И по лицу ее я увидел, что мне удалось рассеять ее опасения. Только сейчас я оценил ее доброту и вдруг понял, как сильно я ее люблю. Я почувствовал, что мне она дороже всех на свете. А теперь, быть может, я скоро умру и расстанусь с ней навеки! И всему виной мои необдуманные слова! Но сначала я должен был узнать, любит ли она меня. — Чоромана, — сказал я, — хочешь, я буду твоим мужем? Не сейчас, а через несколько лет, когда мы оба будем взрослыми? Она схватила меня за руку, глаза ее заблестели, и она воскликнула: — Да, я хочу только тебя и никого другого! О, как долго я ждала, чтобы ты меня спросил об этом! В эту минуту на крышу поднялась Келемана, а за ней Начитима и Одинокий Утес. Возвращаясь с полей, они услышали о вызове, который я бросил Оготе, и Келемана, подбежав ко мне, стала меня бранить и кричать, что не пустит меня на охоту. Потом она повернулась к Начитиме и начала молить его, чтобы он запретил мне идти на медведя. Он ласково обнял ее и сказал: — Вызов сделан и принят. Летний кацик его одобрил. Теперь мне остается только одно: помогать нашему мальчику. — О, слишком поздно, слишком поздно! Если бы я была здесь, я бы заставила его замолчать, я бы зажала ему рот! — крикнула Келемана и, заплакав, ушла в дом. Чоромана последовала за ней и стала ее утешать. Я сказал Начитиме, что летний кацик хочет вместе с ним и отцом Оготы поговорить об условиях предстоящего состязания. — Конечно, Тэтиа потребует, чтобы охотники взяли ружья, — сказал Начитима. — Ну, что ж, ружье лучше, чем лук. Я возьму твое, — отозвался я. — Нет, нет! — воскликнул он. — Чтобы зарядить ружье, нужно много времени. За это время охотник успеет выпустить четыре-пять стрел. А кроме того, отверстие, через которое вошла пуля, быстро стягивается, животное не теряет крови и умирает медленно, а стрела образует широкий прорез, кровь вытекает из него, и животное слабеет и падает. Нет, не надо ружей. Я буду настаивать на том, чтобы тебе позволили взять лук и стрелы. Если они не согласятся, я тебя не пущу. — Как хочешь, тебе лучше знать, — сказал я. Келемана, печальная и заплаканная, приготовила нам ужин, а когда мы поели, Начитима велел брату развести огонь в очаге. Усевшись перед очагом, он долго курил. Никто не нарушал молчания. Наконец пришел человек от летнего кацика. Начитима вышел с ним. Уходя, он оглянулся и сказал: — Либо совет Патуабу примет мои условия, либо этой охоте не бывать! К нам пришла Чоромана со своей матерью, но все мы были задумчивы и озабочены. Молча ждали мы возвращения Начитимы. Вернулся он поздно, а вместе с ним пришел Кутова. Оба мрачно улыбались. — Нам пришлось поспорить с людьми из клана Огонь. Жаркий был спор, но победа осталась за нами, — сказал Начитима. — Сначала все шло гладко. Все мы порешили, что первым пойдет на охоту Огота. Если ему не удастся убить медведя, пойдешь ты, сын мой. Если же он его убьет, ты должен найти и убить другого медведя, а если это тебе не удастся, победителем будет объявлен Огота. Если и ты и он убьете медведя, вас обоих признают хорошими охотниками. На этом мы порешили. Тогда отец Оготы сказал, что каждого охотника будет сопровождать два советчика, с Оготой пойдут он и Тэтиа. «Нет! — крикнул я. — Советчиками должны быть люди из других кланов, которые к обоим охотникам не чувствуют вражды. Они одни сумеют правдиво рассказать нам о том, как прошла охота». Долго мы спорили и наконец предоставили летнему и зимнему кацикам, военному вождю и главному шаману вынести решение. Они решили, что с Оготой пойдет один человек из нашего клана и один из клана Огонь. Тебя также будут сопровождать двое советчиков из этих двух кланов. Услышав это, отец Оготы и Тэтиа нахмурились. Тогда я сказал, что из нашего клана пойдет с тобой Кутова. Никто не возражал. Отец Оготы хотел, чтобы охотники взяли ружья, но я отстаивал лук и стрелы. Кацики со мной согласились. Ружья мы получили от испанцев, а белые всегда нас обижали и притесняли, и не годится идти с их оружием на медведя. Так закончилось совещание. Завтра утром Огота и два помощника пойдут искать медведя с длинными когтями. — Кто из нашего клана сопровождает Оготу? — спросила Келемана. — Потоша — Белая Антилопа. Мы уже сговорились. — Хороший человек, честный и справедливый, — сказала Келемана. На следующий день Огота ушел в горы со своими двумя советчиками Потошей из нашего клана и Хопани-Барсуком из клана Огонь. Я волновался и не находил себе места. Мне хотелось знать, что делает Огота. Неужели удастся ему убить медведя? Я не мог ни есть, ни спать, работа и игры потеряли для меня всякий интерес. 5. ТАЛИСМАН ОХОТНИКА Прошло несколько дней. В пуэбло только и разговору было что об Оготе. Всем хотелось знать, как закончится охота. Многие называли его храбрым юношей и выражали надежду, что он сумеет убить медведя. На восьмой день его отец и все члены клана Огонь начали беспокоиться, не напал ли на Оготу и его спутников отряд навахов и не погибли ли все трое в горах. Кое-кто высказывал опасения, что их убил медведь с длинными когтями. Хотели идти на поиски в горы, но на двенадцатый день Огота вернулся. Он пришел мрачный и молчаливый и, не отвечая на вопросы, вошел в дом своих родителей. За ним последовал советчик из его клана, а Потоша поспешил к нам и, улыбаясь, уселся возле очага. — Я вижу по твоему лицу, что Огота не убил медведя! — воскликнул Начитима. — Да, ты прав. Он начал дрожать, как только мы вышли из пуэбло. Ему представлялся случай убить его, но он бежал. Дело было так... — Подожди, подожди! — перебил Начитима. — Я пошлю младшего сына за Кутовой. Пусть он тоже тебя послушает. Прибежал Кутова, и тогда Потоша начал свой рассказ. Огота струсил, как только мы вышли из пуэбло. Все время он говорил о свирепом нраве медведей, вспоминал, сколько раз нападали они на мужчин, женщин и детей нашего и других пуэбло. Несколько раз он говорил, что подвергает себя страшной опасности, отправляясь на охоту с луком и стрелами, когда нужно было взять ружье. Наконец мне надоели его причитанья, и я сказал: — Если бы ты раньше об этом подумал, ты бы придержал язык и не хвастался, а теперь помолчи. Довольно болтать о медведях, лучше ты нам покажи, как ты их убиваешь. Он ничего не ответил, переглянулся с советчиком из своего клана, и оба злобно на меня посмотрели. Мы поднялись по склону горы к просеке Узкий Перешеек и осмотрели брошенные нами остатки добычи. Здесь все еще пировали медведи, волки и койоты; они растащили кости и обглодали оставшееся на них мясо. Несколько дней сторожили мы у края просеки, видели черных медведей, волков и койотов, возвращающихся к недоеденным тушам, но бурого медведя с длинными когтями мы не видели ни разу, хотя он тоже приходил сюда по ночам. У ручья в начале каньона мы нашли отпечатки его лап, и я измерил: моя рука четыре раза укладывалась на отпечатке лапы от пятки до конца когтей. Увидев это, Огота зажмурился. К вечеру пятого дня мы заметили двух маленьких бурых медведей, объедавших оленью тушу. Хонани посоветовал Оготе убить одного из них. Я же сказал, что убить он должен большого медведя, а маленькие в счет не идут. Огота сразу со мной согласился. Наша стоянка находилась у ручья, на склоне горы. Ночью и днем мы спали, а утром и вечером ходили выслеживать медведя. Так прошло несколько дней, а мы все еще его не видели. Вчера утром у подножья горы мне удалось подстрелить оленя. Огота и Хонани предложили отнести мясо в лагерь и устроить пиршество, но я им сказал, что добыча принадлежит мне и я распоряжусь ею иначе. Я настоял на том, чтобы они помогли мне перетащить убитого оленя на просеку, где мы нашли накануне обглоданные медведем кости. — Дело сделано, — сказал я. — Бурый найдет тропу, по которой мы тащили мясо, и по следу придет сюда. Теперь остается только сделать прикрытие. Огота, принимайся за работу. Плетень мы поставим здесь, — и я остановился в нескольких шагах от оленьей туши. — Нет, нет! Это слишком близко, слишком близко! — закричал Огота. — Вот хорошее место для прикрытия! И он отбежал шагов на пятьдесят от оленя. — Слишком далеко, — ответил я. — Тебе трудно будет попасть в цель, и стрела вонзится неглубоко. Но делай как знаешь, ты охотник. Мы поможем поставить плетень там, где ты хочешь. Втроем мы поставили плетень в пятидесяти шагах от оленя и, захватив с собой несколько кусков мяса, вернулись в лагерь. Я думал, что медведь найдет тушу только ночью, но на всякий случай предложил подняться вечером на утес, откуда видна была просека. Солнце склонилось к западу, когда мы добрались до утеса. Мы ясно видели оленью тушу, лежавшую посреди просеки. Над ней кружились сороки, но зверей поблизости не было. Все ниже опускалось солнце и наконец скрылось за горой. Когда стемнело и мы стали собираться в обратный путь, из леса вышел старый бурый медведь, почуявший запах мяса. Приблизившись к туше, он обошел вокруг нее, потянул носом воздух и вдруг, рванувшись вперед, громко заревел и начал есть. Медведь был большой, очень большой, и ревел он оглушительно громко. — Вот, Огота, тот медведь, которого мы ждали! — сказал я. Сейчас слишком темно, и ты не можешь спустится к плетню. Ты убьешь его утром, потому что утром он непременно вернется доедать тушу. Огота ничего мне не ответил, и Хонани тоже промолчал. Я стал спускаться с утеса, а они последовали за мной, но потом отстали, и дальше я пошел один. Когда они вернулись в лагерь, Хонани подошел ко мне и сказал: — Потоша, это очень большой медведь, и Огота подвергает себя страшной опасности. Мне кажется, мы оба должны сопровождать его завтра утром и вместе с ним спрятаться за прикрытием и ждать медведя. — Хонани, — ответил я, — условия охоты ты знаешь не хуже меня. Огота один пойдет на медведя. Мы с тобой проводим его только до утеса и оттуда будем следить за ним. — Хорошо, — сказал Огота, — но так как медведь очень большой, то я имею право взять не только лук и стрелы, но и ружье Хонани. С ружьем спрячусь за прикрытием и буду ждать медведя. — Сам летний кацик утвердил правила этой охоты, — возразил я. Он запретил брать ружье. Ты возьмешь лук и стрелы или не пойдешь на медведя. — Ха! Понимаю! — закричал Хонани. — Ты идешь против нас. Ты хочешь, чтобы победа досталась этому наваху! — Ты ошибаешься, я хочу только, чтобы Огота соблюдал все правила, — ответил я. Больше они не сказали ни слова. На рассвете я разбудил обоих, и мы стали спускаться с горы. На востоке забрезжил свет, когда мы подошли к утесу. Я посоветовал Оготе поскорее спрятаться за плетнем, но он все мешкал. Наконец взошло солнце, и мы увидели, что медведя нет около убитого мной оленя. Тогда только Огота спустился с утеса и медленно пошел к плетню. Сороки и вороны уже слетелись к туше, сарычи кружились над ней. Два койота выбежали из леса и начали обгладывать кости. Вдруг они потянули носом воздух и убежали на восток. — Бурый медведь идет, — сказал я, обращаясь к Хонани. В эту минуту на просеку медленно вышел медведь. Подойдя к туше, он обнюхал ее со всех сторон и лениво стал отрывать кусочки мяса. Вечером он сытно поел и еще не успел проголодаться. Мы следили за ним и недоумевали, что делает Огота, почему он не стреляет, когда бурый поворачивается к нему широкой спиной. И вдруг мы увидели Оготу: на четвереньках он быстро полз на восток и через несколько минут скрылся в лесу. — Вот и конец охоте! — воскликнул я. Хонани ответил не сразу. — Это очень большой медведь, — сказал он наконец. — Я уверен, что будь ты на месте Оготы, ты бы тоже не посмел в него стрелять. Я промолчал и задумался, ибо не знал, как бы я поступил, если бы сидел там, за плетнем. Молча смотрели мы на бурого медведя с длинными когтями. Он поел и ушел на запад, в лес. Тогда подошел к нам Огота. Он ничего не сказал и даже не взглянул на нас. — Почему ты не убил его? — спросил Хонани. Он ничего не ответил. — Испытания ты не выдержал. Конец охоте, — сказал я, а он кивнул головой. — Но если с тобой случилось что-нибудь неладное, ты имеешь право попытаться еще раз. Он отрицательно покачал головой. — Значит, мы можем идти домой, — сказал я. Мы начали спускаться с горы. На просеке мы увидели оленей и индюков. Хонани и я выпустили несколько стрел, но ни одна не попала в цель. Вот почему мы вернулись так поздно. Так закончил Потоша свой рассказ. Все молчали. Наконец Начитима обратился ко мне: — Сын мой, через четыре дня ты пойдешь в горы и убьешь бурого медведя.