Теперь ближе всего к медведю оказался я. Мой томагавк вонзился в его глаз. Раздался ужасающий рёв, но удар был слишком слаб, чтобы повалить гризли. В последний миг я ещё успел отскочить с конем от остервенелого медведя. Прежде чем он успел снова наброситься на меня, томагавк брата опустился на его голову. Гризли упал, цепляясь за скалу когтями, и тогда стрела Неистовой Рыси успокоила его навеки. Тауга подбежал к упавшему гиганту и начал теребить его шерсть. Мы слезли с коней и, отирая пот с лица, подошли к неподвижному медведю. Нам очень повезло: в убитом гиганте от носа до хвоста было полторы длины наших копий. Мы верили: в этой борьбе с нами был какой-то добрый дух, направлявший наши руки. – Прости нам, серый брат, наш поступок, – прошептал Танто. Попросив прощения у духа убитого медведя, мы приблизились к белым юношам. Они были напуганы, и вид у них был далеко не такой грозный, какой мы до сих пор приписывали всем бледнолицым. Они ничем не напоминали нашего старого врага Вап-нап-ао. Танто подошёл к человеку, лежащему на каменной глыбе, – это был индеец в одежде белых. Лежал он вниз лицом. Когда брат перевернул его на спину, мы увидели, что лицо индейца размозжено могучим ударом медвежьей лапы. – Уф-ф! – произнёс брат. – Ему уже никто не поможет. Неистовая Рысь и я подошли к белым охотникам и с интересом принялись их рассматривать. Они были несколько старше нас, но моложе брата. Волосы у них были светлые и вьющиеся, в голубых глазах затаился страх. – Не бойтесь, – обратился я к ним на нашем языке. Они ничего не ответили. – Идём умоемся, – сказал я тогда Неистовой Рыси. – Мы все в крови. Может, белые потому нас и боятся. Мы побежали к соседнему ручью, мой друг прихрамывал. Выкупавшись, я снял лыко с растущей вблизи берёзы и перевязал рваную рану моего друга. После этого мы снова вернулись к белым. Танто за это время успел помочь одному из них. Он уложил его руку между двумя прямыми обрубками дерева и крепко обвязал ремнём. Мы улыбнулись юношам, они тоже ответили нам несмелой улыбкой. – Пусть бледнолицые прогонят от себя страх, – обратился к ним мой друг. Они покачали головами – видно было, что нас они не понимают. Пока мы пытались завязать разговор с юношами, Танто снял шкуру с медведя, вырезал окорока и отрезал лапы. Всё это он завязал в шкуру, а череп гризли повесил на дереве, всыпав внутрь немного табаку, чтобы умилостивить духа зверя. Один из белых коснулся меня рукой и начал что-то говорить, показывая на убитого индейца. Мы не могли понять, что хочет от нас белый, но в его речи часто повторялось слово «кенай». Очевидно, убитый индеец принадлежал к племени кенаев, и мы кивнули: мол, понимаем. Юноши подошли к убитому, сняли его с каменной глыбы и положили на землю, а затем начали вблизи копать ножами яму. Мы молча смотрели, не понимая, зачем понадобилась эта яма. Наконец они выкопали углубление длиной, как тело убитого, и глубиною примерно по пояс. Туда опустили тело, засыпали его землёй, а сверху наложили много камней, так что образовался каменный холмик. Затем срубили две молодые берёзки, скрепили их накрест и воткнули на одном конце холмика. «Какие странные обычаи бледнолицых», – удивлялись мы. – Ведь они никогда не смогут навестить закопанного человека, – тихо заметил мне Неистовая Рысь. Тем временем белые окончили свою работу и вернулись к скале. Мы снова подошли к ним. Мне пришла в голову мысль: если у белых юношей проводник из племени кенаев, то, возможно, они знают его язык. Мы же почти все понимали язык кенаев: он близок языку сивашей, два рода которых кочевали с нашим племенем. И я обратился к белым на этом языке. – Кева клакста мамук икта кенай?[1] – Тие! Тикэ яка ника ов, пэ яка нима ламма! (Да, мы немного знаем этот язык!) – обрадовались они. Оказалось, они уже второе лето бродят по лесам со своим проводником Оклаоноа, который сегодня погиб, защищая их. – В этой местности мы впервые, – рассказал мне старший. – Мы больше держались рек и озёр. – А вы случайно не были в прошлом году у реки, которую индейцы называют Говорящей Водой? – Да, мы плыли по этой реке и даже как-то ночевали на поляне у водопада. – Уф-ф! – воскликнул Неистовая Рысь. – Почему братья спрашивают нас о Говорящей Воде? – У этой реки мы обнаружили ваши следы и выслеживали вас, но вы успели уплыть на каноэ, – ответил мой друг. – Да и в этом году наши воины выслеживали вас, – добавил я. Белые посмотрели на нас испуганно. И несмотря на то, что они не доверяли нам и опасались нас, я почувствовал к ним какое-то расположение. – Пусть белые братья не боятся. Им не нанесут никакой обиды. Когда заживёт рука младшего бледнолицего, мы проведём их по чаще домой. Я заметил, что юноша со сломанной рукой время от времени кривится от боли. Я посмотрел на его руку – она уже опухла. – Пусть мой брат потерпит ещё немного, а в нашем селении колдун вылечит ему сломанную руку. Юноша благодарно улыбнулся сквозь боль. Танто нагрузил шкуру и мясо медведя на своего коня и подошёл к нам. – Ну, братья, едем! Пусть дух убитого воина спокойно перенесётся в Страну Умерших, а дух медведя – сопутствует ему в этой дороге. Оба белых приблизились к холмику, под которым лежал кенай, опустились на колени и сделали руками какие-то знаки на лбу и на груди, а потом, спрятав лица в ладонях, тихонько что-то зашептали. Наконец они поднялись, взяли своё оружие и подошли к нам. Мы предложили им сесть верхом на наших мустангов – позади нас. Белый со сломанной рукой с помощью своего товарища взобрался на мустанга Неистовой Рыси, а другой белый сам вскочил на моего, и мы двинулись в путь. Брат снова ехал первым. Догнав Неистовую Рысь, я сказал ему на нашем языке: – Знаешь ли, я не чувствую ненависти к этим двум бледнолицым. Сердце моё всё больше склоняется к ним. – Я чувствую то же самое. Я был бы рад, если бы они захотели стать нашими друзьями, – ответил мой брат по крови. – Спроси их об этом. Но мы ещё долго ехали, прежде чем я начал такой разговор. Наконец я спросил своего седока: – Разве белый брат чувствует к нам ненависть? Он закрыл свои уста так, что из них и слова не добыть. – Нет! Я только думаю о словах наших людей про вас, краснокожих воинов. Оказывается, в словах этих были яд и ложь. – Значит, мой брат думает сейчас иначе? – Да! Прежние мысли улетели от меня и никогда больше не возвратятся. Я не могу забыть, как вы, не заботясь о собственной жизни, бросились на медведя. Хотя мы и принадлежали к расе, которая жестоко обидела индейцев, вы, не колеблясь, защитили нас. Он помолчал немного, а я не смел нарушить его задумчивости, затем он продолжал: – Ваши сердца чисты и благородны, наши же до сих пор были покрыты илом и грязью ненависти. Но вы своим поступком отмыли их в чистой воде дружбы. Будь моим другом, лесной брат, и дай мне свою руку в знак дружбы! Долгое и сердечное рукопожатие скрепило начало нашей дружбы. – Называй меня Анджей. Я живу в городе Норман между Маккензи и Медвежьим озером. Мой отец строит большие каменные жилища, – сказал мне новый друг. – Меня зовут Сат-Ок, Длинное Перо. Я младший сын вождя. Там, впереди, едет мой брат Танто, а позади – мой друг, брат по крови, дважды спасший мне жизнь. Твоё имя для меня трудное, я не могу его запомнить. – Анджей, – повторил белый друг. – Ан… Ан… Антачи, – повторил я по-своему, не умея выговорить правильно это имя. – А его, – белый показал рукой на своего товарища, едущего с Неистовой Рысью, – его зовут Жан. Он француз. – Захан, – снова искажённо повторил я. Антачи рассмеялся, а я за ним. – Ты смеёшься? А мне говорили, что вы не умеете смеяться, – воскликнул Антачи. – А мы считали, что вы не умеете, – ответил я сквозь смех. В таких беседах проходило время. Наконец мы добрались до оставленного нами шалаша. Здесь мы намеревались провести, ночь, чтобы на рассвете подняться и без задержки доехать до селения. Стреножив лошадей и разложив костёр, брат сходил к реке и в прибрежных зарослях нарвал листьев растения теклеми. Мы начали жевать эти листья, а когда они превратились в клейкую массу, брат приложил её к опухшей руке Захана. Через некоторое время юноша почувствовал, что боль уменьшилась, Опухоль понемногу начала спадать. Неистовая Рысь занялся приготовлением пищи, и вскоре вокруг распространился вкусный запах жареной медвежатины. За едой последний ледок недоверия между нами и белыми растаял. Антачи, вытирая губы, обратился ко мне: