– Да, – прошептала я, не успев понять, что говорю. – Да. Она передала мне малышку, сказав, что ее зовут Беатрис. – Источник радости, – сказала она. Но когда я ощутила в руках тяжесть малышки и ее тепло проникло сквозь слои ткани к моей коже, чувство, охватившее меня, было чем угодно, только не радостью. Узелок с персиковой кожей и тихим дыханием лежал у меня на руках, как могильный камень, знак утраты, как напоминание о том, что нечто особенное было у меня, но его вырвали прочь. У меня сжалось горло, и я тут же пожалела о том, какой выбрала способ добраться до Саутуорка. «Умереть в любовных объятиях, пока я лежу одна в ожидании, но в коридоре ни звука». Слова из письма, которое меня сюда привело, уже казались проклятием. Малышка, должно быть, ощутила мою досаду, потому что вздрогнула, проснулась и стала озираться по сторонам, ничего не понимая. Животик у нее был полон, но она наморщила лоб, точно собиралась заплакать. Инстинкт подсказал мне покачать ее, вверх-вниз, вверх-вниз, и обнять покрепче. – Шшшш, – прошептала я ей, понимая, что мать и отец наблюдают за мной. – Шшш, малышка, тише-тише, не о чем переживать. Беатрис успокоилась и уставилась мне в глаза, точно хотела заглянуть вглубь меня, подсмотреть мои тайны, то, что причиняло мне боль. Если бы она могла увидеть, что гниет там, внутри. Если бы только ее сердечко могло понять ту тяжесть, которая мучила меня два десятка лет, то, что зажгло огонь мести, пылавший теперь по всему Лондону, и обременило меня жизнью, полной чужих тайн. Об этом я раздумывала, пока наша лодка перекатывалась по волнам, доставляя нас на другой берег. И все же даже с малышкой Беатрис, источником радости, у себя на руках я не могла не смотреть на Блэкфрайерский мост. Глядя на каменные арки, поддерживавшие строение и поднимавшие его высоко над водой, я позволила себе минутку помечтать о свободе и облегчении, которых так легко достичь одним-единственным шагом с моста. Мгновение свободного падения, удар леденящей воды. Всего мгновение, чтобы покончить с этим проклятием и со всеми другими – запечатать все тайны внутри и защитить то, что мне доверили. Всего мгновение, и утрату с гнилью высосет из моих костей. Всего мгновение, и я соединюсь со своей малышкой. Где бы они ни была. Я продолжала качать Беатрис на руках, молясь про себя, чтобы ей никогда не пришлось обдумывать такие же мрачные и жуткие мысли, как мои. И я была уверена, что, если бы моя малышка выжила, ей бы сейчас было девятнадцать, молодая женщина – я бы не думала о таком. Я точно не смотрела бы с такой тягой на черную тень моста неподалеку. Я перевела взгляд на личико Беатрис. В ней не было ни малейшего недостатка, ни единой родинки. Очень бережно я отвернула край кремового одеяльца, чтобы рассмотреть складочки кожи под ее подбородком и на шее. По мягкости шерсти под пальцами я поняла, что одеяльце стоило больше, чем одежда матери и отца, вместе взятых. Беатрис, сказала я про себя, надеясь как-то передать ей, что хотела, взглядом, твои мать и отец тебя очень любят. Произнося это, я чуть не закричала; моя утроба никогда не казалась такой пустой, такой опустошенной. Хотела бы я сказать те же слова своему утраченному ребенку – что ее мать и отец очень ее любят, – но я не могла бы это сказать, потому что правдой это было бы только наполовину. Вся дрожа, я вернула Беатрис матери, когда лодочник стал править к берегу. На следующее утро ни свет ни заря, набрав в полях жуков и высушив их над очагом, я едва смогла подняться с лежанки на полу. От ледяного воздуха накануне колени у меня окостенели, а от долгого перехода после переправы на лодке распухли щиколотки. Пальцы у меня тоже саднили и кровоточили, но это было ожидаемо; я выкопала в полях возле Уолворта больше сотни жуков, каждого вынула из гнезда, оторвав от возлюбленных сородичей. Облегчение от всех этих хворей давал низкий огонь в очаге и вода с опиумом, кипевшая над ним. У меня был час на то, чтобы отдохнуть до тех пор, пока не придет богатая посетительница, чей неизбежный визит по-прежнему внушал мне отчетливое беспокойство. И все-таки меня одурачили; стоило мне прислониться спиной к стене у очага, раздался стук в тайную дверь, такой внезапный, такой пугающий, что я едва не вскрикнула. Быстро-быстро собралась я с мыслями. Я так утомилась, что забыла о назначенной встрече? Не заметила письма? Для дамы, собиравшейся прийти в десять, было еще слишком рано; слишком рано, чтобы винить спешащие часы. Проклятье, это, должно быть, женщина, которой нужна полынь или аптечная ромашка, какое-то повседневное средство. Я застонала и стала подниматься с пола, но мой собственный вес, как зыбучий песок, тянул меня вниз. Постучали еще раз, на этот раз погромче. Я про себя прокляла пришельца, причинявшего мне новую боль. Подошла к двери и выглянула в щелочку, чтобы посмотреть, кто там. Это была Элайза. 11. Элайза. 8 февраля 1791 года Когда Нелла открыла дверь, потянув ее к своему худому телу, вид у нее был страшно испуганный. – Простите, что застала вас врасплох, – сказала я. – Ох, заходи, – выдохнула она, прижав руку к груди. Я потопала мокрыми башмаками и шагнула в комнату. Она была точно такой же, как несколько дней назад, только запах изменился; пахло чем-то землистым, вроде здоровой сырой грязи. Я с любопытством оглядела полки. – Я вчера читала газеты, – сказал Нелла, поймав мой взгляд. Сегодня тени на ее ввалившихся щеках казались темнее, а вокруг лица торчали дыбом прядки угольно-черных жестких волос. – О том, что мистера Эмвелла в конце концов доконала выпивка. Все, видимо, прошло, как нужно. Я кивнула, исполнившись гордости. Мне не терпелось рассказать ей, как хорошо сработали отравленные яйца, и жалела, что она уже прочитала об этом, прежде чем я могла рассказать ей все сама. – Он сразу занемог, – сказала я. – И лучше ему не стало, ни на минуточку. Одно было плохо. Я невольно прижала руку к низу живота, где так и болело с тех пор, как умер мистер Эмвелл. Он-то отравился, как мы и планировали, но у меня в тот самый миг, как его дух отлетел, пошла кровь. Единственным выходом, казалось, было вернуться в лавку Неллы; уж конечно, какая-нибудь из ее настоек могла справиться с его призраком. К тому же ее флаконы и яды меня завораживали. Она, может, и не считала их чародейскими, но я всем сердцем не могла с этим согласиться. Я знала, что мистер Эмвелл не просто умер; что-то в нем преобразилось, как бабочка в коконе. Он принял новую форму, и я была уверена, что только эликсирами Неллы можно обратить все впять, прекратить кровотечение у меня из живота. Но я не могла сказать об этом Нелле, пока не могла, потому что, когда я приходила в первый раз, она отрицала чародейство. Я не хотела, чтобы она сочла меня утомительной – или просто сумасшедшей, – так что пришла, заготовив другой подход. Нелла скрестила руки на груди, оглядывая меня с ног до головы. Костяшки ее пальцев, всего в нескольких дюймах от моего лица, выглядели опухшими, круглыми и красными, как вишни. – Я очень рада, что яйца сработали, – сказала она, – но, учитывая, что ты справилась со своей задачей, не могу понять, что тебя снова ко мне привело. Еще и без предупреждения. Тон у нее был не обвиняющий, но я почувствовала, что она мне не рада. – Полагаю, ты вернулась не для того, чтобы уготовить ту же судьбу своей госпоже? – Конечно, нет, – покачала я головой. – Она со мной всегда была так ласкова. – Потянуло внезапным сквозняком, я уловила сильный сырой землистый запах. – Чем это пахнет? – Подойди сюда, – сказала Нелла, поманив меня к глиняному горшку на полу, возле очага. Горшок доходил мне до пояса, он был полон рыхлой черной земли. Я с готовностью пошла к нему, но она подняла руку. – Ближе не подходи, – сказала она. Потом надела пару грубых кожаных перчаток и маленьким, похожим на лопатку орудием отгребла немножко земли к краю горшка, показав мне скрывавшийся внутри твердый белесый предмет. – Корень волчьего аконита, – сказала она. – Волчий ако… нит, – повторила я. Предмет походил на камень, но, изогнув шею, я различила несколько торчавших из него узелков, как у картошки или моркови. – Чтобы убивать волков? – Когда-то так и было. Греки извлекали яд и мазали им стрелы, когда охотились на диких собак. Но здесь ничего такого не будет. – Потому что им будут убивать мужчин, а не волков, – сказала я, стараясь показать, что все понимаю. Нелла подняла бровь. – Ты не похожа ни на одну двенадцатилетнюю девочку из тех, что мне встречались. – Она снова повернулась к горшку и бережно засыпала корень землей. – Через месяц я порежу этот корешок на тысячу кусочков. Щепотка этого снадобья, смешанная с горьким соусом из хрена, остановит сердце за час. – Она склонила голову набок. – Ты так и не ответила на мой вопрос. Тебе еще что-то от меня нужно? Она сняла перчатки и сплела пальцы на колене. – Я не хочу оставаться у Эмвеллов, – пробормотала я. Это не было неправдой, хотя и не было всей правдой. Я закашлялась и почувствовала, как из меня течет липкое и мокрое; кровь. Вчера я утащила из прачечной тонкую ткань и порезала ее на куски, чтобы не пачкать кровью белье. Нелла в растерянности склонила голову: – А как же твоя хозяйка? Твоя работа? – Она уехала на несколько недель на север, к родным в Норидж. Уехала сегодня утром, экипаж убран черным, сказала, что должна быть с семьей, пока… – Я замолчала, потом повторила то, что она велела мне перед отъездом написать в нескольких письмах: – Пока она в трауре. – Так домашней работы, должно быть, хватает, чтобы ты не скучала. Я покачала головой. Теперь, когда госпожа уехала, ее муж умер, а Салли вернулась от матери, делать мне было почти нечего. – Я только пишу для нее письма, так что миссис Эмвелл сказала, что мне нет нужды оставаться в доме, пока ее не будет. – Пишешь для нее письма? Это объясняет твой почерк. – У нее дрожат руки. Она больше толком не может писать. – Ясно, – сказала Нелла. – И она тебя на время отпустила. – Она предложила, чтобы я навестила родителей в деревне – в Суиндоне. Думала, наверное, что отдых пойдет мне на пользу. Нелла на это подняла брови, но это было правдой; после того, как я с рыданиями осела на пол, миссис Эмвелл нашла следы моей крови на стуле и обняла меня. Я была безутешна из-за освободившегося духа мистера Эмвелла, не могла унять икоту, но ее, казалось, ничто не тревожило, она была даже спокойна. Как она могла не понимать правды? У меня пошла кровь в тот самый час, как умер мистер Эмвелл; как она не понимала, что это со мной сотворил его дух? Его омерзительный призрак в ту ночь обернулся вокруг моего живота. Это не стоит слез, прошептала госпожа, это так же естественно, как движение луны по небу. Но ничего естественного в этой смертной крови, которая до сих пор не остановилась, хотя прошло два дня, не было. Госпожа ошибалась насчет Джоанны – я знала, что она умерла в комнате рядом с моей, – и насчет этого тоже ошиблась. – Но ты не поехала в Суиндон, – сказала Нелла, привлекая мое внимание.