– Нет! Я не оставлю Вас! – Скачите! Скачите в замок, я Вам говорю! Он поднял меч и бросил свою лошадь навстречу врагу. Атаковав первого всадника, он ударом своего меча срезал меч противника у самой рукоятки, но тут к нему подскочил второй всадник, и обрушил удар сзади справа, метя в спину незащищенного доспехами Гаральда. – Сзади! Справа! – крикнула Розалина. И это было вовремя, Гаральд, не оборачиваясь, нанес удар вправо-назад, одновременно пригибаясь, уходя от удара. Меч противника просвистел над его головой, его же удар достиг цели, ранив нападавшего в руку, несмотря на то, что рука его была защищена доспехами. – Чертова баба! – воскликнул третий рыцарь и бросился к Розалине, но она впилась взглядом в глаза его лошади, и та встала на дыбы, потом осела, пятясь и испуганно храпя. – Ведьма! – закричал рыцарь, пытаясь совладать с обезумевшей лошадью. Но лошадь его развернулась и понеслась прочь. Первый, обезоруженный, рыцарь и второй, раненный в руку, последовали за ним. Атака была отбита. В замок! Быстрее! – крикнул Розалине Гаральд, и они понеслись в сторону замка. Вновь раздались раскаты грома, и первые капли дождя упали на землю. Когда они достигли замка, разразился настоящий ливень. Потоки воды хлестали по стенам, ветер гнул и ломал ветви деревьев, потемневшее небо разрывали вспышки молний. – Мне нужно срочно покинуть этот замок, – сказал Гаральд, – это тамплиеры, они выследили меня, теперь мое пребывание здесь становится опасным для Вас. Я уеду тут же, как только утихнет гроза. – Но кто Вы? И почему тамплиеры на Вас напали? – Я граф де Гир, я ищу то, что ищут тамплиеры, и, кажется, в отличие от них, нашел. Нужно только проанализировать все сделанные мной эскизы, и я буду знать, где нужно искать. – Вы ищете священный Грааль? Ведь это его ищут тамплиеры? – Нет, Розалина, они ищут совершенно другое. – То, что дает власть над миром? – Нет, то, что может лишить власти тех, кто ее имеет. Все Евангелия написаны спустя столетия после Христа, учение его во многом извращено, но есть записи тех, кто был непосредственным свидетелем и участником тех событий. Это доклады ближайшего помощника Понтия Пилата, Антония, своему господину. В них то, что говорил Христос народу, Понтий Пилат поручил ему записывать каждое слово, император Тиберий требовал от прокуратора отчета, он опасался, что Иисус мог призывать народ к восстанию против Рима. Антоний добросовестно выполнял поручение, и потому его записи самые достоверные. Тамплиеры ищут их, чтобы уничтожить, я – чтобы народ знал то, чему на самом деле учил Христос. Я должен ехать немедленно, нужно уединиться в своем замке и проанализировать все мои эскизы, думаю, я близок к решению загадки. – Но тамплиеры убьют Вас! – Нет, Розалина, не убьют, я им нужен живым. Но не дай бог попасть к ним в руки, они передадут меня инквизиции, чтобы под пытками выведать все, что мне известно. Мне нужно ехать, пока те трое не добрались до своего отряда, думаю, рана, которую я нанес одному из рыцарей, серьезна, они вынуждены будут где-то задержаться для лечения. – Как Вам удалось? – спросила Розалина. – Я видела, меч лишь скользнул по его руке, но, несмотря на доспехи, Вы нанесли ему рану. А тот, меч которого сломался? – Он не сломался, я просто перерубил его меч своим, – Гаральд вытащил меч и провел по лезвию рукой. – Это дамасская сталь, в Европе нет меча, равного этому, он рубит железо, как сахар. Но если они нагрянут сюда всем отрядом, то и он мне не поможет, они и Вас не пощадят, если узнают, что я здесь, в Вашем замке. Гаральд Гаральд торопился, гроза уходила на юг темными, лиловыми тучами, предвечернее солнце осветило землю, омытую дождем, ожила зелень травы и листья деревьев, защебетали птицы; воздух был свеж, дышалось легко и свободно. Нужно было успеть добраться до перевала раньше, чем наступит ночь, хотя и виконт предлагал остаться в замке до утра, Гаральд решил ехать немедленно, он опасался, что тамплиеры могут вернуться, и, покидая замок, сказал де Ламберу: – Если тамплиеры придут и захотят осмотреть замок, не препятствуйте им, пусть убедятся, что меня в замке нет, скажите, что я уехал вдоль реки на запад. Самый удобный путь к моему замку действительно пролегает вдоль реки, но я поеду через перевал, так короче, хотя горная дорога трудна и небезопасна, но в долине может располагаться лагерь тамплиеров, те трое прискакали оттуда. На перевале, под скалой, у самого обрыва, находилась пещера монаха-отшельника, жившего здесь с незапамятных времен. Кем он был и какому богу молился, никто не знал, ходили слухи, что он колдун, и может заклинаниями и травами изгнать из тела любую болезнь, но жители окрестных деревень никогда не приближались к жилищу отшельника, опасаясь обвинения в общении с нечистой силой. Гаральд, еще до путешествия на Святую землю, бродил по этим горам в поисках пейзажей для своих картин и случайно наткнулся на одинокое жилище монаха. Несмотря на добровольное уединение от мирской суеты, старик-отшельник был рад этой случайной встрече, предложив гостю заночевать у него, угощая Гаральда напитком из трав и отваренными грибами. Вот и сейчас он надеялся провести ночь в жилище монаха на перевале, уверенный в том, что никто не додумается искать его в тех местах, которых избегали путешественники. Лошадь его, Ромина, отдохнувшая за время пребывания Гаральда в замке виконта, шла бодро, уверенно ступая по камням, поднимаясь по крутой извилистой тропе. Местами тропа пролегала у самого обрыва, любой неосторожный шаг мог оказаться последним, иногда камень, сорвавшись из-под копыта, с шумом катился в пропасть, заставляя путника вздрогнуть и замереть. Прошло уже немало времени с тех пор, как Гаральд покинул замок виконта, солнце клонилось к закату, и нужно было спешить, чтобы тьма, которая наступает в горах быстро, лишь скроется солнце за вершиной, не застала путника на этой узкой, опасной тропе. Ближе к перевалу лес стал редеть, сделалось светлее, и вскоре седло перевала уже очерчивалось на фоне темнеющего неба, с окрашенными последними лучами заходящего солнца, легкими перистыми облаками. Когда Гаральд выехал на перевал, почти стемнело, но справа, под скалой, горел огонь, обозначая жилище монаха-отшельника. Старик встретил Гаральда так, как будто бы давно ждал его – в котелке варился суп, для лошади заготовлено сено, а в пещере, на деревянном настиле, была приготовлена постель из свежей, пахнущей ароматом высокогорья, травы. На удивленный вопрос Гаральда старик ответил: – Я знал, что ты сегодня должен приехать, просто знал, потому и ждал тебя. Как прошло твое путешествие? Нашел ли ты, что искал? – Ты и об этом знаешь? – снова удивился Гаральд. – Раз я жив, значит путешествие прошло удачно, а о находках смогу судить после того, как разложу все свои эскизы, и как следует рассмотрю их, все вместе, в определенном порядке. – Можешь оставаться у меня, тут и рассмотришь свои картины. – Спасибо, старик, – ответил Гаральд, – но задерживаться у тебя мне нельзя, я тороплюсь домой, в свой замок, отец с матерью ждут меня. – Боюсь, что там тебя могут ждать не только отец с матерью, но и те, кто преследует тебя, – старик коснулся рукой одежды Гаральда, предлагая ему присесть. – Они не знают, кто я, как они могу знать, что там, в долине, замок моего отца? Скорее они могут нагрянуть сюда, в твой скит. – В мой скит никто не нагрянет, меня считают колдуном, и общаться со мной – это прямая дорога на костер. – Но я-то общаюсь с тобой, – сказал Гаральд, присаживаясь на сколоченный из грубых досок табурет у вкопанного в землю деревянного стола. Старик разлил по глиняным мискам суп, разломил хлеб и предложил Гаральду поужинать. – Ты другое дело, – ответил он, – ты свободный человек, и не молишься выдуманным богам. – А каким богам молишься ты, старик? – Бог един, – ответил старик, поднимая голову к небу, – Ему, Единому и Всевышнему молюсь я, все остальное – выдумки людей. – А каким именем ты его называешь? – Каким именем? – старик посмотрел на Гаральда, показал рукой на небо, на горы, на долину, что лежала внизу во тьме, и сказал: – Каким именем назовешь ты это небо и звезды? Каким именем назовешь ты ветер, что клонит верхушки сосен, и гонит по небу облака? Каким именем назовешь ты дождь, что проливается на землю? А пение птиц? А те чувства, которые испытывает человек, когда видит все это, все, что окружает тебя, все что живет в душе твоей – все это и есть Бог. – Ты смущаешь меня, старик, – сказал Гаральд, – я верю в Господа Бога нашего, Иисуса Христа, отдавшего жизнь свою за грехи людей, а ты, ты, разве не веришь в него? – Вот ты говоришь, верить в Бога, ты веришь в то, что Бог существует, и что он приходил на Землю в образе Иисуса Христа. Вера возникает там, где не достаточно знаний, а если я знаю, что Бог существует, что он везде, и в шепоте травы, и в шелесте дождя, и в рокоте грозы, и в пении птиц, то верить надо Богу, верить тому, что говорит он тебе, отвечая на молитвы твои. – Я молился, но не слышал, чтобы Бог отвечал мне, – Гаральд посмотрел на старика с сомнением во взгляде. – Откуда ты знаешь все это? – Откуда я знаю все это? – старик погладил бороду, усмехнулся. – Я спрашиваю Его в молитве своей, и он отвечает мне, отвечает ветром, проснувшимся вдруг среди тишины, камнем, сорвавшимся со скалы, путником, явившимся ко мне в поздний вечерний час. Спроси, и он ответит тебе, нужно только уметь прочесть этот ответ, и верить, верить Богу. – А Иисус Христос? – не унимался Гаральд. – Кем он был? – Он был человеком, и называл он себя не иначе, как Сыном человеческим, когда его почитали как Сына Божьего. Он был пророком, получавшим откровение Божье, он учил людей истине, но прошли века, и его слова исказили, он учил, чтобы люди не поклонялись кумирам, а они сделали кумиром его. – Я уже слышал это, – тихо сказал Гаральд, вспомнив странника, встретившегося ему в горах, того, что наполнил новым смыслом его жизнь. Утром, на следующий день, Гаральд собирался в путь, собирался не спеша, без суеты, как собираются люди в трудную и опасную дорогу, тщательно проверил подпругу, стремена, крепление черезседельных сумок, уздечку, поводья. Он положил руку лошади на холку, погладил ее, посмотрел в глаза и сказал: – Ну что, Ромина, пора в дорогу. – Не стоит тебе ехать, – сказал старик, – чую, беда ждет тебя в замке твоем, тревожно мне. – И мне тревожно, потому ехать надо, я буду осторожен, старик, в замке отец и мать, и если с ними беда, не могу я здесь сидеть, – ответил Гаральд и вскочил на лошадь. – Да, хранит тебя Бог! – крикнул старик. Но только Гаральд тронулся с места, только ступила лошадь на узкую каменистую тропу, как раздался гул, переходящий в рев камнепада, камни, сорвавшись со склона, катились, прыгали, перелетали через тропу, низвергаясь в пропасть, поднимая облака пыли. Гаральд застыл на месте. Вскоре все стихло, пыль, клубясь над тропой, медленно оседала. – Это был знак, – сказал старик, подойдя к лошади, – не надо ехать, я молился за тебя, я спросил Бога: можно ли тебе ехать в свой замок? Вот и ответ. Ехать нельзя. – Это случайность, старик, – ответил Гаральд, – камнепады нередки в этих местах, хорошо, что я не успел сделать и десяти шагов, иначе был бы сейчас там, на дне ущелья. – Случай – это язык Бога, я спросил – он ответил. – И все-таки, я должен ехать, – сказал Гаральд, – но здесь уже не пройти. – Я покажу тебе другой путь, но помни, Бог предупредил тебя, будь осторожен, это был знак, – сказал старик и, взяв лошадь за узду, повел прочь от заваленной камнями тропы. Они обогнули скалу, под которой укрылось от ветров и глаз случайного путника жилище монаха-отшельника, и направились вверх по склону. Безлесный, поросший травой, усеянный камнями склон вел к вершине, темнеющей на фоне бледного неба. Слева была пропасть, за ней, внизу лежала долина, в которой и был построен много лет назад замок графа де Гира. У самой вершины росла одинокая сосна, принявшая причудливую форму под воздействием ветров, постоянно дующих с северной стороны, за сосной и начиналась тропа, о которой знали немногие путешественники. – Ну вот, – сказал Гаральду старик, – здесь ты можешь спуститься в долину. По этой тропе и вернешься, если что… Я буду ждать тебя. Гаральд слез с лошади, попрощался со стариком и, ведя Ромину за собой, ступил на тропу. Тропа серпантином вилась среди скал, и с долины невозможно было рассмотреть ни саму тропу, ни идущего по ней. Вскоре скалы закончились, и густой лес охватил путника и лошадь, пахло хвоей и можжевельником, высокие сосны скрывали бледное, еще не проснувшееся небо, и трудно было представить, что какая либо опасность может таиться в этой первозданной, дышащей спокойствием тишине. Ирод Великий Царь Ирод умирал, умирал тяжело, страшно. Тело его покрылось гниющими язвами, и никто из врачей не смог избавить Ирода от этой болезни. Временами он впадал в беспамятство, его преследовали кошмарные видения, пред ним вставали люди, когда-то загубленные им, убитые по его приказу, их образы всплывали из небытия, немым укором смотрели они на умирающего царя. Его бывшая жена, Мириамна, Хасмонейская принцесса, казненная по приказу Ирода, стояла у постели умирающего и молча глядела на него. Она была единственной, которую он, царь Ирод действительно любил, но и любовь эта не спасла ее от казни. Мириамна, внучка Гиркана, последнего царя Хасмонеев, первосвященника, втайне готовила свержение Ирода, ее мать, дочь Гиркана, Александра, бывшая в хороших отношениях с царицей Египта, Клеопатрой, всячески препятствовала Ироду в его политике, используя претензии на территории Иудеи амбициозной правительницы Египта, любовницы Марка Антония. Интриги Александры и Мириамны дорого обошлись царю, царство его потеряло последний порт на берегу Средиземного моря, пришлось Ироду сдать в аренду Клеопатре рощи финиковых пальм и Мертвое море, где добывали асфальт и целебные грязи, более того, арендную плату платила не Клеопатра ему, а он ей. Клеопатру это вполне устраивало, она получала деньги, не прилагая к тому никаких усилий. Ссориться Ироду с Клеопатрой было опасно, используя связь с Антонием, она могла взять под свое управление владения Ирода, и тогда Иудея перестала бы существовать. Клеопатра требовала у Марка Антония, чтобы тот передал ей Иудею, но он не настолько был подвержен ее влиянию, чтобы лишиться Иудеи, служившей заслоном от набегов на римские владения воинственных арабских племен.