее и облегченно выдохнула. – Да, это она. Та самая. О, вы спасли меня от гибели, леди Кларенс… – Да-да, я же сказала вам, что избавлюсь от нее, и обязалась вернуть ее вам, но то, какой вы были днем, меня напугало. Теперь, полагаю, все хорошо, и не вижу причин оставаться тут ни секунды дольше, поскольку уже поздно, а у меня так и не было времени толком поплакать. Нелла предложила ей выпить перед уходом чаю, но леди Кларенс отказалась. – Еще кое-что, – сказала она, бросив на меня быстрый взгляд, а потом осмотрев крошечную комнатку, лишенную роскоши, к которой она, должно быть, привыкла. – Я не вполне уверена, что за договор у вас с девочкой, но, если вы готовы это обдумать, прошу, не забывайте, что я теперь ищу новую горничную. – Она указала на меня, словно я была мебелью. – Она моложе, чем мне хотелось бы, но в разумных пределах, и достаточно исполнительна, из тех, что не станут болтать, так ведь? Я бы хотела нанять горничную до конца недели. Прошу, дайте мне знать как можно быстрее. Я уже говорила, живу я на Картер-лейн. Нелла ответила, запинаясь: